Книга Тощие ножки и не только - Том Роббинс

– Как чувствует себя папина дочурка? – обычно спрашивал с водительского сиденья Верлин. – Хочешь пи-пи?

Частенько папина дочурка оказывалась просто не в состоянии ответить на его вопрос. Папина дочурка была занята смещением фокуса, стараясь размыть или исказить нормальные ассоциативные отношения объекта и пространства, лишая их привычного смысла, перемещая их в ту в высшей степени таинственную сферу, что лежит между роговой оболочкой глаза и мозгом, чтобы потом забавляться там с ними, как душа пожелает. Параллельные линии электрических проводов под ее динамичным взглядом имели обыкновение пересекаться и нахлестываться друг на друга, утрачивая строгую свою последовательность, а промежутки между ними сжимались или растягивались. Это было особенно интересно в тех случаях, когда эту оптическую смесь взбалтывали птицы. Или же ей нравилось рассматривать само поле зрения, отказывая в благосклонности какому-нибудь центральному объекту вроде водокачки, либо отдавая предпочтение пространству, окружавшему эту водокачку, находя геометрические формы и содержание в тех его участках, которые мы обычно считаем второстепенными, пустыми и малозначимыми. Все это рассматривалось вверх ногами, сбоку, вкривь и вкось, когда тошнота подступала к горлу. Стоит ли удивляться, что теперь Эллен Черри довольно пренебрежительно отнеслась к занятию Бумера Петуэя – подсчету коров на горизонте?

Начиная с первого класса и все годы учебы в средней школе Эллен Черри рисовала лучше остальных детей. При всем уважении к хвастливым уверениям Пэтси следует признать, что страсть к рисованию девочка унаследовала все же от отца-инженера, виртуозно выполнявшего наброски местности, а также всевозможные схемы и чертежи. (Если что она и унаследовала от матери, помимо определенной щенячьей мечтательности, так это восхитительную попку, безупречной формы округлые грудки, дерзкий вздернутый носик, пухлые губки, огромные голубые глаза и карамельного оттенка кудряшки, которые в любом состоянии смотрелись так, будто их обладательница только что принимала участие в съемках фильма «Волшебник из страны Оз». Кстати, эти волосы имели обыкновение откалывать свои собственные номера.) В каждой школе имеется свой неофициальный «школьный художник»; в своей школе этот пост по праву занимала Эллен Черри. Шли годы, во время регулярных поездок во Флориду она, так сказать, обогащала свою оптическую руду, а ее художественные проекты все более усложнялись и со временем приняли прямо-таки авантюрный характер. Эллен Черри стала мало-помалу терять местных своих поклонников. Дети отпускали жестокие комментарии по поводу ее живописных работ. Ей было все равно. Она твердо решила стать художницей.

В Колониал-Пайнз искусства было не больше, чем порнографии в гостиной у квакера. Как это нередко случается, само отсутствие культурного стимула становится культурным стимулом. Для Эллен Черри олицетворением искусства служил рекламный щит на выезде из Колониал-Пайнз. Ему предстояло стать для нее чем-то вроде ковра-самолета, на котором она улетит из своего убогого городишки, где единственным кинотеатром был жалкий драйв-ин, да и тот своим существованием был обязан тому факту, что влюбленные парочки находили его удобным для своих суррогатных любовных утех.

В последний год обучения в школе, страдая от хронического недуга, который Пэтси, знакомая с ним по личному затянувшемуся опыту, называла «панталонной чесоткой», Эллен Черри каждую пятницу посещала вечерние киносеансы в компании Бумера Петуэя.

Когда следующей осенью Эллен Черри сбежала в колледж искусств, она была убеждена, что уже больше никогда не увидит старину Бумера, и это ее вполне устраивало. Увы, около двух часов в первую же ночь под ее окном в спальном корпусе общежития студенток-первокурсниц послышалась какая-то возня, и в следующее мгновение в комнату влез Бумер собственной персоной – с банкой «Пабста» в руке и розой в зубах. В Ричмонд он прикатил на «Харлее» своего брата, после чего по оплетенной плющом стене вскарабкался на третий этаж. Бумер, видите ли, был громоподобно, головокружительно и – это следует отнести в его пользу – искренне влюблен.

– Ты не имеешь права так поступать со мной, – всхлипнул он, когда Эллен Черри попыталась выдворить его обратно через окно. – Ты должна вернуться домой! И всегда быть только со мной! После того, что у нас с тобой было! Мы же записались в том мотеле под одним именем, как муж и жена. Ведь ты брала его в рот!

– Тебе следовало внимательнее читать примечание, дорогой, – шепнула Эллен Черри, пытаясь помочь Бумеру как можно тише спуститься по побегам плюща. – К этим ротовым делам пожизненная гарантия не прилагается.

* * *

Жареную индейку следует считать памятником Бумеровой любви. Посмотрите на нее, пухленькую и лоснящуюся, плывущую по всему Айдахо подобно исполинскому стручку-мутанту. Послушайте, как она неожиданно стреляет двигателем, проезжая мимо серебряных рудников, не иначе как отдавая салют месту рождения ножей и вилок высокой пробы. Ведь только жареная индейка, обладая особой харизмой, только она одна и способна извлечь из темных кухонных шкафов на свет божий столовое серебро, подарив ему ощущение праздника.

Посмотрите, как она скользит по бескрайним картофельным полям, чувствуя себя в обществе картофеля как дома, но вид у нее такой, словно сейчас на нее обильно прольется густая подливка.

В своих недрах, в своем круглолицем трюме она везет внушительную порцию нашего примитивного и языческого багажа.

Примитивный и языческий багаж? У нас? У нас, с нашими лазерами, микрочипами, теологической семинарией и журналом «Тайм»? Разумеется, а вы как думали? Разве по меньшей мере два раза в год миллионы и миллионы нас – кибернетических христиан и факс-аппаратных иудеев не участвуют в ритуале, чрезвычайно стилизованном священнодействии, которое происходит вокруг большой мертвой птицы?

Разве это живое существо не приносят в жертву, как и во время оно, для того, чтобы привлечь внимание божественного духа, чтобы показать свою благодарность за дарованную благосклонность, чтобы испросить благосклонность новую?

Выпотрошенная, приготовленная на медленном огне, будь то газовая или электрическая плита, индейка – центральная фигура на нашем священном пиршестве. Она не что иное, как животное-тотем, собирающий воедино все наше племя.

А поскольку индейка – птица неуклюжая и своенравная, ее приготовление учреждает, а затем и укрепляет племенную иерархию. Имеются всего две ноги, два крыла, некое количество белого мяса и определенное количество темного. Кому какой кусок достанется. Тот, кто разрезает птицу и распределяет ее конечности и органы, подчеркивает, причем совершенно недвусмысленно, ранг каждого из собравшихся.

Вспомните и то, что ноги этой птицы обычно именуют «барабанными палочками», по названию ритуальных предметов, предназначенных для извлечения музыки из наиболее священных первобытных инструментов. Наши далекие предки держали барабаны открыто, на публике, а вот палочки, имевшие более сакральную функцию, обычно хранились в местах, ведомых лишь шаману, знахарю, верховному жрецу или Мудрой Старой Женщине.

Крылышко птицы порождает душевный полет, а ножками, как барабанными палочками, стимулируется пульсирующий ритм сердца мироздания.