Книга Предательство Риты Хейворт - Мануэль Пуиг

– Я малыша с собой на почту возьму, сеньор.

– Ампаро, запомни, ты мне поклялась никому про это не говорить.

– Я и не говорила никому. Упаси Бог, умереть мне на этом месте.

– Никогда не говори Мите про нашу тайну.

– Не скажу, сеньор. Только сеньора спрашивала, откуда у меня на руке синяк.

– Какой еще синяк?

– Ну когда вы увидели, что я видела, как вы за дверью стоите и слушаете, чего они говорят.

– Какой такой синяк?

– Да вы тогда, сеньор, и не заметили, как руку мне сильно зажали, пока я не поклялась, что ничего не скажу сеньоре Мите.

– А Адела тебя ничего не спрашивала?

– Спрашивала, они с сеньорой спросили, откуда у меня на руке синяк. Но я же вам поклялась, что ничего не скажу про то, как на вас наткнулась, когда вы за дверью слушали, чего они говорят.

– Поклянись снова. Что не скажешь Мите, вообще никому.

– Хорошо, сеньор. Клянусь белым светом, да ослепнуть мне на этом месте.

– Бог тебя покарает, если нарушишь клятву.

– Нет, нам монашки говорили, что клясться грех, что никогда не надо клясться.

– И что ты им про синяк сказала?

– Что это меня священник поколотил в церкви. Такое раз в церкви было, я сеньоре Мите и рассказала. Священник этой Рольдан затрещину влепил, она аж грохнулась на пол, а потом Рольдан встала обалделая и не знает, куда идти, и пошла было в ризницу, а священник как схватит ее за руку, как шмякнет об стенку, потому что она облатку глотать не умела и чуть не подавилась и жевать ее принялась, когда та застряла в горле, это было перед первым причастием.

– Кто эта Рольдан?

– Одна девочка, за железной дорогой живет. Мы с ней позади всех в процессии шли.

– И Мита тебе поверила?

– Сеньор, я не знала, что вы пишете письмо, думала, вы со счетами сидите. Будете мебель покупать?

– Ампаро, грязнуха паршивая, пришлось мне самой пол подтирать.

– Мне уже не надо на почту, потому что хозяин порвал свое письмо.

– Сходи-ка в булочную за толчеными сухарями. Знаешь, что я тебе скажу? Я к ужину нажарю шницельков, а ты дома будешь доедать похлебку, которую твоя мамаша сварила на обед.

– Везет же тебе, Тотин, не то что Инес. Она ведь мне не сестра. Вот послушай: Инес, бедняжечка, – дочка моей старшей незамужней сестры, поэтому я для Инес тетя, и, когда она подрастет, я смогу ее шлепать… А Муха мне сестра, только младшая, и если я дергаю ее за волосы, она царапается когтями, как кошка. Тебя я шлепать не могу, потому что у твоего папы есть деньги, и он мне платит, чтобы я тебя нянчила, но если ты не будешь лежать тихо, я тебя ущипну, когда никто не видит, лежи тихо, негодник, кому говорят! Если б ты знал, бедная Муха ни разу не ела шницелей, а в тот вечер, когда лил жуткий дождь, и я не могла вернуться домой, и Фелиса нажарила шницелей, после ужина хозяин отвез меня на машине, и я легла с Мухой и рассказала ей про шницеля. Муха откинула мне одеяло с живота и стала водить холодной рукой, все хотела шницеля потрогать. Вот бы твой папа заработал много денег и купил мебель. Повезло же няньке Моры… жених звонит в дверь, она выходит ему открывать, а сама без передника… Хорошо, что твоего папу не посадили в тюрьму, бедная твоя мама, директор ее враз без отпуска оставил, и она не смогла поехать в – Ла-Плату, зато хозяин чуть не прибил директора насмерть.

– Чего купила?

– Кило сухарей на шницеля.

– Пакет сухарей подорожал теперь на пять сентаво, откуда у тебя лишний пятак?

– Я сказала булочнику, чтобы не брал с меня дороже, потому что сеньора Мита ему в больнице мазь от прыщей дала.

– Чего ты так печешься о хозяйском кармане?

– За что хозяина хотели убить?

– Мне говорили, в него однажды стреляли, а потом еще раз.

– Хозяина все женщины любили?

– Не видишь разве, что он красивый, как киноартист?

– Ну вот, Тото, сейчас тебя причешу, и мы с твоим папой поедем на машине в больницу встречать твою маму. А ну не маши рукой! И под ребра мне не тычь, и так болят от этой Мухи, она во сне всю ночь пихает меня локтями, острыми как палки, она такая тощая, и все потому, что не хочет больше есть похлебку. Если у вас сегодня останется лишний шницель, завтра утром попрошу его у твоей мамы, она даст. Муха ни разу не ела шницелей. Мал ты еще, и шницель тебе не дадут, а то бы мог попросить за ужином шницель. Только мал ты еще, а то бы спрятал, и я бы завтра Мухе отнесла. Но ты, клоп поганый, и говорить-то еще не умеешь.

