Книга Пятьдесят на пятьдесят - Феликс Фрэнсис

— Прости, — сказал он.

«Этого явно недостаточно», — подумал я.

— Так что все же заставило тебя приехать именно сейчас? — спросил я. — Почему не решался на протяжении стольких лет?

Он сидел прямо передо мной и молчал.

— Ведь ты даже не знал, что твой отец умер. Ну а мать, моя бабушка? Ты ни разу не спросил о ней.

— Я хотел видеть только тебя.

— Но почему именно сейчас? — снова спросил я.

— Я долго думал об этом, — сказал он.

— Только не пытайся сказать, что тебя вдруг одолели муки совести, — выпалил я и иронически расхохотался.

— Эдвард, — строго заметил он, — тебе эта язвительность не к лицу.

Смех так и застрял в горле.

— Ты не имеешь права указывать мне, как себя вести, — со всей серьезностью сказал я. — Ты потерял это право, когда удрал.

Он смотрел на меня, как побитая собака.

— Так что тебе надо? — спросил я. — Денег у меня нет.

Тут он резко поднял голову.

— Мне не нужны твои деньги.

— Тогда что? — спросил я. — Только не говори, что нужна любовь. Не получишь.

— Ты счастлив? — неожиданно спросил он.

— Просто безмерно, — солгал я. — Каждое утро вскакиваю с постели, и сердце переполняет радость от наступления нового чудесного дня.

— Ты женат? — спросил он.

— Да, — ответил я, не вдаваясь в детали. — А ты?

— Нет, — ответил он. — Уже нет. Но был женат. Дважды. Вернее, трижды, если считать твою маму.

Я подумал, что маму стоило посчитать.

— Дважды овдовел, один раз развелся, — сказал он с кривой улыбкой. — Вот в таком порядке.

— А дети? — спросил я. — Не считая меня?

— Двое, — ответил он. — Девочки.

Стало быть, у меня есть сестры. Единокровные.

— И сколько им теперь?

— Ну, обеим уже за двадцать. Вернее, под тридцать. Мы не виделись лет эдак… пятнадцать.

— Смотрю, у тебя выработалась стойкая привычка бросать своих детей.

— Да, — задумчиво откликнулся он. — Наверное, ты прав.

— Так почему бы тебе не оставить меня в покое не отправиться искать их?

— Зачем искать, я знаю, где они, — ответил он. — Обе не желают меня видеть, категорически. Винят в смерти матери.

— И она тоже погибла в автокатастрофе? — спросил я, осознавая, что поступаю довольно жестоко.

— Нет, — тихо ответил он. — Морин покончила с собой. — Он умолк, какое-то время просто сидел и смотрел на меня. Я тоже не сводил с него глаз. — Я обанкротился, и, узнав об этом, она проглотила столько таблеток, что лошадь можно было убить. Я вернулся домой из суда и увидел у дома судебных приставов. А в доме ее, мертвую.

Его жизнь походила на мыльную оперу. Все время преследовали сплошные несчастья и трагедии.

— Почему ты разорился? — спросил я.

— Из-за игорных долгов, — ответил он.

— Игорных долгов? — изумился я. — Но ведь ты сын букмекера.

— Именно это и стало причиной несчастий, — ответил он. — Я тоже был букмекером. Но, очевидно, мало чему научился у отца. И букмекер из меня вышел никудышный.

— Я всегда считал, что игорные долги не подлежат рассмотрению в суде.

— В чисто техническом смысле, может, и нет. Но я назанимал кучу денег, а вот отдать не получилось. Потерял все. Все имущество до последней мелочи, дочерей, которые уехали к тете. С тех пор ни разу их не видел.

— Так ты до сих пор являешься банкротом? — спросил я.

— О нет, — ответил он. — Это было много лет назад. С тех пор сумел встать на ноги, а последнее время дела идут просто блестяще.

— Какие дела? — спросил я.

— Бизнес, — ответил он. — Мой бизнес.

К нам подошел официант в белой рубашке и черных брюках.

— Прошу прощенья, но мы закрываемся, — сказал он. — Может, допьете то, что осталось?

Я взглянул на часы. Уже половина седьмого. Поднялся и допил остатки пива.

— Мы можем где-то продолжить разговор? — спросил отец.

Я вспомнил о Софи. Я обещал ей, что приеду сразу после скачек.

— Мне пора к жене, — сказал я.

— Она что, не может подождать? — спросил он. — Позвони ей. Или приедем к тебе вместе.

— Нет, — поспешно ответил я.

— Почему нет? — продолжал настаивать он. — Она же доводится мне невесткой.

— Нет, — решительно ответил я. — Мне нужно время привыкнуть… ко всему этому.

— Ладно, — пробормотал он. — Но все же лучше позвонить ей и сказать, что немного задержишься, по делу.

Я снова подумал о Софи, своей жене. Она сидит в своей комнате перед телевизором, смотрит новости. Она всегда смотрит новости в шесть. Я знал, что она на месте, потому как выхода из этой комнаты у нее не было.

Дверь была заперта снаружи.

Софи Тэлбот, согласно Закону о психическом здоровье от 1983 года, держали последние пять месяцев под замком. Нет, конечно, то была не тюрьма, больница, прибежище для неопасных для окружающих психов, но для нее она являлась тюрьмой. Причем попадала она в подобное заведение не впервые. Половину из последних десяти лет жена моя провела в разного рода заведениях для умалишенных. И, несмотря на должный уход и лечение, состояние ее только ухудшалось. Что ждало ее в будущем, оставалось только гадать.

— Есть поблизости какой паб? — спросил отец, прервав мои печальные размышления.

Мне нужно было быть в больнице самое позднее в девять. Я снова посмотрел на часы.

— Я ненадолго, максимум на час, — сказал я. — А потом можно и в паб.

— Вот и прекрасно.

— Машина у тебя есть? — спросил я его.

— Нет, — ответил он. — Приехал сюда поездом.

— А где остановился?

— В каком-то заплеванном отеле в Суссекс-Гардене, — ответил он. — Вернее, в частном пансионе. У станции Паддингтон.

— Хорошо, — решил я. — Отвезу тебя куда-нибудь выпить, потом доброшу до железнодорожной станции в Мейденхед, откуда поездом сможешь вернуться в Лондон.

— Замечательно, — улыбнулся он.

— Ну, тогда пошли.

И вот мы вместе стали толкать тележку к главным воротам ипподрома, затем перешли дорогу с оживленным движением.

— Чем ты сейчас занимаешься? — спросил я его, пока мы толкали тяжелую тележку по глубокому гравию к входу на автостоянку.

— Всем понемножку, — ответил он.