Книга Дьявольские трели, или Испытание Страдивари - Леонид Бершидский

— …Попал скрипач под трамвай, и отрезало ему левую руку. Приходит он на репетицию, рассказывает дирижеру: так, мол, и так… А дирижер ему и говорит: ну, ничего, мы тебя в альты пересадим.

Громче остальных смеется над дурацким анекдотом виолончелиста Мити Дорфмана кудрявый, румяный альтист Вова Чернецов. Они сейчас вообще над чем угодно готовы смеяться, будто курнули. Весенний запах в воздухе особенно силен, потому что поздний вечер, и даже на Никитской не так уж много машин. Публика разъехалась, нахлопавшись вдоволь — три биса, это чего-то да стоит! «Сибелиус-квартет» меньше года как собрался, до этого все четверо играли в разных оркестрах, и вот — аншлаг в Малом зале консерватории! И с первых минут концерта чувство, что сыграют здорово, что все идет как надо, что вот ради этого вечера и учились по пятнадцать лет, и тянули оркестровую лямку еще кто по сколько…

Так, смеясь и только что не подпрыгивая, они направляются в «Реставрацию», что в Леонтьевском переулке. Там уже их ждет спонсор для серьезного разговора, наверняка тоже приятного: Алексей Львович Константинов, сам председатель правления «Госпромбанка», тоже побывал на концерте, только пешком с ними не пошел — нельзя ему так, это все понимают.

Первая скрипка — серьезный голубоглазый Коля Иноземцев — пытается угадать, о чем пойдет речь.

— Вообще-то я ему намекал, что нам в межсезонье неплохо бы поработать над новой программой, — своим высоким, будто не до конца сломавшимся голосом говорит он. — И лучше бы не в Москве. Он тогда посмеялся, мол, рано ты заговорил про отдых на море. Но он же нас слышал сегодня — вернемся к этому разговору!

— Да ладно, — Дорфман одергивает размечтавшегося Иноземцева. — Небось опять на какую-нибудь вечеринку у Анечки играть погонит.

Алексей Львович хорошо относится к Анечке и следит за ее успехами в светской жизни. Поэтому музыкантам тоже следует относиться к ней серьезно. Услышав как-то от не вполне трезвого Дорфмана: «Я бы ее трахнул», Иноземцев так посмотрел на увальня-виолончелиста, что тот на следующей вечеринке ни разу и глаз не поднял на тоненькую раскосую Анечку Ли.

Из всей четверки только Роберт Иванов — все зовут его Боб, потому что своего полного имени он стесняется из-за анекдотичного сочетания с фамилией — не рассказывает анекдотов и не участвует в разговоре про спонсора. Он просто в раю.

Последним сегодня играли Четырнадцатый квартет Бетховена. В его поздних квартетах партия второй скрипки часто даже интереснее, чем у первой. Бобу иной раз приходится играть партии, написанные с явным презрением к его как бы вспомогательной роли, — Паганини вообще сочинял квартеты, в которых скрипка была только одна, а место второй отдавалось гитаре. Но любимый 14-й — это совсем другое дело. Еще и звук удался Бобу, на какой он не всегда умел уговорить свой инструмент. Глубокий, сильный, полный звук. Бетховен уже совершенно оглох, когда писал Четырнадцатый, но, говорят, он следил за первыми репетициями и останавливал музыкантов, когда видел сбой или фальшь. Боб сегодня будто чувствовал на себе внимательный взгляд старого венского ворчуна, будто краем глаза замечал, как лицо старика смягчается и как он довольно кивает.

Бобу не хочется сейчас идти в «Реставрацию»: Константинов противен ему вместе с его деньгами, «Госпромбанком» и «семеркой» «БМВ». Во время встречи Иванов надеется отмолчаться и выпить — отпраздновать сегодняшний звук.

Друзья не дергают Боба — знают, что он робок и немногословен, когда трезв, да и уважают его сегодняшний триумф. Нет, здорово сыграли все, но Иванов был как-то неожиданно раскован и заразительно увлечен музыкой. Иноземцев, до этого радовавшийся своему везению — найти во вторые скрипки музыканта, который умеет играть не хуже тебя, но напрочь лишенного амбиций, это невероятная удача, — сегодня почувствовал неприятный холодок внизу живота: люди ведь меняются, и чего теперь ждать от такого Боба? Но, ощутив этот холодок, Коля тут же устыдился. Не хватало ему еще начать завидовать, когда все так хорошо идет, когда они на пороге чего-то большого.

Константинов начинает аплодировать мягкими ладонями, когда они подходят к столику.

— Ребята, вы сегодня превзошли себя. Такого Бетховена я вживую еще не слышал.

Музыканты знают, что это не пустая похвала. Государев банкир — настоящий меломан, собиратель редких записей, способный по звуку отличить, на каком из своих инструментов играет Иегуди Менухин. Он и сам немного музицирует, но только в узком кругу.

— Спасибо, Алексей Львович, — с обычным подобострастием откликается Иноземцев. — Нам и самим понравилось, как сыграли.

— Было волшебно, мальчики, — подтверждает Анечка Ли, отпивая шампанского. На концерте она сидела рядом с Константиновым и его суровой брылястой супругой, которой в клубе уже, конечно, нет. Высокие отношения этой троицы, наблюдаемые «Сибелиус-квартетом» весь его чудесный год, Иноземцев деликатно не замечает, Боб скучливо игнорирует, а Дорфман с Чернецовым переглядываются и ухмыляются.

— Пора подумать об экспансии, о выходе, так сказать, на мировую арену, — вживается в привычную роль полководца Константинов, когда все расселись, пристроили поудобнее футляры с инструментами, а официант принес стаканы. Спонсор пьет скотч.

— Как вы смотрите на то, чтобы мы купили вам приличные инструменты? Ну, то есть по-настоящему приличные? Звучите вы и так отлично, но это помогло бы вас продвинуть. Одно дело — просто молодой русский квартет, другое дело — если он играет на «страдивари» и «гваданьини». Ведь вот какие у вас сейчас инструменты?

— У меня «витачек», — не без гордости произносит Иноземцев, расстегивая футляр и предъявляя спонсору свою ухоженную девяностолетнюю скрипку.

Чешский мастер, осевший в России еще до революции и затем ставший идеологом советского фабричного производства — мол, незачем нам копировать итальянских мастеров-индивидуалистов, государству рабочих и крестьян нужны другие голоса, — сам делал инструменты со звуком ярким и полнотелым, как моравское вино.

— У меня тирольский инструмент неизвестного мастера, — говорит Чернецов. — Я на нем уже десять лет играю. Привык.

— А у меня «фабричка». Немецкая, хорошая, не гэдээровская, XIX век. — Дорфман пожимает плечами. — Вот если бы я был Йо Йо Ма, играл бы по понедельникам и средам на «монтаньяни», а по вторникам и четвергам на «страдивари»… Но я не Йо Йо Ма.

— Это точно, — подтверждает Чернецов, кажется, запоздало обижаясь на анекдот про альтистов.

— Роберт, а у тебя какая скрипка? — спрашивает Анечка Ли, явно догадываясь, что полного имени достаточно, чтобы подколоть молчаливого Иванова.

— «Страдивари», — бурчит Боб. Остальные музыканты и Константинов разражаются хохотом.

— Нет, ну я серьезно, — настаивает Анечка. — Можно посмотреть?