– Ой, Ампаро, как ты его красиво причесала, только не разбрасывай мне тут грязные пеленки. За малышом ты должна прибирать, а не я.

– Фелиса, я вчера видела, как сеньора плакала.

– Только при хозяине не говори, сеньора плачет, когда он не видит.

– Тото, не лохматься! Оставь волосы в покое! А этот подлый ворюга булочник хотел содрать с меня подороже, нам надо беречь деньги, Тотин, тогда твой папа купит мебель и я останусь спать в новой кровати. Пойдет дождичек, и трава начнет расти, чтобы бычки кушали, только вот невезуха моя чертова, сколько б дождь ни лил, мертвые бычки твоего папы все равно не оживут. Буду тебя нянчить, пока не вырастешь.

III. Тото, 1939 год

А там три игрушечных человечка и старинная дама в большом парике с высокой прической и юбкой, раздутой, шелковой, самой дорогой; человечки в длинных шелковых чулках и шелковых панталонах до колен, на дамах шелковое платье, и на человечках платье тоже шелковое, а белый нагрудник у мужчин совсем как у тебя, мам, в кружевцах, и парик белый. Они фарфоровые и стоят на полке у матери мальчика из дома напротив, это потому, что они твердые и невкусные, а костюмы у них такие же, как у человечков с лицами дурачков, но они все равно хорошие и глядят на даму в гамаке, они нарисованы на твоей коробке для катушек, прямо на крышке, коробка теперь лежит со скатертью и салфетками, а раньше в ней были конфеты. На благотворительном вечере третьей школы большие ребята нарядились в такие же костюмы, как у человечков, и танцевали гавот, самый красивый номер третьей школы, мамочка! ну почему ты не пришла? мы были с папой, потому что мама дежурила в аптеке и пропустила все номера ребят из третьей школы. А помнишь человечка и куколку, и еще деревце и домик, во всех зубочистки понатыканы, это чтобы легче из орехового торта выковыривать? Или тогда был с молочным кремом? Ты, мам, съела одного человечка, я другого, в зеленой шляпе, ой, а голова? разве человечкам не больно? а Фелиса съела деревце, тоже из сахара, все они были такие разноцветные. Папа не любит сладкого, зато мальчик из дома напротив учится во втором классе, и у него больше нет канарейки, можно я ей воду поменяю? «нельзя», это потому что я неделю ходил в детский сад и больше не захотел? на вечере самые маленькие, которые весь год ходили в детский сад, показывали номер про гномиков, но мне не понравилось. Я однажды разучивал с ними, все самые маленькие встали друг за другом в ряд, а воспитательница играла на пианино и пела «си-фа-соль-соль-соль-ля», и все вместе должны были хромать на одну ногу и нагибаться в одну сторону, а я перепутал ногу и больше не захотел ходить в детский сад. Из-за этого он мне играть с ней не дает, «если канарейка поет, значит, она довольна», потому что день рождения? и мать мальчика из дома напротив поставила в духовку бисквит? мам, он, наверное, еще не готов, я проколю его зубочисткой, и если зубочистка вынется чистенькая, значит, бисквит готов, ну не надо, он еще горячий, и, пока не остынет, ты его не режь и не мажь молочным кремом, ах, какой вкусный дымок идет из духовки, он кружит по всему дому – и долетает до канарейки? щекочет ей клювик, и она поет, только у мальчика из дома напротив больше нет канарейки. Мальчик мне сам сказал, и мама его сказала: кот виноват. Кот умеет готовить? с картошечкой? с чесноком и петрушкой? Мальчик из дома напротив рассказывал: «я сменил воду и пошел за мешочком с кормом, все равно канарейка не улетит, и вдруг слышу шум, это кот как прыгнет со стола, одним махом сцапал канарейку и отправил в рот, когда я повернулся, канарейки уже не было», так целиком и проглотил? – «кот ее целиком проглотил, и она прямо к нему в брюхо попала, поэтому он такой толстый, вот потрогай живот», мамочка! не смотри на него! и я не буду, только издали погляжу, и вы не позвали полицию? у мальчика дома коту разрешают спать в гостиной. В детском саду плохо, я всего три дня выдержал, мальчик из дома напротив говорит: «у вас в первом классе будет сложение и вычитание, если ты осел, учительница тебе указкой все ребра пересчитает». А марш гномиков был самым плохим номером на вечере третьей школы, в зал мэрии мы пришли рано, и папа говорит: «официант, какое у вас меню?», перед номерами дают майонез, желтый такой, гладенький, и папе достается майонез с сардинкой? а мне – с зеленой маслиной и с черной маслиной! я их не люблю! пап, почему ты не ешь сардину? отдай мне. Пап, я писать хочу! – «можешь сам сходить», я свет не достану! зато, мама, в кино в перерыве зажигаются все огни, «давай