Книга Психодел - Андрей Рубанов

С этим – старым тихим крадуном Герой – проще, чем с другими. Особенно сейчас, когда Кирилл сам перешел в разряд отсидевших. В старое время, до тюрьмы, Гера хоть и уважал Кирилла, но держался немного дерзко, а сейчас они – на равных. Оба с опытом. Понимают друг друга с полуслова.

Меж тем яркие девки дружно захохотали, и голоса у них оказались звучные, сильные. Кирилл опять поморгал, всмотрелся.

Они были молоды, красивы, они победно поглядывали по сторонам и пребывали как бы в переливающемся благоуханном облаке – но это было облако чистого хаоса. Остров беспорядка среди порядка. Кирилл испытал момент печали. Тихий кабак, кормят – строго мясом, люди пристойно питаются, вежливо боятся друг друга, запивают вином и пивом, кстати, есть и женщины, но по одной, с кавалерами, или по две. А вот: приходят четыре нимфы и приносят с собой разноцветный шабаш, вопли, повизгивания, вокруг суетятся официанты, мелькают элегантно раскрываемые тетрадки меню, за три минуты приличное место превращается в шапито. И ничего не поделаешь.

– Гера, – позвал он. – Есть тема. Наколка. Хорошая. Только особая.

Его товарищ чуть кивнул: мол, говори.

Кирилл подался вперед.

– Хата в новом доме, считай – новостройка, консьержки нет, цифровой домофон для лохов, с магнитным замком. Живут двое, мальчик и девочка. Под Новый год уедут за город. На несколько дней. У нее – две шубы, золото, у него – тачка серьезная, и вообще малый повернут на машинах. Тюнинг, аэрография и всё такое. А это дело денежное. Обоим по тридцать. Непуганые. На двоих имеют где-то под двести тыщ рублей в месяц. Дверь в хату обычная, железная, сигнализации нет, дом – простой, без видеокамер и охраняемой территории, половина квартир не продана, пустые стоят, в других – ремонты, таджики бригадами живут, молдаване. На них и подумают. Особенно если ты продукты из холодильника заберешь.

– Там видно будет, – сказал Гера. – Хорошая тема. Но ты говорил – «особая»...

– Сейчас объясню. Только надо всё сделать очень точно.

Кирилл опять попробовал посмотреть в глаза приятеля, и опять подумал, что Гера – вполне управляемый человек, естественный, по-своему доверчивый, но внушить ему что-либо напрямую, взглядом, совершенно невозможно.

– Мне нужны их бумаги, брат. Документы. Время у тебя будет. Нужны письма, записочки, ежедневники. Бандерольки с банковскими распечатками. Счета. Платежки. Если найдешь дневнички – это вообще будет идеально...

Гера оживился.

– Дневнички – это да! Дневнички я сам люблю. Женские. Про любовь, про чувства. Один раз я зашел – а в спальне, прикинь, стены черной кожей обтянуты, на стене – плетки, ошейники, браслеты, полный набор, и в столике – дневничок. Я раскрыл и – веришь? – зачитался...

Кирилл кивнул.

– Вот такой дневничок не помешает. Потом еще: у них у каждого свой компьютер, ноутбук. Их обязательно надо взять и мне отдать. Я просмотрю – верну.

– Насчет компьютеров понятно, – сказал Гера. – Но документы... Это стремно. Молдаване и таджики документов не берут.

– Правильно, – сказал Кирилл. – Поэтому ты все бумаги отдашь мне, я резко сниму копии, и ты на следующий день всё назад отнесешь.

Гера поскучнел и цыкнул зубом. Пить он, как все старые арестанты, не умел, хмелел со ста граммов и сразу превращался в того, кем был на самом деле. В урку из строгой хаты.

– Не гони волну, – небрежно сказал Кирилл. – Они неделю будут жить у друзей на даче. Снегоходы, шашлыки, свежий воздух, веселая компания – чего им делать в городе? У тебя будет время, братан. Само собой – я не настаиваю. Подумай, позвони.

Гера уже думал. И Кирилл знал, что он не будет думать слишком долго. Думать – это вообще процесс тяжелый, сложный и вредный. Принимать решения нужно быстро. По возможности – интуитивно. Как женщины: в голове – бардак, а спросишь о серьезном – выдает готовый ответ, как правило – верный.

