Книга Проклятие России. Разруха в головах? - Андрей Раев

И вот здесь уже всё повествование почти заходит в тупик, поскольку вызывает вопросы, которые больше уже нельзя игнорировать.

1. До Москвы и до Волги надо ещё отступить, чтобы там упереться. А сразу упереться нельзя, что ли? И вообще, что он нам плетёт? А приказ «Ни шагу назад», а заградотряды? Их что, не было, что ли?

2. У нас что, других родов войск, кроме пехоты, нет, или все они из другого теста?

Начну по порядку. Зима 1981–1982 годов. Ракетная бригада недалеко от Ленинграда. Прибыли новые покрышки для «МАЗов». Солдаты их катают, а я, лейтенант, ими командую. Ну и, конечно, на командирском языке им объясняю, что двухметровые покрышки нельзя катать так быстро, что всё может плохо кончиться и т. д. Они, естественно, всячески стараются игнорировать мои указания, и всё кончается тем, что огромное мазовское колесо выходит из-под контроля и падает на сержанта Шихалева. Уже в момент падения я оказываюсь рядом, хватаю колесо за край и держу. По бокам — растерянные лица двух солдат. Ещё секунда — и я вдруг остаюсь один. Еще секунда, и я отдаю команду: «… мать! Все ко мне…….!!» Ещё секунда-две — и нас уже пятеро. Мы поднимаем колесо, а сержанта Шихалева я тут же отсылаю в санчасть. Два стержня, торчавших из середины колеса, не сломали ему рёбра, а только повредили кожу.

Вот теперь вопрос. А чего, собственно, солдаты сбежали сначала? Их жизни и здоровью ничего ведь не грозило. И чего они вернулись? Они что, русского мата никогда не слышали? Мелкий эпизод даёт ключ к пониманию солдатской психологии именно потому, что в нём нет смертельной угрозы ни с какой стороны. Солдаты бегут не от страха, а оттого, что не понимают смысла происходящего. А возвращаются, когда видят, что есть командир, который держит ситуацию под контролем.

Но когда командиры, которые вчера кричали «Ни шагу назад!», сегодня говорят: «А теперь бежим как можно быстрее», солдат начинает сомневаться, стоит ли умирать. И когда кончаются еда, горючее, боеприпасы, сомнения усиливаются. А командиры и сами ничего не понимают: ни где свои, ни где чужие, ни куда идти. Сначала им никто не верит, потом их никто не слушает. Так армия, управление которой утрачено, превращается в стадо баранов, из каких бы героев она ни состояла. Слишком сильно сказано? А 5,5 миллиона сдавшихся в плен в Великую Отечественную войну, это не сильно (от 4,5 до 5,7 миллиона пленных, по разным данным)? Как эта жуткая цифра соотносится с героизмом советского народа? А вот так и соотносится, господа. Героизм народ проявляет лишь тогда, когда его руководители перестают быть баранами.