лучше сейчас пописаем», и мы с тобой идем в женскую уборную, потому что в мужскую женщинам нельзя, а если бы мама не хотела писать, то можно во дворе кино, куда ходят маленькие мальчики и девочки. Большая девочка. Платье на ней тюлевое, крахмальное, жесткое и царапается, ох, как она платьем царапается, а Злая Колдунья из «Белоснежки» царапается клювом, это у нее нос такой; девочка сидит за столом рядом, пап, не надо, ничего ей не говори! – «милая, ты не могла бы отвести ребенка в уборную?», девочка большая, и лицо ужасно вредное, папа, она не может отвести меня в мужскую уборную, «какая разница, отведи его в женскую», нет, лучше ты! – «а куда водит тебя мама в кино?», по коридору мэрии есть одна дверь, жалко, она на ключ закрыта, а то бы я побежал к тебе в аптеку, мам, через площадь. Фелиса, это правда? – «злой цыган, лицо как сажа, волосатая рука, он крадет хорошо одетых мальчиков, которые ходят одни», а я однажды пошел на площадь один. В коридоре открытая дверь, и я туда заглянул, но это не уборная, там большие ребята переодеваются для номера с гавотом, а на вешалке, высоко – не достанешь, розовая маска висит, кто из ребят ее наденет? мальчик или девочка? В женской уборной горит свет, она такая же, как у нас дома, только без ванны, а девочка достает свет? свет уже горел, и девочка не закрыла дверь, я могу убежать, Фелиса, он за дверью? цыган прячет мальчика в мешок, и никто на улице не замечает, но полицейский сажает его в тюрьму, потому что знает, что это цыган, да, но цыган наденет розовую маску и скажет: «у меня в мешке облезлый бешеный кот», а вдруг мальчик тогда закричит и цыган его выпустит, а где цыганский табор? – «цыгане давно ушли из Вальехоса, но один остался и крадет детей», где он прячется, Фелиса? – «за городским прудом, где загон для лошадей, лицо у него черное, как сажа», и он бьет детей кнутом, как лошадей. Учительницы бьют указкой, а в детском саду не бьют, я пошел разучивать номер про гномиков и не выучил, если на следующий год в первом классе будет номер про гномиков, меня не возьмут на вечер? а вдруг девочка протянет руку и погасит свет раньше, чем я пописаю, а папа сказал: «спасибо, что сходила с ним, милая» и поцеловал ее в лоб, и жесткое платье совсем его не поцарапало, «скажи девочке спасибо», а я взял и спрятался! спрятал голову у папы между брюк! только лучше всего прятаться в твоих юбках, мам, потому что голова прячется, а если папа раздвинет ноги, меня увидят, зато вредину поймает цыган, придет домой и схватит. А на сладкое что дадут? Кремовое пирожное с вишенкой и орешками, они кусочками порезаны и сидят так тесно, что крема не видно, «официант, я не буду пирожное», папа! лучше мне отдай! я твое пирожное съем и мое, мама, она дает мне свое пирожное, не хочет толстеть, это когда мы ехали в спальном вагоне Вальехос – Ла-Плата, «веди себя хорошо, мы не дома», пап, попроси твое пирожное, а то мое было без вишенок, «не смей говорить неправду, сам знаешь: у мальчиков, говорящих неправду, вырастает хвост, как у обезьянок», и вот гаснут огни, «будешь плохо себя вести, пойдем домой и никаких номеров не увидишь», а если я скажу папе правду, что не пописал в уборной, он уведет меня домой до начала представления; большой разноцветный занавес поднимается, и на сцене герб, потому что «мальчик Хоакин Росси прочитает нам замечательное стихотворение Франсиско Рафаэля Кайвано „Отчизна“, папа, только не зови девочку, в женской уборной горит свет, и я пойду сам, а в другой комнате никого нет, только висит всякая одежда, вот встану на стул и дотянусь до розовой маски, и если войдет воспитательница из детского сада, скажу, что мимо пробегала собака и я забрался на стул, чтобы не укусила, и пойду в уборную в розовой маске? тогда цыган подумает, что это не я, „ты что тут делаешь? чего роешься?“ – большой мальчик в костюме китайца! не в костюме для гавота, как те ребята, они самые хорошие! а ты собаку видел? маленькие мальчики не должны говорить неправду, не то у них сзади вырастет длинный хвост, как у обезьянок, и тогда уж цыган меня сразу поймает, ухватит за хвост и готово, „чего роешься?