Книга У ангелов нелетная погода - Татьяна Батенева

– Да вы не волнуйтесь, войдите. – Женщина посторонилась, пропуская ее в прохладный холл с белыми стенами и темной мебелью. – Что случилось?

Пока Лариса снова рассказывала все ту же историю – как они прилетели, и как Аня пропала, – женщина достала из холодильника кувшин с каким-то напитком, налила в высокий стакан – тот мгновенно запотел, поднесла Ларисе. Она машинально отпила, но тут же поставила стакан на столик.

– Что мне теперь делать?

– Так, заявление в полиции вы оставили, – женщина достала из стола какой-то бланк, – вот, заполните. Укажите паспортные данные свои и дочери, ваш отель, номер, телефон. У вас есть номер вашего заявления? Тогда тоже впишите сюда. Мы будем контролировать действия полиции. Вот вам визитка, звоните нам завтра, может, что-то выяснится.

– И что? – Лариса взяла бланк, он мелко затрясся у нее в руке. – Мне что, в отель ехать – и все?

– Ну а что же вы хотите? – мягко улыбнулась женщина. – Оставаться здесь вам смысла нет, я все передам, не волнуйтесь.

Лариса кое-как написала еще одно заявление – на имя консула, которое было напечатано в верхнем углу. Ей казалось, что она не сообщила чего-то важного, самого важного, но по сути добавить было нечего.

Она отдала заявление женщине, взяла визитку и, как сомнамбула, на подгибающихся ногах вышла на улицу. Зной полыхнул в лицо, она дошла до ближайшей скамейки и села, обхватив щеки ладонями и раскачиваясь.

Картины одна страшней другой представлялись ей так явственно, словно перед глазами разворачивался кинофильм. Вот Аня в каком-то подвале, грязная, избитая, привязана к батарее… Вот испуганная Аня в номере гостиницы, а рядом омерзительный старый мужик в одних трусах… Вот Аня валяется в каком-то хламе – рука подвернута, как у неживой…

Лариса потрясла головой: нет, так нельзя, так она свихнется, и никто не будет искать ее девочку. Надо думать о хорошем, об Ане живой и здоровой.

Она вспомнила, как их с новорожденной дочкой выписывали из роддома. Верные подружки Нателка и Маша тогда не только сами примчались с букетом роз, но приволокли за собой и Фимку Краснянского: «Ты что, с ума сошла – не говори никому!.. Надо чтобы ребенка принимал мужчина, папаша – хоть ненастоящий!» А за Фимкой, конечно, притащилась и Сонечка, которая бдительно стерегла его от покушений других девчонок.

Жаркий майский полдень быстро сушил лужи во дворе роддома. Фимка, обряженный по официальному случаю в свой длинный сюртук цвета детской неожиданности, пошитый папой-портным в городе Тирасполе, стоически потел, кряхтел и огрызался. Но свою ответственную роль исполнил до конца. Хотя со своей дыбом стоящей русой шевелюрой был очень похож на молодого Блока и совершенно не похож на папашу.

Пожилая акушерка, которая рассчитывала на традиционную коробку конфет и не получила ее, скептически поджала губы и буквально кинула кулек с Аней на руки «папаше». И вот такой смешной русско-армянско-еврейской компанией они и привезли Аню домой – в темную комнатку коммуналки, где Лариса заранее приготовила деревянную кроватку. Ее притащил сантехник Габид Ахмедович, разыскав на чердаке полуразвалившегося флигеля. Кроватку Лариса отмыла, отскребла ножиком и застелила белоснежными простынками… И Фимка долго стоял над кульком с упакованной в роддоме Анечкой, делая козу кривыми длинными пальцами, пока бдительная Сонечка не оттащила его и фальшивым голосом не попрощалась со всеми, поскольку «дела-дела»…

А папаша… Анин папаша тогда не проявил и признака жизни. Лариса снова ощутила то чувство горькой несправедливости, которое тогда, восемнадцать лет назад, так давило ее, а потом почти забылось.

С Сергеем они познакомились, когда ее, практикантку молодежной газеты, послали в Красногорский госпиталь – написать о последних раненых из Афганистана. Советские войска выводили из этой бессмысленной и кровавой войны, в Ташкенте их встречали оркестрами и цветами, а в московских госпиталях долечивались раненые.

В наброшенном на плечи белом халате она ходила из палаты в палату, по виду совершенно здоровые и крепкие бойцы зубоскалили при виде хорошенькой темноволосой девчонки и совсем не хотели произносить правильные слова про Родину и долг.

Сергей сам потянул ее за висящий рукав, когда она уже почти отчаялась – задание было под угрозой срыва. Она присела рядом, и он с полчаса с самым серьезным выражением лица рассказывал ей про геройских ребят, про то, как они отражали атаку душманов, когда их накрыли из миномета. Как они в эти минуты думали о своих матерях и о родных улицах родных городов и сел. Пока она не поняла, что он просто «травит», как положено, когда охмуряешь девушку по полной программе.

– Все рассказал? – спросила она, самолюбиво прикусив губу. – А что же про березки не ввернул? Тут еще надо про березки.

– Про какие про березки? – Сергей наивно распахнул глаза из-под белой повязки, охватившей лоб. – У меня никаких березок, я ж с Краснодара, там у нас все больше тополя да каштаны. А ты в кино со мной пойдешь?

– А чего не в ресторан сразу? – Лариса обиделась и уже вставала, чтобы уйти от нахального старшего лейтенанта.

Но он схватил ее за руку:

– Ты не обижайся! Там знаешь, как страшно бывает, когда из миномета лупят по тебе прямой наводкой. – Он смотрел на нее вполне серьезно и искренне. – Не то что маму вспоминать, только думаешь: сейчас шмякнет, мокрого места не останется от тебя… Какой там березки, имя свое не помнишь!

После этого она еще с полчаса сидела рядом, а он рассказывал, как там, в Афгане, было на самом деле: про голодных ребятишек, выпрашивавших хлеб и сигареты, про зачистки, когда они входили в кишлаки, где не было живой мыши, одни протухшие трупы на пыльных улицах, про погибших ребят из его роты…

А потом была любовь – бешеная, ненормальная, закрутившая их на все лето. Сначала она приезжала к нему в госпиталь, потом он тайком пробирался в общагу на Ленгорах – понимающая соседка по комнате, высокая и костистая спортсменка Оля, уходила на весь день «по делам».

Лариса таяла, как Снегурочка, в его сильных руках. Изнемогая от нежности, гладила отрастающий на его лобастой голове светлый ежик, не прикасаясь к розовому рубцу. Пересчитывала «кубики» на тренированном торсе. А он шептал, что только она сделала его счастливым, она – необыкновенная, удивительная, нежная Лара.

Лишь один раз он вскользь спросил, почему она не предохраняется. Лариса игриво напала на него: «А ты что, боишься оказаться папашей?» Нет, ответил он серьезно, он ничего не боится, только зачем ей эти заморочки, когда надо заканчивать университет.

В сентябре ему пора пришла ехать домой, в отпуск по ранению. Два дня они провели не размыкая объятий, и лишь в последние минуты она решилась: сказала, что у нее задержка второй месяц.

Он тихонько отстранил ее, посмотрел в глаза: «Да ты что, Ларка? Я же предупреждал, надо предохраняться». – «Да ладно, не бойся, я справлюсь, мама поможет», – утешила она его, еще не понимая, что топор уже занесен над ее глупой головой. И тогда он ударил: «Но я ведь женат, понимаешь?»