И еще: когда человек погружен в размышления – он беззащитен. Ему можно незаметно продвинуть прямо в голову что-нибудь полезное. Он будет думать, что сам, своим разумом дошел до вывода – а на самом деле его аккуратно подвели.

– У них любовь, – сказал Кирилл. – Типа, настоящая. Он ей по четыре раза в год золото дарит и брюлы. Рождество, день рождения, Восьмое марта, день святого Валентина...

– Вот! – сказал Гера, вздрогнув, и Кирилл понял, что решение принято. – Кстати! А этот Валентин – он кто? Откуда нарисовался? Многие наши в непонятках. Всю жизнь был один бабский праздник, и вдруг с каких-то делов появляется второй.

– Валентин – это святой, – объяснил Кирилл. – Не наш, католический.

– И чего он? Любить умел?

– Нет, – ответил Кирилл. – Один римский император запретил солдатам жениться. Чтобы, типа, злее рубились. А Валентин был священник и по-тихому венчал солдат с их невестами. Потом потерял осторожность и спалился. Времена были суровые, и ему башку снесли.

Он налил Гере, и Гера выпил. Рот его распустился, стал мокрым.

– Да, братан, – пробормотал он. – Это тебе не сейчас. Сами себе жизнь запутали. Кодексы, законы... Это – тяжкое, это – менее тяжкое, это – особо тяжкое... За это – три года, за это – пятнадцать... Прейскурант, как в общественной бане. Тогда было проще. Против пахана дернулся – тут же голова отлетает, к черта маме. Вот как было. А сейчас – сидим, мусолим, разобраться не можем. «Девяностые», «нулевые»...

– Да, – сказал Кирилл. – Сами себя путаем.

Четырем грациям принесли глинтвейны. Сейчас они захмелеют, и станет совсем весело, подумал Кирилл. Пора уходить. Да и Гера, зимагор и язвенник, тоже уже тепленький. Довольно с него. Темного человека нельзя сильно баловать. Он всего лишь квартирный вор, а я – Кирилл Кораблик, по прозвищу Кактус. Меж нами разница немалая. Он ворует у людей, а мне люди сами приносят. И даже не приносят, а просто – делают так, как мне надо. Я Кирилл Кораблик, я выключен из этого их гнилого процесса, товар-деньги-товар, женщины-тачки-яхты. Если мне что-то нужно – я иду и получаю. А нужно мне, кстати, совсем немного.

Спустя десять минут они стояли на крыльце ресторана, оба в дорогих дубленых пальто, взрослые сосредоточенные дяди, похожие на чиновников уровня выше среднего, или на бизнесменов, или, как сейчас модно, на нечто среднее. Подышали, посмотрели на городскую зиму образца начала ХХI столетия – она ничем не отличалась от такой же образца ХХ столетия или же, допустим, любого другого столетия. Те же серые воробьи на серых ветках, сквозь ветки – серое небо в серых дымах, по серой дороге в заиндевевших экипажах едут люди с серыми лицами. Всем охота домой, в тепло, к камельку. Горячего пожрать. Люди те же, небо такое же, и птицы, и цвета.

Гера попрощался, пошел к своему потертому внедорожнику. Там, видный через стекло, его ждал приятель. Молодец, подумал Кирилл. Умеет жить. И машина у Геры есть, и человек верный, чтобы возить пьяненького Геру на деловые встречи со старыми корефанами. Удобный человек, полезный. А всё равно – такой же, как они. А я другой. Я всегда догадывался, что рожден не таким, особенным, но думать было некогда, а вот судьба упрятала на несколько лет туда, где можно подумать, – и всё само придумалось. Я Кирилл Кораблик. Я, может, и не человек вовсе. Я слишком мало общего имею с этими, которые мимо бредут. Особенно вот с ним – что за создание, рукава бушлатика засалены, нос багровый, огромные грязные ботинки, мятые брючата, и взгляд – о, я такой взгляд часто вижу, если к людям выхожу, это сейчас среди простого народа самый распространенный взгляд, и означает такой взгляд следующее: «Как бы всех обмануть и чтобы при этом меня никто не обманул?»