Книга Ашхабадский вор - Александр Бушков

По истечении этих никем не нормированных, но кожей ощущаемыхминут время стало тяготить, как тяготит тиканье часовой мины. Можно, конечно,расслабляться и дальше, не обращая внимания на обратный отсчет, дело хозяйское,но зато когда рванет – уж некого будет винить, окромя себя, бестолкового.

Первым стряхнул с себя усталое оцепенение Карташ. Онподнялся с травы, пересек вертолетную площадку, направляясь к ящикам армейскогообразца, в которых обычно хранят боеприпасы или запчасти. Гриневский и Машаиздали наблюдали, как он отмыкает защелки, откидывает крышку верхнего ящика,несколько секунд обегает взглядом содержимое, и на его лице в этот момент неотражается ровным счетом ничего, никаких надлежащих случаю эмоций – типаалчности или разочарования. Потом Алексей запустил внутрь руку, зачерпнул владонь горсть тускло-серых комков, издали напоминающих олово, и двинулся вобратный путь, на ходу пересыпая постукивающие друг о друга серенькие камешкииз ладони в ладонь. Подойдя, высыпал их на траву между Машей и Гриневским.

– Вот так выглядит, господа рокфеллеры, наша добыча,объемом в два ящика.

– Это и есть та самая платина? – Маша двумяпальцами ухватила один из комкоподобных самородков, подняла, прищурив одинглаз, принялась рассматривать. Самородок был явно не рекордной величины, затосмешной формы, похож на кукиш. – Почему-то мне казалось, там, в ящиках,сложены слитки. Такие аккуратные кирпичики. Как в кино золото, только белогоцвета.

То, что принес Карташ, мало походило на слитки: «зерна» и«листочки» преимущественно тускло-стального и серебряно-белого цвета, величинойс ноготь большого пальца и меньше, да бесформенные комки тех же цветов и чутьбольшие по величине.

– Чтобы платину в слитки переплавляли, про это я,например, никогда не слыхал, – сказал Гриневский, лишь покосившись насвободно валяющееся на траве сказочное богатство, но в руки не взяв. –Знаю, что тянут платиновую проволоку…

– Проволока или слитки – это уже очищенная от примесейплатина. И она стоит дороже, чем наша, – сказал Алексей, протягивая Машеруку. – Подъем, платиновая рота! Надо ящики закидывать в вертолеты. Та ещеработка нам предстоит. И предлагаю с ней не затягивать.

– А сколько вообще она стоит, эта платина? –спросил Гриневский, вставая и отряхиваясь от травы. – Хоть примерноприкинуть, из-за чего рубка идет.

– Гена говорил, что унция платины стоит на рынкешестьсот – семьсот баксов, – сказала Маша.

– Унция – это у нас сколько? – Гриневский взглянулна Карташа.

– Что-то типа тридцати граммов, по-моему, –неуверенно сказал тот. – Да пес его знает…

– Ну и сколько у нас здесь этих унций? – спросилаМаша. Они остановились возле ящиков.

– Насчет унций не скажу, а вот колышков до хрена, ивсех их разложить требуется по пути следования. Понимаешь, боевая подруга?

– Да чего уж там, не высшая математика, – Машаподошла к наваленным горкой бревнышкам (все длиною полметра и одинаковойтолщины), набрала охапку и принялась выкладывать их на земле «лесенкой» синтервалом в шаг. Подобрать деревца, напилить бревнышки, сложить их в кучу – это,думается, и стало последней работой приисковых рабов. Приисковая охрана, хотьчислом была не мала, надрываться ни в малейшей степени не желала, отвыкливертухаи от физического труда, поэтому вознамерились максимально облегчить труди тяжеленные ящики не тащить на руках, а волочь, как по валикам.

– Сколь бы ни было этих унций, а вторую жизнь на нихвсе равно не купишь, – громко сказал Гриневский, подтягивая голенищесапога. – Впору уже спросить: куда летим, начальник?