“, а я ему не смог наврать про собаку, сказал, что ходил в уборную для мальчиков. Детский сад – это никакой даже не сад, а комната, где стол с мокрым песком, но папа не захотел пирожное и мне не взял, а оно было с вишенкой; в графине от сервиза пробка красная, как вкусная вишенка, только стеклянная. Мам, сегодня после кино пойдем смотреть витрины, обещаешь? и будем долго стоять перед витриной игрушечного магазина, где корова нарисована на фанерке и дерево из проволоки, а картонные домики некрасивые и самые дешевые, все равно ведь Фелиса провозится с ужином, и тогда мы еще успеем посмотреть смешные лица? все-все снимки про первое причастие у фотографа на витрине, и у тебя, мам, уже текут слюнки? кондитер каждый день меняет свою витрину: шоколадный мы уже на мой день рождения ели, рулет ты сама умеешь, а с белым кремом терпеть не можешь, правда? и самый дорогой торт с начинкой из мороженого и глазированными фруктами, а в середине большая зеленая ягода, совсем как камень на твоей брошке. Куда ты пошла? уже сиеста, и пора спать, ну куда ты? сегодня тебе на работу в больницу не надо, ты куда, торт делать? Мама! не уходи от меня, я хочу еще поиграть, ну когда ты мне торт сделаешь? мама идет не на кухню, а в спальню – за книгой со всеми рецептами? Папа позвал маму, и она пошла спать. Я только рот шарфом обвязал, а нос не хочу, хоть папа и заставляет, ему не холодно, он пончо надел – пончо дяди Перико, который умер; после праздника уже очень поздно, и на улице холодно-холодно, пойдем через игрушечный магазин, через игрушечный магазин идти дольше, но мы с мамой всегда возвращаемся домой через игрушечный магазин: там на углу под фонарем кто-то стоит, наверное, полицейский, нет, это цыган, не хочу туда! идем смотреть витрину! – „в час ночи нельзя громко кричать“, а свет в витрине не горит, „я же тебе говорил, что свет не горит, по твоей милости придется идти лишние три квартала“, вчерашние игрушки убрали? ничего не видно, какие-то висят, вроде вчерашние, темно очень, в стекле лучше всего видно дом напротив и деревья на тротуаре, как в зеркале, все кругом черное, потому что деревья на тротуаре черные, и лицо в стекле черное как сажа, и пробка вишенкой – из стекла, а то бы я ее съел, ой, кто это смотрится в зеркало на стекле? никто, потому что это противное пончо – пончо дяди Перико, хорошо еще, что мама с Фелисой зажгли все огни, а то мама ночью боится, так нас и ждали, пока мы с папой не пришли с вечера. Но теперь сиеста, и они спят, Ампаро уехала в Буэнос-Айрес и больше не вернется, а Эктор пошел играть с большими ребятами. Мальчик из дома напротив спросил: „Эктор твой брат?“, мама шлепает по щекам не очень больно, она и Эктора шлепает, только он старше меня и бегает быстрее, маме его не догнать, а мальчик из дома напротив говорит: „твой папа самый хороший из всех, лучше моего“, это потому, что он меня никогда не бьет, и Эктора тоже не бьет, а однажды после обеда мне было скучно и я разбудил маму, и папа сказал: „я тебя никогда не бил, но если уж дам – костей не соберешь“, а я буду думать про самое любимое кино, потому что мама сказала думать про кино, чтобы не было скучно после обеда. „Ромео и Джульетта“ – про любовь, только кончается плохо, жалко, что они умирают; это мое почти самое любимое кино. Артистка Норма Ширер никогда не бывает плохой. Мама шлепает не очень больно, а папа даст – костей не соберешь. На причастии Эктора была одна картинка, совсем как Норма Ширер: святая в белом платье монашки и с белыми цветами в руках. Она у меня есть серьезная, когда смеется и в профиль, я из всех журналов вырезал, где она в разных кино, которых я не видел. А Фелиса говорит: „расскажи кино про танцы“, и я рассказал неправду, не про то, как они танцуют вдвоем и ветер поднимает ей тюлевое платье и фалды его фрака, а будто тихонько прилетают птички и поднимают шлейф ее платья и его фалды, и птички танцуют с ними, потому что Джинджер Роджерс и Фред Астер поднимаются под музыку в воздух, и ветер уносит их высоко вместе с птичками, которые помогают кружиться им все быстрее, какой красивый цветок! он, наверное, нравится Джинджер, белый цветок высоко-высоко на дереве, и она просит птичку его сорвать? а птичка притворяется, что не слышит, когда я хочу дать им крошки хлеба, они улетают и надо далеко идти, они меня боятся? и маму тоже? но там есть одна птичка, самая хорошая из всех, и когда Джинджер не видит… она летит и срывает цветок с дерева и втыкает ей в светлые волосы, а потом Фред Астер поет, что с цветком ей очень красиво, и она смотрится в зеркало, а в волосах у нее цветок, который она хотела, совсем как заколка, и она подзывает хорошую птичку, которая садится ей на руку, и гладит ее и ласкает, потому что птичка сделала ей такой приятный сюрприз. Фелиса всему верит, а это неправда, только в „Белоснежке“ есть птички-друзья, потому что это мультфильм, а когда не мультфильм, птички не садятся на руку, они боятся и улетают, один