Книга Рембрандт должен умереть - Леонид Бершидский

Самое поразительное, что воров все еще активно ищут. Ведь больше двадцати лет прошло! Это какой же тогда в Америке срок давности на кражи искусства? Штарк продолжает раскопки и быстро выясняет, что именно из-за ограбления гарднеровского музея этот срок увеличили с шести лет до двадцати. Бостонские воры, конечно, могли рассчитывать на бессилие полиции уже в 1997-м: закон обратной силы не имеет. Но сами-то картины надо ведь найти. Тем более что по завещанию самой Изабеллы Гарднер в ее музее ничего нельзя менять – ни пополнять коллекцию, ни даже двигать мебель, – так что теперь на стенах там пустые рамы.

Главный вопрос, думает Штарк, вот в чем. Почему воры, переждав срок давности, просто не вернули эти картины? Ведь все-таки пять миллионов… А продать краденое за те же деньги, в которые шедевры оценивает легальный рынок, невозможно. Да и в принципе нельзя их продать. Кто, какой сумасшедший рискнет вывозить такое добро из Америки или даже перевозить из штата в штат? Это же будет новое преступление. Ну, хорошо, можно предположить, что в самом Бостоне нашелся фанатичный коллекционер, который хранит картины в подвале и каждый день спускается поглазеть на них с бокалом вина в руке. Как в мультике про Симпсонов: там на стене у мистера Бернса, хозяина электростанции, на которой работает Гомер Симпсон, вдруг обнаруживается «Концерт» Вермеера.

Всякие, конечно, бывают маньяки. Но невозможно представить себе маньяка с такой силой воли, чтоб ни разу никому не похвастаться «Бурей» в подвале. Иван знает, что крупные мафиози, серьезные ребята, не раз попадались на том, что украшали свое жилье крадеными картинами, а кто-то из гостей случайно узнавал шедевр по фотографии в журнале. За двадцать лет никто не сдал нашего коллекционера – такое трудно себе представить.

Ну, и другие странности есть в деле. Грабили музей два человека, переодевшиеся полицейскими, – так они смогли войти, приманить и «арестовать» охранников. То есть это не просто пьяные ирландцы вломились в музей поздно ночью, напраздновавшись в День святого Патрика, – люди явно готовились к серьезному делу. Тогда почему они провели в музее восемьдесят одну минуту, словно никуда не спешили? И зачем один из них забрался на кресло и долго пытался открутить от стены лист оргстекла, под которым был спрятан наполеоновский штандарт ценой в несколько тысяч долларов? Неужели они не понимали, что сколько стоит? Если ребята пришли за самыми дорогими картинами в музее по заказу маньяка-коллекционера, почему не взяли жемчужину собрания – «Европу» Тициана? А если брали то, что рассчитывали продать на рынке, зачем позарились на «Концерт» и «Бурю», которые скорее повисли бы камнем у них на шее, чем кто-то согласился бы их купить? Если это были профессионалы, все как-то нелогично, думает Иван, поднимаясь, чтобы снова поставить чайник.

Нет, на самом деле очень странное ограбление, а еще страннее, что, хотя про него знает вся Америка, ни разу не удалось напасть на след картин. Тысячи информаторов уже предлагали свои услуги ФБР; десятки сыщиков, профессионалов и любителей, брались выяснить, где картины; бостонские газеты объединялись, чтобы собрать и проверить анонимные наводки, – и ничего. Ни следа. Разве так бывает?

И вдруг, через двадцать два года, след обнаруживается. И где – тут, у нас, в Москве.

Чушь какая-то.

А Федяев вообще уверен, что ему не втюхивают подделку? Так уже попался один репортер из Boston Herald: какой-то арт-дилер, несколько раз сидевший в тюрьме за разные проявления нечестности, предъявил ему «Бурю» в гараже и даже позволил снять пробы, но экспертиза показала, что это была всего лишь копия. Новые русские, пусть и чиновники, люди увлекающиеся и оттого часто наивные; как замминистра мог убедиться, что дама, которая пришла к нему с предложением, не толкает туфту? Она что, привезла с собой картину и позволила Федяеву показать холст экспертам?

