Книга Проклятие России. Разруха в головах? - Андрей Раев

Второй случай за 30 лет. Здесь уже прослеживается тенденция. Откуда она взялась? Бог знает. Конечно, русским было за что сражаться. Рассеяться в степях у них не было шансов. На востоке и юге их брали в рабство, на западе — обращали в другую веру (и тоже нередко брали в рабство). А обращаться в католичество русские категорически не желали. В Англии за чтение Библии на родном языке людей ещё в XVI веке сжигали на кострах. А русские большинство религиозных свобод, которые Западная Европа потом добывала в кровопролитнейших религиозных войнах, получили сразу. Возможно, это главная причина. Хотя всего она не объясняет. Кто хочет бежать — найдёт 1000 причин для бегства, даже когда нет ни одного шанса на спасение. А кто стоит до конца, нередко вообще не объясняет ничего.

Перенесёмся в XIX век. 1812 год. Бородинское сражение. Свидетельства современников и историков темны и неубедительны. Откроешь «Советский Энциклопедический Словарь», а там написано, что Наполеон имел перед битвой 135 тысяч солдат, а в битве 58 тысяч из них потерял. Это больше 40 %. Ему бы срочно бежать в Париж за подкреплением, а он в Москву пошёл. Русская армия якобы выиграла сражение, но затем зачем-то перешла в отступление, оставив врагу священную столицу на поругание. Никакой логики. А ведь логика должна была быть, не мальчики армией командовали. Самой убедительной является версия Льва Толстого («Война и мир»). После падения Шевардинского редута позиция русских, особенно левого фланга, стала незащитимой. Отстоять эту позицию удалось лишь ценой немыслимых потерь, после чего продолжение битвы стало невозможным. Эту версию косвенно подтвердил и Наполеон, поскольку ночью французская армия отступила на исходные позиции. Убедительное свидетельство. Оставить с таким трудом занятые позиции можно лишь, будучи уверенным в том, что тебе гораздо выгоднее штурмовать эти позиции, чем противнику их оборонять. Под Малоярославцем армии поменялись ролями. Там поле битвы осталось за французами, после чего уже они перешли в решительное отступление. Оставим историкам бессмысленный спор о том, кто выиграл эти сражения. Опять запомним, что устойчивость русской пехоты достигла 100 %. Победить такую пехоту можно, лишь уничтожив её. А разменяться армиями за 3000 километров от Парижа Наполеон не мог себе позволить. Пришлось бежать во Францию. Жаль только, армию потерял по дороге.

Казалось бы, чего это я которую уже страницу всё талдычу о какой-то воинской славе? Все пацифисты и глобалисты давно уже плюются. Известно же, что в мире восторжествовала демократия, войны прекратились, а если и ведутся, то только во имя демократии. И теперь, под благостным руководством США и Западной Европы, все проблемы будут решаться гуманно и к всеобщему благоденствию. Увы, 20 лет назад я думал примерно так же. И если теперь думаю иначе, то в этом, конечно, нет никакой вины пацифистов и глобалистов, а виноват во всём лишь мой проклятый русский менталитет. Но вот беда, именно с этим менталитетом я и пытаюсь разобраться. Поэтому продолжим о воинской славе.

1941 год, осень. Армия Гитлера подходит к Москве. Через 5 дней после прорыва советских позиций под Вязьмой Сталин ставит Жукова во главе обороны Москвы. Пушечным мясом затыкаются зияющие бреши в обороне (а больше и нечем было). Гибнут курсанты, гибнет Народное Ополчение. Немецкое наступление продолжается, но положение стабилизируется. Медленно или быстро, но в полном порядке Западный фронт продолжает отступать к Москве. Танков нет уже. Пехота вмерзает в снега, но последние немецкие резервы перемалываются. И так до 5 декабря, когда начинается контрнаступление. А немецкая армия в этот момент оказывается в безумном строю. Строй — наступательный, а наступать — нечем. Позиция напоминает человека, который хотел схватить врага за горло, а руки его в 10 см от цели вдруг замерли. А у врага, оказывается, руки-то свободны. И он со вкусом выбирает места для ударов. Обороняться в наступательном строю — самоубийство. Пришлось бежать. И это при равенстве сил.