голубь Чоли не боится, но птички намного красивее. Голубь летает до груши и обратно и кружится, как в „Белоснежке“, потому что Чоли не смогла взять его с собой на поезд, она насовсем уехала в Буэнос-Айрес. „Одна подруга у меня на весь Вальехос“, а она взяла и уехала. У мамы нет другой подруги, я стою рядом, а голубь ест, ночью он спит в саду, высоко в домике без дверей. Птички слетаются поесть хлеба с молоком, который делает им Фелиса, и все вместе взлетают на крышу и на деревья и снова слетают вниз и каждый раз уносят немного хлебушка, а я должен смотреть издали. Фелиса, а правда, что коты не залезут к голубю в домик? – „этого голубя никто не достанет, ни коты, ни грифы“, пусть мама поклянется, Фелиса, а что такое грифы? „это стервятники“, какие они? „большие, черные и клюв крючком“, большие как что? нет, они меньше котов, „примерно такие же“. Мама! голубочек должен спать со мной! а то ночью в саду домик без дверей, и черный гриф, у него клюв крючком, большой, длинный, ведь у котов такая большая пасть, и он повыдергивает голубочку перья своим длинным клювом, а потом съест? Нет, голубей не догнать, они летают быстро, а злые птицы летают медленно, потому что они тяжелые и животы у них раздулись, так они много едят… канареек? Когда мама встанет после сиесты, пусть поклянется, что голубочка никто не догонит, он пролетает отсюда-туда и обратно, серпантинки мама бросает лучше всех, они раскручиваются и делают больше кругов, чем птичка, пока не упадут на землю, а Джинджер Роджерс делает полный круг в огромном доме, где на полу мозаика с большими рисунками, а всю мебель пришлось вынести, чтобы Джинджер могла танцевать, ни на что не натыкаясь, чечетку она умеет отбивать так, что на полу не остается царапин. Раньше все ленты с ней были смешные, а в субботу мы видели самое красивое кино про Джинджер Роджерс – с танцами и плохим концом, там Фред Астер умирает на войне, разбивается на самолете, она ждет, а он не приходит. И начинается суматоха, потому что все его ждут, они ведь должны танцевать вместе на благотворительном вечере, и тут она видит, как толстый друг идет навстречу с плохой вестью и смотрит очень грустно, чуть не плачет, и она все понимает, по щекам ее текут слезы, и она смотрит на сцену, где никого нет, потому что Фред Астер умер и уже не придет, и видит, как они вдвоем появляются прозрачные, это она представляет, что после его смерти они снова танцуют, и отходят все дальше и дальше, и делаются совсем крошечные, и кружатся где-то там, за деревьями, и их больше не видно, куда они, мам? „это значит, что даже после его смерти она всегда будет его любить, как когда они танцевали вместе“, ей грустно? „нет, потому что они как бы вместе, ничто их уже не разлучит, ни война, ничто“. Эктор никакой мне не брат, мама говорит, что он двоюродный, просто его мать больна и Эктор живет у нас, только он никогда не играет со мной в картинки. У меня вся „Ромео и Джульетта“ нарисована на картинках, сначала надо рисовать простым карандашом, а после раскрашивать разными цветами, мама нарисовала на одной картинке Ромео, на другой Джульетту, потом балкон и как Ромео лезет по веревочной лесенке, а Джульетта его ждет; а вчера еще одно кино целиком нарисовали, где Джинджер Роджерс и где он умирает, и мама сказала, что если я буду хорошо себя вести и не стану шуметь во время сиесты, она мне еще одно кино нарисует, самое красивое про танцы, его в четверг показывают, мама говорит, что видела фотографии и такого роскошного еще не было. Оно называется „Великий Зигфельд“, хорошо, что мама в четверг не дежурит в аптеке и сможет пойти в кино. Эктор не хочет со мной играть, он садится впереди, в кино ребята сидят на первых трех рядах и играют: ударят сидящего спереди, а он не знает, кто ударил, и дает сдачи сидящему сзади, а бил-то совсем другой, который сбоку; Эктор и все ребята смеются, когда артисты поют, а один из ребят, когда артистка умерла, пукнул ртом. Папа не хочет, чтобы мама была одна, и я сажусь с ней, а на задних рядах стоит дороже. Один мальчик из детского сада сидел на переднем ряду. Поче Перес двенадцать лет: „приходи в сиесту, я тебе дам в рождество поиграть“, после „Ромео и Джульетты“ мы встретили Почу с матерью и тетей, они сидели на заднем ряду, и мама им говорит: „я видела „Ромео и Джульетту“ в Буэнос-Айресе, в театре“, в сиесту я теперь и сам могу пойти к Поче играть, потому что она живет за углом и не надо переходить улицу, „Поча, займи ребенка, дай нам с Митой поговорить“, после „Ромео и Джульетты“ Поча показала мне ясли с младенцем Иисусом, они стоят у нее в столовой, „не трогай!