Утро вечера мудренее, решает Иван. Тем более что на бо€льшую часть этих вопросов безуспешно пыталось ответить уже столько специалистов, что вероятность обнаружить ответы с помощью «Гугла» или, скажем, интуитивно очень и очень невысока.

Но заснуть у Ивана не получается. В нарушение негласной договоренности Фима вспрыгивает на кровать и трется аэродинамичной головой о щеку Штарка. Но аналитик не гонит кота: сейчас компания даже кстати. Мурлыканье деликатного соседа вдруг наводит Ивана на простую мысль. Он включает ночник, заставляя кота щуриться.

– Слушай, Фим, а какого черта я вообще этим заморочился? Ведь совершенно ясно, что ввязываться нельзя, – произносит он вслух. Фима устремляет на Штарка желтые глаза, словно ждет объяснения. Но Иван вскакивает – к черту сон – и идет полуночничать с бутылкой «Арманьяка» в большую комнату, где из всего пакета «НТВ-Плюс» он смотрит только VH1 Classic – древние хиты в исполнении давно угасших поп-звезд.

Утром позвоню Федяеву, решает Иван, и скажу ему, что не желаю знать ни про какого Рембрандта и ни про каких знакомых женщин. Нет, сначала позвоню Витале Когану и все ему расскажу. Это как раз тот случай, когда клиент неправ. Участие в такой истории может весь «АА-Банк» пустить ко дну, что твой рыбацкий баркас на море Галилейском.

* * *

Проснувшись на ковре перед телевизором, Штарк хватает трубку стационарного телефона. И, не успев ничего набрать, слышит в ней незнакомый голос.

– Не звоните Когану, Иван, – произносит тот строго. – А лучше сами подождите звонка. Не уходите далеко от этого аппарата.

Первым делом Штарк, естественно, хватается за мобильный и набирает Когана. Но абонент оказывается недоступным.

Звонок, обещанный незнакомцем, раздается через полчаса. На этот раз Штарк узнает голос в трубке: Федяев, лично. За ночь замминистра решил, что он с Иваном на «ты».

– Иван, я приношу извинения за… ну, в общем… Я сам поговорил с Коганом. Нам надо встретиться, а потом некоторое время тебя не будет в Москве. Тебя внизу ждет машина, черный «Форд Мондео» с подмосковным номером. И не звони никому, пожалуйста. Я тоже приеду в аэропорт.

Ивану нечего сказать в ответ, и, когда Федяев кладет трубку, Штарк, уже по мобильному, набирает номер начальника службы безопасности банка. На этот раз никакие голоса не вклиниваются, а Николаич отвечает после первого же гудка.

– Я в курсе, – веско произносит полковник в отставке, не дав Ивану ничего спросить. – Хорошего полета и удачи.

Штарку кажется, что тут в голосе полковника проскальзывает жалость. Чтобы все-таки удостовериться, что все это действительно с ним происходит, Штарк отправляет Когану эсэмэску: «Виталя, я куда-то лечу? Что за черт?» Ответ приходит почти мгновенно: «Еще как летишь. Очень важный клиент».

Делать нечего. Не понимая, куда ему придется лететь, аналитик наудачу складывает в портплед два нейтральных синих костюма, заталкивает в сумку по полдюжины рубашек и галстуков, свитера, джинсы, айпод, зарядку, всякую прочую мелочь. И отправляется сдавать соседке кота. Та сразу берет Фиму на руки: кажется, если Штарк не вернется, оба они это без труда переживут.

«Мондео» действительно дежурит под окнами. Штарк залезает на переднее сиденье: сзади ему не тесно разве что в «Роллс-Ройсе». «Ну что, расслабиться и получить удовольствие, так, да?» – думает он. Интересно, почему Коган решил в это ввязаться, – он что, не понимает, что с нами со всеми будет, если мы попадемся? От ФБР не откупишься так просто, как от наших.