– В любом случае летим, а не идем, – Карташпроверил защелки на крышке верхнего ящика. – Берись! На «и-раз»стаскиваем. Не должен рассыпаться от удара, для армии все-таки делали. Ну,готов? И-и-и, раз!..

Верхний ящик соскользнул с нижнего и рухнул зеленым брюхомна дорожку из бревнышек-окатышей. На доски он не рассыпался – сколочен былдобротно. Да еще к тому же, голову можно прозаложить, ящичек сколочен в тегоды, когда на предприятиях, выполняющих армейские заказы, существовал, помимообычного, еще и военконтроль, а за брак с военного контролера без лишних словснимали погоны и гнали взашей с теплого места – перевоспитываться на одну из«точек» северной широты.

– На счет любого случая я бы с тобой несогласился, – сказал Петр, толчком развернув ящик на бревнах. – Естьи такой вариант: оставляем здесь все как есть, заталкиваем в рюкзаки побольшеконсервов и уходим тайгой.

– Ха, то есть как «тайгой»! – старший лейтенантКарташ с искренним недоумением взглянул на зэка. – Чего ты несешь! А зачемтогда... зачем тогда все?! Зачем ты, на хрен, ящики таскаешь?!

– Таскаю, потому что ничего еще не решил. Когда мы сюдашли, каждый в голове держал свои расклады. Теперь, после гибели Генки, врасчеты корректировочку надо давать. И у меня были свои счеты и расчеты, атакже имеются теперь свои корректировочки.

Карташ ощутил, как с мутного донца души поднимается злость.Он предчувствовал наступление этого момента, когда каждый потянет в своюсторону, что твои лебедь, рак и щука. Предчувствовал... все же сохраняянадежду, что может и обойдется, может, его спутники довольствуютсясовещательными голосами, а принятие окончательных решений оставят за ним. Необошлось. Ну а когда каждый сам себе командир и у каждого наполеоновскиепланы... ну да, получаем типичное «а воз и ныне там». Алексей достал сигареты –как средство успокоиться.

– И что у тебя за расчеты? Колись, раз уж начал.

– А то ты не въезжаешь! Ну, коли хочешьуслышать... – Гриневский тоже закурил. – Меня устраивает нынешнийрасклад – за исключением того, что фээсбэшник Гена мертв. Я всерьез рассчитывалоформить через него досрочную амнуху. Но и теперь не все так плохо. Пугач и егокодла отбыли в места вечного заключения. Про мои дела с ним никто теперь не вкурсе, с этой стороны я чист. И с вашей мусорской стороны я не при делах. Назоне во время бунта я не светился, вместе со всеми по округе не баловал. Убег сперепугу в леса и заплутал там. За что меня наказывать – тем более, когда самсдамся? Вот только...

– ... что с нами, то бишь со мной и Машей, в такомслучае делать, – с ухмылкой продолжил Карташ, словно невзначай коснувшисьлоктем висящего на плече автомата. – Мы получаемся свидетели. Вдругпроболтаемся кому. Например, по пьяни...

– Не передергивай, начальник, – поморщилсяГриневский, поставив ногу на ящик. – Эхе-хе... У тебя, Леша, началсяклассический синдром кладоискателя, добравшегося до клада. Подозреваешь всехподряд в нехороших замыслах, нащупываешь ствол, недобро косишься. Я ж все-такибывший офицер, как ты помнишь.

– Ну уж очень бывший, – сказал Алексей, глядя насобеседника сквозь прищур. – Кстати, ты очень-то не рассчитывай, что протебя никто не узнает. О твоей особо важной персоне наверняка проинформированылепшие дружки Пугача, которые на воле остались. Когда-нибудь, может даже оченьскоро, им станет известно, что твоего трупа на прииске отчего-то не оказалось,и за тобой начнется охота почище английской охоты на лис.