Здесь уже просматривается стратегия, а вовсе не желание воевать, не щадя жизни солдат. Для всякого соотношения сил хорош свой строй. Если соотношение сил меняется, а строй — нет, то постепенно он становится безумным. Так гибнущая пехота прокладывает дорогу наступающим. Такой стратегией не всякого переиграешь. Наполеон, великий полководец, может быть, думал и об этом, когда ночью после Бородинского сражения отвёл войска на исходные позиции. «Великий полководец» Гитлер об этом не думал. Через год против него применят тот же приём, и его упорство приведёт немецкую армию к сталинградской катастрофе. Удивительно, что всю войну «великий» Гитлер глупел с той же скоростью, с которой умнел Сталин.

Следующий пример — Сталинградское сражение, осень 1942 года. Впервые за всю войну Сталин отказывается эвакуировать город. Солдаты сражаются в условиях, когда те, кого они защищают, находятся в подвале того же дома, если не в соседней комнате. Бегущая пехота мгновенно превращается в 100 %-ную устойчивую. Гитлеровцы имеют огромное преимущество во всех компонентах вплоть до 19 ноября, но ничего не могут из этого извлечь. 19 ноября 1942 года — точка максимальной за всю историю близости России к гибели. Но пехота погибла не зря. Когда контрнаступление начинается, то отражать его нечем. Ударная группировка немецких войск попадает в окружение. Только 12 декабря, почти через месяц, начинается операция с целью её деблокады. Начинается, и через 10 дней безуспешно завершается.

Здесь уже пора попытаться ответить на вопрос: «А чего это русская армия так упирается?» Наверное, уж не из любви к Дмитрию Донскому, который для бо#льшей части ратников на Куликовом поле не был даже своим князем. Наверное, не из любви к Александру I и не из любви к Сталину. Русские любили Москву настолько пылко, что, стараясь убежать от неё как можно дальше, заняли шестую часть света. И тем не менее это была любовь или нечто бо#льшее. Вот возьмём замечательную книгу Балашова «Марфа-Посадница». Реакционер Иван III накладывает свою хищную лапу на демократический Новгород. Однако отбросим эпитеты и попытаемся выделить суть. Лето 1471 года. Войско Ивана III выступает в поход на Новгород. Москва и Новгород обращаются за поддержкой к Пскову. Каково Пскову, к которому две воюющие стороны одновременно обращаются за поддержкой? И тут-то выясняется, что Москва регулярно посылает рати на поддержку Пскова, поскольку на последний часто нападают враги (литовцы, ливонцы и др.). А Новгород ничего не посылает, своих дел хватает. И Псков, хотя и тянет до последнего, выступает на стороне Москвы против Новгорода. А что же делает наш демократический Новгород? Он посылает своё войско наперехват псковскому, чтобы разгромить его до подхода москвичей. И что делает «отвратная» Москва? Передовой отряд московского войска во главе с воеводой Холмским (тверской князь, между прочим, кто ему москвичи и кто псковичи?) бросает обозы, изгоном достигает реки Шелони и там заступает псковское войско. Не соединяется с ним, а именно заступает (псковичи к битве не успели). Малый отряд — против всей армии врагов. И читал я это 25 лет назад и чувствовал, что хоть и числю себя демократом, а реакционным московским во#йском я горжусь, а Новгород мне неприятен. Сражение продолжалось меньше часа, после чего новгородское войско бежало (после удара засадного татарского отряда). Но не о нём наша речь, а о псковичах, а с ними и вообще о русских. Нелёгкая у них была судьба. При всяком поражении на востоке и на юге обращали в рабство. При поражении на западе — в другую веру. А латинский обряд для русских ничем не отличался от шаманских плясок: и там и там ни слова не понять. И очень важно было каждому знать, что где-то есть Москва, которая обязательно придёт на помощь. Которая уже идёт на помощь. И даже если не успеет тебя спасти, то хотя бы сможет отомстить.