Книга Из царства мертвых - Буало-Нарсежак

Занавес опустился, поднялся снова. В резком свете люстры лица приобрели сероватый оттенок. Зрители встали, чтобы вволю похлопать. Мадлен обмахивалась программкой, а муж что-то нашептывал ей на ухо. Вот и еще один знакомый образ: женщина с веером… а возможно, и образ Полины Лажерлак. Все-таки лучше ему уйти. Флавьер вышел следом за толпой, хлынувшей в коридоры и затем разлившейся по фойе. На минуту его задержали зрители, столпившиеся возле гардероба. Когда же ему удалось протиснуться, он чуть не столкнулся с Жевинем и его женой. На ходу он задел Мадлен, увидел ее совсем близко от себя, но понял, что это она, лишь пройдя мимо. Хотел было обернуться, но какие-то молодые офицеры устремились к бару, подтолкнув его вперед. Он спустился на несколько ступеней и вдруг передумал. Тем лучше. Ему необходимо побыть одному.

Ему нравились ночи военной поры, этот длинный пустынный проспект и теплый ветерок, доносивший из парка запах магнолий. Он двигался бесшумно, будто пленник в бегах. Без труда он представил себе лицо Мадлен, ее темные волосы, слегка подкрашенные хной; мысленно заглянул в голубые глаза, такие светлые, что они казались лишенными жизни, неспособными выразить сильное чувство. Под высокими скулами, на чуть впалых щеках прятались тени, не лишенные томности… Тонкие губы, едва тронутые помадой, губы мечтательной девочки. Мадлен… Да, это имя будто создано для нее. Что до фамилии Жевинь… Ей бы так подошла фамилия с дворянской частичкой — что-нибудь звучное и легкое. Да ведь она просто несчастна! Жевинь сочинил целый роман и не подозревал, что жена погибает от скуки рядом с ним. Она слишком утонченная, изысканная, чтобы удовлетвориться подобным существованием, полным крикливой роскоши. Недаром она уже потеряла вкус к занятиям живописью. Нет, не следить он будет за ней, а защищать, даже помогать.

«Совсем с ума схожу, — подумал Флавьер. — Еще немного, и я буду влюблен в нее по уши. Госпоже Жевинь надо попринимать что-нибудь от нервов — вот и все!»

Флавьер ускорил шаг, ощущая недовольство и смутную обиду. Вернувшись домой, он был полон решимости сказать Жевиню, что должен срочно уехать в провинцию по неотложному делу. Стоит ли менять свою устоявшуюся жизнь ради человека, которому, в сущности, на него наплевать? В конце концов, Жевинь мог бы объявиться и раньше. Ну ее к дьяволу, эту парочку!

Он приготовил себе настой ромашки. «Что бы она подумала, если бы видела меня сейчас? Старый холостяк, закосневший в своих привычках и в своем одиночестве». Спалось ему плохо. Пробудившись, он вспомнил, что должен следить за Мадлен, и устыдился своей радости; но она не исчезла, смиренная и неотвязная, как бродячая собака, которую не смеешь прогнать.

Флавьер включил радио. Снова артиллерийские обстрелы и стычки патрулей! Ну и пусть. А он все-таки счастлив! Насвистывая, он быстро покончил с делами и отправился пообедать в ресторанчик, где был завсегдатаем. Он даже больше не стеснялся выходить в штатском, ловя на себе подозрительные, а то и враждебные взгляды. Он же не виноват, что его не призвали в армию. Не дождавшись двух часов, заспешил на авеню Клебер. Денек выдался чудесный, хотя до этого всю неделю было пасмурно. Прохожих почти не видно. Флавьер сразу приметил большой черный автомобиль марки «тальбо» перед шикарным на вид зданием и медленно, будто прогуливаясь, прошел мимо. Это здесь. Здесь живет Мадлен… Вытащив из кармана газету, он побрел вдоль нагревшихся на солнце фасадов, время от времени пробегая глазами заметки… Над Эльзасом сбит разведывательный самолет… В Нарвик послано подкрепление… Что поделаешь! Зато у него каникулы и свидание с Мадлен; этот миг принадлежит ему одному. Он вернулся обратно и обнаружил маленькое кафе: на тротуар были выставлены три столика, по бокам росли два кустика бересклета.

— Чашку кофе.

Отсюда весь дом был виден как на ладони: высокие окна в стиле начала века, балкон, украшенный цветочными горшками. Еще выше были только мансарды и ржаво-голубое небо. Он взглянул на тротуар перед домом: «тальбо» поехал в сторону площади Звезды. Это Жевинь. Значит, вот-вот должна появиться Мадлен.

