Книга Король забавляется - Наталия Ипатова

Однако, как выяснялось на практике, дело не ограничивалось всего лишь административной возней. Оно и всегда-то ею не ограничивается, навлекая за собой весь спектр человеческих трагедий, от семейных разладов до уголовщины самого чудовищного толка. Но в данном случае фигура нового короля, овеваемая магией сильнейшего личностного обаяния, способствовала развитию в низшем слое уродливых форм истерии. По мнению Аранты, еще можно было как-то мириться, когда Рэндаллу Баккара приписывали чудодейственные способности, даже такие, какими он на самом деле не обладал. Но с недавнего времени в трущобах объявились так называемые друзья короля, из деятелей той породы, кого Рэндалл едва ли удостоил бы дружбы. Наглая, до предела люмпенизированная кодла, состоящая в большинстве своем из опустившихся женщин, визгливыми голосами разъяснявших окружающим и друг другу преимущества правления нового короля, а также справедливость проводимой им новой политики. Среди множества возникавших на их счет версий слыхала она и такую, будто секретный приказ держит их на жалованье с одной лишь целью: изображать народ и создавать шумок. Аранте тем не менее казалось, что дело здесь не в секретных статьях казны. Пропитанная волшебством и чуящая волшебство за версту, она с детства ненавидела толпу, направляемую идеей. Паразитирующий организм, питающийся энергией власти, эманацией, исходящей от Рэндалла Блистательного, и привлеченный им помимо его собственной воли… Видит бог, это излучение могущества ощутил бы даже слепой, глухой и немой. Тем более — эта колония червей, копошащихся в отходах, не имея от того никаких видимых выгод, помимо морального удовлетворения от падения великих. Самой ей толпа не сулила ничего доброго. Стоглавая была единственным чудовищем, перед кем Аранта чувствовала себя беззащитной. И хотя при виде нее «друзья короля» угрюмо смолкали, поджимая хвосты, как подлые сучонки, она чувствовала на коже их недобрые жадные взгляды. Словно она каким-то образом стояла меж ними и их «другом» королем и почему-то мешала их «дружбе». Однажды, в миг озарения, когда у нее достало времени подумать о себе, Аранта сообразила, что они убьют ее, когда посмеют. Не сегодня. Но обязательно. У нее хватило также разума догадаться, что чистые господа, спорящие за право первыми поцеловать ей руку, испытывают к ней и к ее присутствию возле короля примерно те же чувства. Но те были проще. Им было что терять, кроме вшивой шкуры, и потому они тщательно прятали то животное в себе, что заставляло их желать ей гибели или падения, а ей доставляло неизъяснимое наслаждение вынуждать их давиться собственной досадой. Хотя только одна она, да еще, возможно, Рэндалл, понимали, по какому тоненькому волоску она ходит изо дня в день.

— Может, — обернулся с козел Кеннет, — другой дорогой проедем?

Взгляд у него был встревоженный, и немудрено. Чистюле-офицеру из хорошей семьи эти ищущие развлечений призраки предсказанного будущего явно казались не более привлекательными, чем ее собственные воспоминания о замаравшей ее прошлое нищете. Может, из чистого противоречия, потому что иногда хотелось мелко отквитать ему неприкрыто выражаемую неприязнь, или из страсти дразнить судьбу, играя со своей неуязвимостью, из плебейской эйфории «первой леди», или из святой детской убежденности, будто бы то, что находится внутри тебя, тяжелее и больше того, что тебя окружает, она отрицательно качнула головой:

— Прямо!

И экипаж поплыл сквозь толпу босяков, плескавшуюся у ступеней Королевского суда в точности так же, как она станет биться вокруг каменной твердыни Революционного Трибунала в Париже, ожидая, когда на потеху ей выбросят очередную жертву.

Аранта была осведомлена о рассматриваемых делах ровно настолько, насколько этого хотел король. К этому времени Рэндалл уже переставил крупные фигуры на политической доске по собственному вкусу, лишив влияния семьи, теоретически предрасположенные поощрять прежний режим, передав их владения под секвестр или в лен своим приближенным, а кое-кого, если не находилось высоких чувств, чтобы на них сыграть, попросту, без затей, обезглавив. Его полицейский аппарат занимался сейчас отловом средней и мелкой зубастой рыбешки, но сегодня в Прокуратуре слушалось дело, к которому Его Величество имел личный интерес и ежедневно просматривал материалы следствия.

Речь шла о расследовании деятельности Тайной Канцелярии при короле Брогау, особенно давнего дела с фальсификацией материалов убийства наследника графа де Керваль. В связи с этим достаточно сказать, что кронпринца, наследника короля Баккара, звали Райе.

Разумеется, Рэндалл не рассчитывал найти исполнителей, своими руками выбросивших из окна его двойника-сквайра. На месте заказчика он убрал бы их сразу после того, как было сделано дело, может быть, даже на месте преступления. Но ведь были те, кто расследовал злодейское убийство. Те, кто «опознал» в убитом короля Рэндалла. Те, кто в лучшем виде сделал дело и доложил об исполнении. Профессионалы. Чиновники от сыска. Те, для кого «Его Величество» был не более чем формой речи. Кто был во всем этом по уши и, следовательно, обязан ответить перед ним и перед, памятью невинноубиенных по всей строгости, какую ему заблагорассудится к ним применить. Разумный циник, Рэндалл был беспощаден именно к этому виду предательства: предательству профессионалов, равно необходимых любой власти, что некоторым образом возносило их над нею. Слишком опасный инструмент, способный обернуться против руки, в которую вложен.

Того, кто отдал приказ, он убил, собственноручно и вполне героично, однако, вспоминая тот солнечный день, знаменовавший окончание войны, когда все было так правильно и справедливо, Аранта не могла отделаться от гнетущего ощущения, будто все происходит капельку не так. По правилам игры она не должна бы сочувствовать врагам.

Они как раз миновали тяжелые каменные ступени, облепленные толпой и немного более высокие, чем обычно, — ибо, как шутили столичные острословы, путь к Правосудию должен быть тяжел. Двустворчатые двери разошлись, и в сопровождении четырех пикейщиков появился скованный по рукам немолодой, собой невидный и невысокий господин той породы, какую принято называть судейской. Наличие эскорта, кандалов и тюремной кареты неподалеку свидетельствовало о том, что приговор вынесен обвинительный. Увиденное мельком лицо незнакомца было бледным, но жестким, словно он ничего другого и не ждал, а в глазах толпы крайне занимательным почему-то выглядело то, что судейские судейского засудили.

Эскорта с одними пиками оказалось явно недостаточно. Солдаты попытались было проложить арестованному путь в толпе, однако десятки рук хватались за пики, либо вырывая их вон, либо, если солдат проявлял упорство и не желал расставаться с казенным оружием, — оттаскивая его за пику прочь и забрасывая в самую гущу, себе на головы и под ноги, где бедняге приходилось заботиться, чтобы его самого не затоптали. Те, кто стоял слишком далеко и не рассчитывал сам пробиться к жертве, отпихивая друг дружку, карабкались на тюремную карету, раскачивая ее из стороны в сторону, скандируя имя короля, и даже перепуганным лошадям некуда было сорваться с места. Аранта съежилась и ушла в тень своей кареты, прижимая ладони к пылающему лицу. Она слишком хорошо представляла себе, что тут будет. Кровь на булыжниках, и виноватых не найти. Как всегда, когда их слишком много. «Не в этот раз, — прошептала она себе почти неслышно. — Не в этот…»