“, нельзя потрогать коровку? улицу переходить не надо, и я однажды пошел к Поче после обеда: у нее черные кудряшки, подвязанные ленточкой, и платье в зеленых цветочках, у нее два похожих платья, одно в зеленых цветочках, другое в голубых, тетя сидит за швейной машинкой, „знаешь, Поча, в кино одна старушка на переднем ряду плакала“, а Поча смеется, Поча плохая! „ах бедная старушка, как она плачет!“, я тоже плакал, когда Ромео и Джульетта умирают, и пошел играть в рождество – ясли стоят в столовой, а в гостиной есть пианино, и Поча разрешит мне поиграть, „в рождество нельзя играть, и на пианино тоже, теперь сиеста и все спят, давай в другое играть, ты будешь мальчик, а я учительница“, нет! „считать научишься“, нет, Поча, когда ты дашь мне ясли? „они не разбираются“, после сиесты будет поздно и надо идти с мамой в кино, „ты еще маленький и ничего не умеешь, во что с тобой играть?“, я все игры знаю! „ты еще маленький“, нет, у нас с мамой даже игра такая есть – кино рисовать, „давай играть в сиесту“, а что надо делать? „я буду спать наверху, на крыше, под одеялом, но без трусиков. А ты будешь большой парень, придешь… и сделаешь мне одну штуку“, какую штуку? „это игра такая, ты должен угадать“, если угадаю, тогда пойдем играть в рождество, а что тебе делает парень, который приходит на крышу? Мама отвернулась, кино про убийства такое страшное, там один входит в темную комнату, а за дверью стоит убийца, и мы с мамой отвернулись, потому что это кино про ужасы, а однажды перед кино показывали журнал про дно моря, и мама отвернулась, потому что там одно растение шевелилось в чистой-чистой воде на дне моря, и все волосы у него извивались, как серпантинки, но мама сказала „отвернись!“, а я не послушался и смотрел, как маленькие разноцветные рыбки проплывают мимо хищных растений на дне моря. „Поклянись мамой, что не знаешь, что делают большие парни“, клянусь, „если парень заберется на крышу, пока я сплю, он сорвет одеяло и изнасилит меня“, что такое „изнасилит“? „это одна гадость, которую нельзя делать, в нее только играть можно, если девочке это сделают, она пропадет-погибнет навсегда“. Я не стал отворачиваться и смотрел, как волосы, похожие на серпантинки, сначала извиваются в чистой-чистой воде на дне моря, а потом вдруг как сложатся вместе и как схватят рыбок, которые через них проплывают. „Больше не спрашивай, все равно не скажу“, Поча плохая, не хочет говорить, что делал парень волосами, „раз не знаешь, что это такое, игра не получится, ты еще маленький“, Поча, ну скажи, что такое „изнасилит“, „мы не можем в это играть, должен быть большой парень, волосатый“, а я Поче не сказал, что видел кино про дно моря, где волосатое растение поедает разноцветных рыбок; Поча, а давай по-другому играть, я буду девочка, а ты парень, я ведь не знаю, как надо делать, а ты научишь, и Поча говорит „давай“: я ложусь на ковер, как будто сплю на крыше, а на Поче тогда было платье в зеленых цветочках, и она тихонько подходит сзади, ой, кто это там подглядывает в дверь через щелочку? – это тетя Почи смеется надо мной! у нее тоже кудряшки с ленточкой, а я взял и спросил ее, что такое „изнасилит“. „Ну и дрянь же ты, Поча“, сказала тетя и ушла на кухню. „Ты еще маленький, чтобы со мной играть“, я Почу не могу ударить, потому что она большая, а то бы поотрезал ей все кудряшки ножницами, которыми вырезаю артисток, и затолкал бы жесткие кудряшки в рот, пусть ест. А после скажу: „Поча, на конфетку“, а сам подсуну ей твердую собачью какашку, которую нашел на улице. Ведь это из-за Почи Фелиса меня ударила. Жалко, что сейчас сиеста, а то бы пошел играть в рождество, только там Поча, она так и не сказала, что такое „изнасилит“. Что же он делал волосами? „парень зажмет меня и не даст убежать, я даже пошевелиться не смогу, тут он меня и изнасилит“. А сама не хочет говорить, что такое „изнасилит“. Вот в кино про дно моря волосы поедают рыбок. Сначала длинные волосы, мягонькие такие, шевелятся в воде, а где же рыбки, которые к ним подплыли? – „Тото, отвернись!