Книга Убийство в Орсивале - Эмиль Габорио

Он редко куда выходил, только в Корбейль, почти всегда пешком. Там он заходил в самую лучшую гостиницу «Бель имаж» и, точно случайно, встречался в ней с одной молодой дамой из Парижа. Они проводили время вместе и расставались только тогда, когда отходил последний поезд.

Пребывание графа Гектора в Вальфелю совершенно не изменило привычек этого замка. Для супругов Соврези это был просто брат, и больше никто. И если Соврези за это время несколько раз съездил в Париж, то все знали, что это он делал, чтобы устроить там дела своего друга.

Так продолжалось с год. Казалось, счастье свило себе вечное гнездо под гостеприимной кровлей замка Вальфелю. Но увы! Возвратившись однажды вечером с охоты, Соврези почувствовал себя так плохо, что вынужден был лечь в постель. Позвали врача. Он установил воспаление легких.

Соврези был молод и крепок, как дуб. Ничего серьезного не опасались. И действительно, через пятнадцать дней он был уже на ногах. Но неосторожность привела к возобновлению болезни, которая на этот раз приняла такой серьезный оборот, что можно уже было предвидеть роковой конец. В этой-то ситуации Соврези и узнал, как глубоко его любила жена и каким преданным другом был Треморель. Каждый раз, было ли это днем или ночью, у своего изголовья видел он жену или друга. Он испытывал страдания в течение долгих часов, но ни одной секунды одиночества или скуки. В этом отношении он мог благословлять свою болезнь, о чем и заявлял посещавшим его знакомым.

— Это же самое он говорил сотни раз и мне, и моей жене с дочерью, — перебил рассказчика мэр Куртуа.

— Очень возможно, — продолжал отец Планта. — Но болезнь Соврези была из тех, против которых бессильны все врачи на свете. Наконец в одну ночь, часов около двух или трех, он испустил дух на руках у своей жены и друга. Но и в самый последний момент он не потерял рассудка. Менее чем за час до смерти он приказал разбудить и пригласить к нему всех слуг замка. Когда они собрались вокруг его постели, он взял руку жены, вложил ее в руку графа Тремореля и заставил их поклясться, что они поженятся, как только его не станет.

Берта и Гектор стали возражать, но он настаивал в таком тоне, что нельзя было ему противоречить. Соврези просил их, заклинал, утверждал, что их отказ отравляет ему последние минуты жизни, и в предисловии к завещанию, которое писал под его диктовку орсивальский нотариус Бюри, он официально заявил, что их союз есть его последняя воля, так как уверен, что они будут счастливы и не помянут его лихом.

— У супругов Соврези были дети? — спросил судебный следователь.

— Нет, — отвечал мэр.

Отец Планта продолжал:

— Горе графа и молодой вдовы было неописуемо. Треморель был в страшном отчаянии, словно сумасшедший. Графиня заперлась в своих апартаментах и никого не принимала.

А когда граф и Берта появились снова в обществе, то их никто не узнал, так сильно они изменились. В особенности Гектор, который постарел сразу лет на двадцать.

Сдержат ли они клятву, данную ими у одра Соврези, клятву, о которой знали все? Об этом все с большим интересом спрашивали себя.

Кивком головы следователь прервал отца Планта.

— А не известно ли вам, господин мировой судья, — спросил он, — прекратились ли в это время свидания в гостинице «Бель имаж»?

— Полагаю, что так, — ответил судья.

— А я в этом почти убежден, — подтвердил и доктор Жандрон. — Мне часто приходилось слышать — а ведь в Корбейле известно все, — что между Треморелем и прекрасной незнакомкой из Парижа произошло крупное объяснение. После этой сцены их уже не видели больше ни разу в гостинице «Бель имаж».

Старик судья усмехнулся.

— Мелен не на краю света, есть гостиницы и в Мелене, — сказал он. — На хорошей лошади можно доскакать отсюда и до Парижа. Госпожа Треморель могла ревновать, так как у ее мужа в конюшне всегда имелись отличные рысаки.

Что этим хотел сказать отец Планта? Он просто рассказывал или же компрометировал? Судебный следователь внимательно посмотрел на него, но лицо судьи выражало глубокое спокойствие. Он рассказывал эту историю так же, как рассказывал бы и всякую другую.

— Продолжайте, — сказал Домини.

— Увы! — произнес отец Планта. — Ничто не вечно под луной, даже страдания. Я могу утверждать это вернее, чем кто-либо другой. Скоро за слезами и отчаянием первых дней последовала вполне понятная взаимная печаль графа и Берты, а затем приятная меланхолия. А через год после смерти Соврези Треморель уже женился на его вдове.

Во время этого рассказа мэр Орсиваля, желавший возразить, то и дело выражал знаками свое негодование. Под конец он не сдержался.

— Ну вот, самые точные сведения! — воскликнул Куртуа. — Самые точнейшие! Но позвольте вас спросить, какое они имеют отношение к интересующему нас вопросу, а именно, как найти убийц графа и графини Треморель?

— Эти сведения необходимы для меня, — возразил Домини. — Я нахожу их достаточно проясняющими дело. Во-первых, эти свидания в гостинице! Вы даже и не знаете, до каких крайностей может довести женщину ревность. — И он остановился, отыскивая связь между этой дамой из Парижа и убийцами. — Теперь мне остается только узнать, — сказал он потом, — как ладили между собой супруги Треморель?

— Вы спрашиваете, как ладили между собой новобрачные? — быстро начал мэр Куртуа, чтобы не дать Планта заговорить. — Во всей моей общине лучше меня этого не расскажет никто, так как я был их самым близким… близким другом. Воспоминание о бедном Соврези послужило для них связующим звеном счастья. Они и меня-то полюбили именно за то, что я часто говорил о нем. Ни малейшего облачка, ни одного резкого слова. Гектор — уж простите, что я так фамильярно называю несчастного графа, — был без ума от своей жены.

— А графиня? — спросил отец Планта не столько наивным, сколько ироничным тоном.

— Берта! — воскликнул мэр. — Да я несколько раз даже ставил ее в пример своей жене! Берта!.. Она была достойной и Соврези, и Гектора, двух мужчин, лучше которых я не встречал за всю свою жизнь. — И, заметив, что его энтузиазм несколько удивил слушателей, он продолжил: — У меня свои причины так выражаться, и я не опасаюсь делать это перед людьми, профессия и характер которых гарантируют мне их скромность. Соврези при жизни оказал мне большую услугу… когда я добивался поста мэра. Что же касается Гектора, то я считал его совершенно покончившим с увлечениями молодости и даже думал, что он неравнодушен к моей дочери Лоранс. Я даже мечтал о том, как бы поприличнее устроить эту свадьбу. И если у графа Тремореля был титул, то и я дал бы за дочерью такое приданое, что их герб можно было бы отлить из золота. К несчастью, события изменили мои планы.

В это время в передней вдруг раздался страшный шум. Там происходила, несомненно, борьба, крики и вопли доносились оттуда до самой гостиной.

Все вскочили.

— Я знаю, что это такое, — сказал мэр. — Это, наверное, несут труп графа Тремореля.