Книга Волчонок - Александра Анненская

– Тетка, а тетка, – спрашивал Илюша, – ты зачем же сказала барыне, что делала вчера соус, как она велела? Ведь ты не так делала…

– Ну, что ж, что не так? Кабы я по-ейному сделала, вышла бы гадость, сама бы она раскричалась да разворчалась, а я сделала по-своему – вот и хорошо…

– Так зачем же ты ей так не сказала? Ты, значит, ее обманула?

– Обманула! Эка редкость – что обманула! Без обмана на свете не проживешь! Ты еще мал, не понимаешь этого; ужо подрастешь, поймешь.

– А тятька говорил, не надо обманывать!

– Ну, что твой тятька! Много он без обмана-то нажил? Сам на работе надорвался, да и тебя нищим оставил!

Илюша помнил, как тяжела была жизнь его семьи, и все-таки его тянуло назад к этой жизни, и когда среди веселой болтовни и сплетен кухонной компании ему представлялся в воображении угрюмый, молчаливый, неласковый отец, он чувствовал, что с радостью пошел бы за ним, оставив добродушную, словоохотливую тетку, что приказания отца легче и приятнее было бы слушать, чем ее наставления.

Глава III

Помня строгое запрещение барыни, Илюша все время проводил в кухне или в людской и не ходил в комнаты. Он даже плохо знал, из кого именно состоит семейство его хозяев. Барыню он видал несколько раз, и всякий раз ее суровый, гордый вид пугал его. Иногда в кухню забегали два мальчика его лет или немножко постарше – резвые, шаловливые. Они кричали на прислугу, топали ногами, если приказания их не скоро исполнялись, и старший из них один раз даже ударил по лицу горничную, которая хотела отвести его от горячего самовара.

Мельком видал Илюша барина; знал он из рассказов прислуги, что этот барин иногда очень добр, готов отдать все понравившемуся человеку, а иногда до того сердит, что все в доме дрожат перед ним; знал, что, кроме мальчиков, у господ есть еще дочка – некрасивая, болезненная, нелюбимая матерью девочка; что для присмотра за детьми нанимают гувернанток; и что гувернантки эти беспрестанно меняются.

– Мамзель-то опять уходит, – не раз говорили при нем в кухне. – Еще бы, кто у нас уживется! Такие балованные дети, такие озорники, что страсть!

Знал Илюша, что этим озорникам очень часто покупают разные необыкновенно хорошие вещи, вроде громадных деревянных лошадей, слонов, ворочающих хоботами, солдатиков с палатками и пушками. Иногда, когда он слышал рассказы обо всех этих диковинках, у него являлось сильное желание пробраться в детскую и хоть одним глазком взглянуть на них, но тут рождалась мысль: «А что как прогонят, обругают?» – и он не поддавался искушению.

Настало лето. Семейство Гвоздевых переехало на свою дачу в окрестностях Петербурга. Илюша вместе со всей прислугой перебрался туда же. В первый раз в жизни проводил мальчик лето не в городе, а на свежем воздухе, среди зелени и цветов. На каждом шагу представлялись ему новые, невиданные картины, приводившие его в восторг. Он осторожными шагами ходил по чисто выметенным дорожкам цветника, останавливался перед каждым вновь распускавшимся цветком и любовался им, не смея дотронуться до него рукой, чтобы не испортить. Закинув назад голову и широко раскрыв рот от удивления, следил он за смелым полетом жаворонка в поднебесье, прислушивался к его звонкой песне.

Кормление кур, доение коров, косьба – все это было интересной новостью для ребенка, который всю свою жизнь провел на грязных дворах и в тесных переулках Петербурга. Теперь уже никто из домашних не находил, что он мешает, что он занимает много места.

Утром, пока господа еще спали, он уже бежал в сад; садовник, работавший там, хотел сначала его гнать, боясь, как бы мальчишка что-нибудь не испортил, но потом рассудил, что лучше воспользоваться его любовью к цветам и заставить помогать себе.

Илюша был этому радехонек. Он поливал клумбы, полол сорную траву, подвязывал цветы, делал все, что приказывал садовник, и часа два-три незаметно пролетало для него в приятной работе.

Как только шторы на окнах хозяйских комнат поднимались и лакей вносил на обтянутый полотном балкон чайный прибор, Илюша спешил убежать из сада: он считал этот сад как бы продолжением барских комнат и боялся, что из сада его прогонят так же, как гнали из комнат. Наскоро перекусив чего-нибудь у тетки, он уходил подальше от дома – в рощу, на луг (полей, засеянных хлебом, вблизи дачи не было), на берег речки, светлые струйки которой так приветливо журчали, так красиво нежились на солнце. Там никто не мешал ему всем любоваться, все разглядывать, валяться на мягкой траве, влезать на деревья. Если какая-нибудь компания дачников показывалась невдалеке, он отходил прочь или прятался.

Встречались ему во время прогулки и мальчики одних с ним лет – бедно одетые, видимо, не господа. Некоторые из них пытались вступить с ним в разговор, но Илюша сторонился от них, неохотно отвечал на их вопросы и ясно выказывал свое нежелание завязывать с ними знакомство. Дело в том, что в первый же день переезда на дачу мальчик вызвал сильные насмешки своим полным незнанием деревенской жизни.

– Тетенька, глянь какая птичка! Поет она? – спросил он, указывая на пеструю бабочку, усевшуюся на ветке дерева подле самого кухонного окна.

Вся кухонная компания громко расхохоталась; никто не объяснил мальчику, что это было за насекомое; его просто назвали дураком, а лакей – большой шутник и остряк – начал рассказывать ему разные небывальщины об этой чудной «птичке».

Эта и подобные ошибки мальчика вызывали постоянные насмешки, которые очень оскорбляли Илюшу, и, чтобы не подвергаться им, он решил никому не поверять своих новых впечатлений, ни у кого ни о чем не спрашивать, а просто смотреть и слушать.

На даче Илюше пришлось познакомиться с маленькими барчатами, которых так оберегали от его общества в городе. Иногда дети вставали раньше обыкновенного и выходили в сад, пока он еще помогал садовнику работать. Мальчики весело бежали по аллее, крича, смеясь, перегоняя и нередко толкая друг друга. Они рвали и ломали цветы, показывали языки сопровождавшей их гувернантке, кричали на садовника, одним словом – вели себя так неприятно, что при первой же встрече с ними Илюша подумал: «Еще она („она“ в его мыслях значило барыня) говорила, чтобы я не смел играть с ними, да я и сам не захочу с ними знаться! Ишь, как смяли всю клумбу!»

Девочка, дочь хозяев, произвела на него совсем другое впечатление: она никогда не принимала участия в шумных играх братьев, а обыкновенно шла тихонько или рядом с гувернанткой, или сзади всех.

«Да она, кажется, совсем не барышня!» – подумал Илюша, увидев ее в первый раз. Барышня, по его понятиям, должна была иметь важный, гордый вид, а маленькая Зиночка Гвоздева казалась скорее жалкой, чем важной. Одетая в нарядное платьице с открытой шейкой, с голыми ножка ми, она дрожала от утренней свежести и беспрестанно болезненно подергивала худенькими плечиками. Красноватые, как будто припухшие глаза ее не выносили яркого солнечного света – она то моргала ими, то щурила их. Скорая ходьба вдогонку за убегавшими мальчиками, видимо, утомляла ее – она останавливалась, отставала от гувернантки, и тогда та сердито толкала девочку или дергала за руку. Вообще гувернантка эта, едва осмеливавшаяся делать какое-нибудь замечание своим балованным воспитанникам, обращалась крайне грубо с бедной девочкой.