Книга Противостояние - Сергей Шхиян

— Нет, — вежливо ответил я, подавив раздражение.

— Тогда давайте поговорим о прошлом. То, что вы рассказали, весьма любопытно. Даже если это простая фантазия.

Я вновь вернулся и сел на шаткую табуретку. Старик сам разлил напиток и лукаво мне подмигнул:

— А десятка 1843 года была белого, а не красного цвета!

— Спорим? — предложил я. — Именно красного, и на ней написано: десть рублей серебром или ее замена монетою.

— Возможно, — подумав, согласился он, — Кажется вы, действительно, правы, белые десятки выпускали позже, уже при Николае II.

Разговор продолжился, но о моем путешествии по времени мы больше не поминали. Гутмахер, судя по всему, оказался настоящим невостребованным гением. Работу в институте и преподавание он бросил, и ему явно не хватало общения. Старику осточертело торчать одному в забитой книгами пыльной квартирке, и он по полной программе оттянулся на новом собеседнике. Как водится, вскоре коньяк кончился, и пришлось бежать за добавкой. В результате встречи было много выпито, и, отступив от правила не разговаривать с дилетантами о науке, хозяин добросовестно пытался объяснить мне, как мог, упрощая, свою версию «механики» времени. Я не менее добросовестно пытался во все это вникнуть, иногда начинал что-то почти понимать, но, к сожалению, так толком ни в чем не разобрался. К тому же меня интересовала не столько теория, сколько конечный результат и возможность практического перемещения в прошлое и будущее. Расстались мы запоздно, почти подружившись.

Глава 2

Жизнь, между тем, продолжалась. Пришлось втягиваться в скучные рутинные дела, которые занимали довольно много времени. Я скучал по Але, тем более что все в квартире напоминало о ее недавнем присутствии: переставленные вещи и женские мелочи, которые она не взяла с собой. Я суеверно не убирал их с тех мест, где они лежали, скорее всего, подсознательно надеясь, что она вернется.

О сыне, которого никогда не видел, думалось меньше. Я знал, что он есть, что где-то сейчас живет, наверно, забавен в своем беззаботном детстве, но особых чувств к нему почему-то не испытывал.

Даже напротив, мальчик вызывал странное ревнивое отношение: он был с Алей, какой-то неведомый мне маленький мужчина.

Она любит его, и он неминуемо вытесняет меня из ее сердца и памяти. Я понимал, что ревновать к сыну глупо, поэтому старался не думать о нем с раздражением и намеренно не раскладывал свои чувства по полочкам, стараясь задвинуть тревожные мысли в самые дальние углы памяти.

Ордынцева, несмотря на то, что мы жили вместе, ничем не замещала жены. Вела она себя, как испуганная девочка, и почти все время смотрела телевизор. Когда мы общались, то говорили не о чем-то своем и даже не об объединявшем нас прошлом, а обсуждали увиденные ей передачи, и я старался, как мог, объяснить ей особенности нашей ментальности и реалий. Угрызений совести за то, что перетащил ее сюда, я не испытывал. Она принадлежала к партии социалистов-революционеров, и другой дороги, кроме как в сталинский ГУЛАГ, у нее не было. Другое дело, что у меня не хватило каких-то качеств, чтобы помочь ей адаптироваться в нашей эпохе. Наверное, ей нужна была большая поддержка, нежность, участие, а я сам как-то расклеился.

Однако, вскоре неординарные обстоятельства вторглись в нашу тихую жизнь, заняли все время, и для аналитических размышлений и долгих вечерних бесед не осталось места. Как обычно бывает, причина всех наших бед кроится в собственном поведении и поступках. Проболтавшись несколько недель без активных дел, что объяснял сам себе необходимым отдыхом, я случайно вляпался в плохую историю, которая могла иметь самые неожиданные и даже трагические последствия. Началось все с того, что Даша вдруг, безо всяких видимых причин, захотела от меня уехать. У нас на эту тему состоялся неприятный разговор.

— Чем тебе здесь плохо? — спросил я, не понимая, какая муха ее укусила.

— Какая разница, где я буду жить, ты все равно не обращаешь на меня внимания! — заявила она звенящим от обиды голосом.

Намек был достаточно прозрачен, но трудно исправим. Ордынцева находилась в таком физическом и моральном состоянии, которое могло у представителя противоположного пола вызвать в лучшем случае сочувствие, но никак не нежные чувства, на которые она, возможно, рассчитывала.

— Не знаю, кто на кого должен обращать внимание, — не без доли лукавства возразил я, — по-моему, это ты целыми днями смотришь телевизор и ничего, и никого не замечаешь кругом.

— Ты совсем не понимаешь женщин, и вообще, вы все мужики бессовестные эгоисты! — с неподдельной патетикой воскликнула она.

Как всегда, во время любой ссоры оба были по-своему правы, но я не удержался от сарказма, что было совершенно напрасно:

— Совершенно с тобой согласен, мы исчадия ада, а вы, женщины, страдалицы и мученицы. Особенно ты. Ты за то время, что здесь живешь, хоть раз приготовила еду или вымыла после себя посуду? — язвительно поинтересовался я.

— Еще чего не хватало! У нас теперь равноправие! Почему я должна убиваться на кухне, стирать твои грязные портки, пока ты целыми днями валяешься на диване?! — резко сказала она.

В этом была какая-то правда, я действительно не убивался на кухне, кормил ее полуфабрикатами, но она-то туда и вовсе не входила.

— Ты это говоришь серьезно?

— Да, серьезно. И учти, я не собираюсь превращаться в объект твоих сексуальных утех или домашнюю клушу! Мы, женщины, в тысячу раз лучше вас, мужиков! Ты пользуешься мной, ничего не давая взамен!

«Утех» с того времени, как мы попали в наше время, между нами просто не было. Я зациклился на Але, а тоскующая, непричесанная Ордынцева никак не вдохновляла на заочную измену жене.

— Возможно, ты и права, только я что-то не заметил, как я тобой пользуюсь, — перевел я разговор со скользкой эмоциональной на бытовую тему. — По дому ты ничего не делаешь, свои «грязные портки» я стираю сам в стиральной машине, про «сексуальные утехи» я тоже не очень понимаю, что ты имеешь в виду, за их полным отсутствием…

— Вот тут ты весь! Вы, самцы — вы все одинаковые! Чуть что, сразу начинаете скандалы и мелочные попреки! Это недостойно настоящего мужчины.

Девушка не на шутку завелась, в ее глазах засияли драгоценными брильянтами слезы, поэтому пришлось идти на попятный:

— Ну, если так, тогда ты во всем права, — смиренно согласился я, прекращая бесполезную полемику.

Ордынцева, несомненно, насмотрелась женских ток-шоу, и теперь окончательно утвердилась в мысли, что все мужики козлы. Семена феминизма наших обездоленных собственным эгоцентризмом шоу-дам упали на благодатную и хорошо унавоженную почву. Даша по своей сути была пламенной революционеркой, а в революцию обычно идут не обыкновенные люди, а принципиальные борцы за идею. Идея же может быть самая произвольная, от счастья всего человечества до уничтожения тараканов или почтальонов.