Обжигаясь, он проглотил горячий кофе и улыбнулся своей поспешности. С чего он взял, что она вообще выйдет? Должна выйти! Ведь светит солнце, деревья тихо шелестят праздничной листвой, а ветер разносит пушистые семена… Она выйдет потому, что он ее ждет.

И вдруг она показалась на тротуаре. Бросив газету, Флавьер пересек улицу. На ней был серый костюм, плотно облегающий талию, под мышкой она держала черную сумку. Мадлен оглянулась вокруг, натягивая перчатку. Пена кружев трепетала в вырезе костюма; глаза и лоб прикрыты изящной вуалеткой. «Женщина в полумаске», — пришло ему в голову. Как бы он хотел нарисовать этот тонкий силуэт, который солнце очертило блестящей линией на блеклом фоне домов в стиле рококо! Ведь и он в свое время баловался кистью. Впрочем, без особого успеха. Он и на пианино играл — достаточно хорошо, чтобы завидовать истинным виртуозам. Он был из тех, кто не терпит посредственности, хотя сам не способен возвыситься до таланта. Много мелких дарований… и много горьких сожалений! Да и бог с ними, раз здесь Мадлен…

Она пошла вверх по улице до площади Трокадеро и ступила на ослепительно белую эспланаду. Никогда еще Париж не был так похож на парк. Сине-рыжая Эйфелева башня высилась над лужайками, как символ города, с детства привычный глазу. Сады стекали к Сене вместе с лестницами, похожими на застывшие водопады с цветами по краям. Под мостовыми аркадами затихал хриплый зов буксира. Казалось, будто время замерло между войной и миром, вызывая щемящее чувство легкости и душевной боли. Не потому ли в походке Мадлен теперь ощущалась усталость? Она как будто колебалась, размышляла; остановилась было перед входом в музей и тут же пошла дальше, увлекаемая невидимым потоком. Пересекла площадь, вышла на проспект Анри-Мартен, немного побродила среди гуляющих и, наконец решившись, вступила на кладбище в Пасси.

Не спеша она пробиралась между могилами, и Флавьер было подумал, что она все еще прогуливается. Она сразу же сошла с центральной аллеи, вдоль которой торжественно высились кресты, мраморные и бронзовые надгробия. Выбирая самые укромные тропинки, она рассеянно поглядывала по сторонам, на плиты с почерневшими надписями, на изъеденные ржавчиной решетки и разбросанные кое-где яркие пятна букетов. Под ногами у нее прыгали воробьи. Городской шум доносился сюда издалека, словно ты вдруг оказался в зачарованном краю, на границе бытия, в каком-то ином измерении. Вокруг ни души, но каждый крест выдавал чье-то незримое присутствие; за каждой эпитафией чудилось чье-то лицо. Мадлен медленно пробиралась сквозь эту окаменевшую толпу; ее тень тянулась по земле, сливаясь с тенями от надгробий, преломляясь, ложилась на ступени часовен, под сенью которых бодрствовали каменные херувимы. То она вдруг застывала на миг, чтобы разобрать полустертое имя: «Альфонсу Меркадье… от родных… Достойному отцу и супругу…» Кое-где покосившиеся камни ушли в землю, как затонувшие корабли. По ним скользили ящерицы и, раздувая шеи, тянули к солнцу змеиные головки. Казалось, Мадлен нравилось бродить по этим забытым уголкам, куда больше не заглядывали даже родственники. Так она шла, пока вновь не оказалась в центре кладбища. Нагнувшись, подобрала красный тюльпан, выпавший из какой-то вазы, все так же не торопясь подошла к одной из могил и остановилась перед ней. Укрывшись за часовней, Флавьер мог наблюдать за ней, не опасаясь быть замеченным. Мадлен не казалась ни растерянной, ни взволнованной. Скорее наоборот, она выглядела отдохнувшей, умиротворенной и довольной. О чем она задумалась? Руки были опущены, пальцы по-прежнему сжимали тюльпан. Снова она напомнила Флавьеру портрет, одну из тех женщин, которых гений художника сделал бессмертными. Погрузившись в собственные ощущения, она застыла, созерцая что-то внутри себя. Флавьеру пришло в голову слово «экстаз». Было ли это похоже на те припадки, о которых говорил Жевинь? Может быть, у Мадлен мистический бред? Но у этого заболевания есть характерные симптомы, которые ни с чем не спутаешь. Скорее всего, она просто молилась за недавно умершего близкого человека. Однако могила казалась старой и заброшенной…