“, их уже нет! растение с волосами всех проглотило. Если девочке это сделают, она пропадет-погибнет навсегда; большой парень придет, увидит, что Поча спит, тихонько задерет ей платье в зеленых цветочках, а трусики-то Поча надеть забыла! – и чтобы она не убежала, парень зажмет ее и как начнет шевелить волосами, и если Поча будет лежать тихо, как рыбка, волосы парня съедят ей сначала всю попку, а после живот, сердце, уши, и понемногу он всю ее съест. Золотая цепочка, кудряшки, туфли, чулки, платье в зеленых цветочках и майка будут валяться на полу, а внутри пусто. Поча пропадет-погибнет навсегда, и больше ее не будет. Бац! – Фелиса ударила меня по щеке, хотя никогда не бьет. На кухне в печке горят дрова с бумагой, я поднес спичку, спичка сразу загорелась, дрова сами разламываются на кусочки, похоже на тыквенное варенье, так бы и съел, только огонь не дает, а если поворошить ножом, то кусочки варенья рассыпаются, и летят искры, „сгоришь!“, Фелиса не хочет, чтобы я ворошил дрова в печке, „не шали, кому сказала!“, мама тогда дежурила в аптеке, папа сидел со счетами в кабинете, а Фелиса отняла у меня нож, „Фелиса – дура изнасильная!“, и Фелиса меня ударила. Мама! „кто научил тебя этому слову?“, „сеньора, с мальчиком нет никакого сладу“, „матери Почи я ничего не скажу, но саму Почу хорошенько отругаю“, „Берто, ребенок совсем отбился от рук“, „да-да, в воскресенье набирают детскую футбольную команду“, не хочу в команду! „мальчик совсем отбился от рук, запишу его в клуб, пусть гоняет мяч с другими ребятами“, „целый день дома покоя от него нет“, „что ему ни скажешь – все впустую“, это они потому, что дядя Перико умер. Я больше не захотел ходить в детский сад и сел играть в картинки, только в кино про дно моря не играл, где рыбки умирают, а в тот день дядя Перико умер, „Тото, перестань играть, дядя Перико умер“, я все самые красивые картинки про Ромео и Джульетту разложил на полу в гостиной, но папа сказал: „бедный дядя Перико умер, иди одевайся и веди себя тихо, громко не разговаривай и не пой“, все потому, что мама отвернулась и теперь не может нарисовать кино про дно моря. Дядя Перико всегда в баре с деревенскими сидел, и после ярмарки, где продают бычков, они шли играть в карты, и в кино никогда не ходили, жалко, что растения со дна моря поедают красивых разноцветных рыбок, лучше бы ели злых и старых рыб с лицами осьминогов и акул, зато мама говорит, что на картинках роскошнее всего выйдет „Великий Зигфельд“, его наконец-то покажут в четверг. „Кому сказано: перестань играть! разве тебе не жаль дядю Перико? ты непослушный и капризный мальчик, и что хуже всего – видно, никого не любишь!“ И никто меня не ударил, если папа мне даст – костей не соберу, а вот мальчику из дома напротив мать спускает штаны и шлепает по попке, но я не плакал, когда дядя Перико умер. Шерли Темпл маленькая, но уже артистка, она всегда хорошая, все ее очень любят, а в одном кино у нее плохой дедушка с длинными белыми волосами, он курит трубку и сначала даже не смотрит на Шерли, но после начинает ее любить, потому что она хорошая. И она говорит правду. У непослушных мальчиков не растут ослиные уши, а хвостик вырастает, когда говоришь неправду. У мальчика из дома напротив, наверное, не вырастут длинные уши, если у него умрет дядя. Но кого украдут цыгане, того мать уже не узнает, они его вымажут сажей. В школе учительница с указкой, кто не умеет считать до ста, получает указкой по одному уху и по другому, и мальчик смотрит в зеркало на свои уши, а они растут, растут и становятся как ослиные, и если я скажу: „училка – дура изнасильная“, она опять схватит указку? но теперь чтобы меня убить, а я возьму и прыгну в окно, ой, что-то я запутался у нее в ногах – это у меня вырос длинный хвостик, когда я сказал, что ходил в мужскую уборную в мэрии! Теперь хвостик сделался длинный-предлинный, и я не могу прыгнуть, а учительница с указкой уже совсем рядом! Если Фелиса придет на кухню и снова захочет меня ударить, я прыгну в окно и убегу, потому что у нее нет указки, постараюсь изо всех сил и прыгну далеко-далеко, чтобы не упасть в пруд в городском парке, надо глядеть в оба, а то вдруг там на дне есть изнасильное растение. Вот я прыгаю… и как будто лечу… ой, а ведь за прудом как раз загон цыгана, и я падаю прямо туда? Тогда скажу, что я рыбка, и нырну в банку, буль-буль-буль, кричу я громко, а мама меня ищет, потому что пора в кино? ищет и не может найти и идет искать в уборную кино, но в женской уборной меня нет, а в мужскую ей нельзя! – кино показывают красивое, и она остается смотреть, и крики рыбки слышны далеко-далеко, и мама говорит: „ах, как плохо ведет себя эта рыбка, и никого она не любит, когда умер дядя, рыбка не плакала и даже не перестала играть“. Я молчу, потому что открывается дверь: это цыган, он медленно подходит, хватает украденную девочку – и бьет ее по щеке? или спускает ей штанишки и шлепает по попке? нет, цыган плохой, он раздевается, зажимает бедную