О других родах войск. Конечно, их сложно отделить от пехоты, если они сражаются в одном строю. Но когда они всё же отделяются, выяснить их роль в победе ничуть не легче. Да, артиллерия била из-за Волги, но каков её вклад в победу? Да, московская конница на Шелони с блеском выиграла битву. Но прославлена она не была. Поскольку что же это за противник, если он при таком превосходстве бежит меньше чем через час? Или другой знаменитый эпизод, описанный Ю. Бондаревым в книге «Горячий снег». 19 декабря 1942 года. Вторая гвардейская армия преграждает дорогу танкам Гота (Манштейна), идущим на помощь окружённой в Сталинграде группировке Паулюса. Противотанковая артиллерия и пехота сгорают в истребительном сражении на реке Мышковая. Танковые резервы застыли в скорбной неподвижности, ожидая, когда их ввод в действие приобретёт хоть какой-то смысл. В жизни сражение длилось дольше, чем в книге. Только 23 декабря немцы покатились назад. Слава 2-й гвардейской! Но! 22 декабря танковый корпус генерала Баданова окружил станицу Тацинскую в 200 километрах в тылу у немцев. А там был главный аэродром, снабжавший Паулюса по воздуху. 23 декабря аэродром вместе со всеми самолётами был уничтожен. И из наступавшей группы Гота две танковые дивизии ушли в тыл, на ликвидацию прорыва Баданова. Тут уж ясно, что значительную часть славы надо отдать танкистам. Но придут ведь ещё и немцы и заявят, что именно их танкисты — главные герои. Они, не считаясь с потерями, рвались на выручку своим окружённым товарищам, и только удар в тыл вынудил их остановиться. Тут, конечно, скажут: «Как он смеет называть фашистов героями!» Смею, господа, приходится. Ибо героизм обороняющихся никак не может быть выявлен при отсутствии героизма у наступающих. И русские солдаты демонстрировали свою стопроцентную устойчивость именно в сражениях с лучшими армиями мира. Но эта устойчивость оправдана только в обороне. Когда она демонстрируется в наступлении, её называют бессмысленными потерями. И попробуй докажи обратное. Вот Ротмистров в сражении под Прохоровкой потерял половину всех танков, так с тех пор более 60 лет не умолкают дискуссии, а стоило ли вообще тогда атаковать.

И всё-таки в XIX и XX веках пехота — уже фигура речи. Батарею Раевского не выкинуть из истории Бородинского сражения. И Чуйков в Сталинграде в начале октября 1942 года имел не только 55 тыс. солдат, но и 950 орудий, 500 минометов, 80 танков и 188 самолётов — все рода войск, сплетённые в единое целое.

Конечно, не только русская пехота умела демонстрировать свою 100 %-ную устойчивость. И французы, например, на Аркольском мосту или под Верденом показывали чудеса. Но только впоследствии, под Ватерлоо или под Седаном, эти чудеса не повторялись. Что проку в героизме немецких танкистов на Волге, если пройдёт 2,5 года, и Берлин продержится лишь неделю? И если героизм русской пехоты учитывается всеми стратегами мира, то это потому, что он — величина воспроизводимая. Он с необходимостью возникает всякий раз, когда возникает угроза самому существованию России.

Конечно, русская пехота состоит не только из русских. Представители всех народов России в неё входили. Украинцы, белорусы, казахи, татары, башкиры, грузины, армяне и вепсы и т. д. А вот комиссар Данилов, вставший во весь рост с криком: «Я покажу тебе его!» — в момент сталинградской дуэли снайпера Василия Зайцева с фашистским снайпером, по американской версии — еврей. Но только это не меняет ничего.

Пора, однако, резюмировать. Русские ругают своё государство больше, чем кто бы то ни было. И тем не менее неизменно ждут от него помощи в тяжёлый час, и неизменно сами приходят на помощь ему, в критический момент не щадя жизни (если только между собой не передрались).

Религия

Можно верить в Бога или нет, но невозможно отрицать значение церкви для русских. Московская Русь была создана православной церковью во всех смыслах. Когда умер Иван II (1359), его сыну, будущему Дмитрию Донскому, было 9 лет. Фактическим правителем Москвы стал патриарх всея Руси Алексий. Церковная и светская власть оказались сосредоточены в руках одного человека. И власть эту он употребил на собирание земель русских под началом Москвы. Здесь встаёт вопрос: зачем? Вот ведь Папа римский и не подумал употребить свою некогда огромную власть для объединения Италии (хотя некоторые папы к этому, возможно, и стремились). В конце концов в муках Италия объединилась вопреки ему. Но русская церковь была в другом положении. Знаменитая монгольская веротерпимость подходила к концу. При хане Узбеке Золотая Орда приняла ислам в качестве государственной религии. А ислам веротерпимостью не отличался и сражался с христианством по всей Европе. За 30 лет он ещё не пустил глубоких корней в Орде, но татары, не желавшие принимать ислам, уже бежали на Русь. Патриарх Алексий понимал, что русским, когда они откажутся принимать ислам, бежать будет некуда. Поэтому задача создания жизнеспособного православного государства и задача сохранения веры сливались для него в одну.