девочку, и когда она уже не может бежать, начинает шевелить волосами и понемногу всю ее съедает, сначала ногу, потом руку, и другую ногу, и толстую попку. А к повозке с лошадьми привязана Шерли Темпл. Но я не плохая рыбка, а хорошая, я отвязываю веревку, и Шерли Темпл убегает. Потому что я буду хороший, как Шерли. Окна в школе высоко, но я скажу маме, чтобы она, когда пойдет в магазин, встала на цыпочки, тогда она дотянется и увидит меня на уроке, только пусть ходит каждый день, заставлю ее поклясться, а сам пообещаю вести себя хорошо, и она будет забирать меня из школы. На мой день рождения купим торт, а после пойдем смотреть кино про танцы, и если я захочу писать, мама отведет меня в женскую уборную, ой, я уже сказал неправду! – что ходил в мужскую уборную, и тогда мне нельзя будет в женскую, потому что у меня вырастет хвостик, хорошо только, что дети могут писать во дворе кино и никто ничего им не говорит, хотя струйка делает в земле ямочки и во дворе остаются грязные лужи, и мама смотрит, куда наступает, и не ставит ногу в грязь, а я начинаю писать… если рядом нет большой девочки в жестком платье, которое царапается… она плохая… и может взять грязь из лужиц и измазать мне лицо черным… но я спрячусь в женской уборной, а девочка меня догонит и напялит на меня юбочку в наказание за то, что я забрался в женскую уборную… мама! кино уже началось и в зале темно? мама будет ждать меня внутри, сидя в кресле, и тогда я закричу, чтобы она пришла и спасла меня! „кто эта девочка-негритянка, чего она кричит? вчера кричала сбежавшая рыбка, и пришел хозяин и кинул ее в банку, а теперь уводят сбежавшую девочку-негритянку, она должна идти сторожить рыбку, и обе будут плакать всю ночь напролет, лучше я закрою окно, а то они разбудят Берто, он ведь не выносит шума“. Девочку-негритянку и рыбку заперли в загоне у цыгана. Они черные от земли, грязи и конских волос из хвостов. Ворота закрыты на ключ и засов. А кино про танцы уже начинается, и маме грустно, потому что я его пропущу, первый номер еще не самый красивый, просто чечетка, самый роскошный номер будет в конце, какой он будет, самый роскошный номер из всех? Поднимается занавес, а за ним еще один, сверкающий, и он тоже поднимается, и остается последний занавес, а значит, сейчас начнется самый роскошный номер из всех, и я его не пропущу: такой сильный ветер! он открывает одну половинку ворот, и девочка-негритянка с рыбкой убегают, какое счастье! они бегут быстро-быстро, потому что цыган гонится за ними, и девочка с рыбкой должны перепрыгнуть широкий пруд в городском парке, с черной грязной водой, но они маленькие и не допрыгивают и падают в пруд, цыган их не видит, потому что они упали под черную воду, а цыган бежит и бежит, не останавливаясь, и его больше нет. Когда все балерины уже стоят в ряд – это начало последнего номера, все будет нарисовано на картинках, и получится самое роскошное кино в моей коллекции, но мама выходит из кино грустная, потому что меня нет. Мама плакала однажды, когда мы шли вдвоем по улице, но я не помню почему. Когда? Мамочка, почему ты плачешь? она не говорит, но девочка-негритянка и рыбка плавают мертвые в пруду, и хорошо, что, когда самолет разбивается, Джинджер Роджерс и Фред Астер танцуют прозрачные в воспоминании и никто их больше не разлучит – ни война, ничто; когда мама встанет после сиесты, скажу ей, что я не шумел и вел себя хорошо. Фелиса больше ни разу меня не ударила, потому что я веду себя хорошо. После смерти рыбка и девочка-негритянка сделаются прозрачные и попадут на небо, только не хочу, чтобы мама рисовала их на картинках, прозрачные они получатся некрасивые, все такие грязные, птичка красивее? умерла какая-нибудь птичка? канарейка мальчика из дома напротив? нет! мама ее не нарисует! другая птичка – в воспоминании, она будет прозрачная на небе, тогда мама поймет, что она мертвая, и каждый день после кино мы будем глядеть вверх мимо груш и рассказывать ей, какое кино смотрели, кто там в ролях и какие были номера с танцами, чтобы птичке было не так скучно: с высоты облаков все в Вальехосе кажется крошечным, и цыгана больше нет в загоне. Лучше всего улететь на облака к Джинджериным птичкам, мы играем целый день, а внизу учительница с указкой в школе, такая крошечная, а Поча на кухне с тетей. До облаков долетают только птички, они едят большие крошки от торта, которые бросает им Фелиса, и больше никто туда не долетает? никто, потому что черных птиц, огромных, как коты, и чтобы клюв крючком, не бывает, пусть мама поклянется в этом.