Книга Из царства мертвых - Буало-Нарсежак

— Нет. Лучше, чтобы она меня не знала. Так мне будет проще следить за ней.

— И то верно, — согласился Жевинь. — Но все-таки ты должен ее сначала увидеть.

— Пойдите с ней в театр. Там я смогу ее рассмотреть, не опасаясь показаться нескромным.

— Мы завтра вечером идем в театр «Мариньи». У меня там ложа.

— Значит, и я приду.

Жевинь взял Флавьера за руки.

— Спасибо тебе. Видишь, я был прав. Ты и впрямь находчивый малый. Я бы сам никогда не додумался устроить встречу в театре. — Он принялся шарить во внутреннем кармане пиджака и вдруг заколебался. — Ты только не обижайся, старик. Нам нужно решить еще один вопрос. Ты меня понимаешь? Раз ты был так любезен и согласился помочь…

— Да ладно, — остановил его Флавьер. — Это всегда успеется.

— Точно?

Флавьер похлопал его по плечу.

— Меня заинтересовали не деньги, а сам этот случай. Мне кажется, что мы с ней чем-то похожи… и, возможно, мне удастся узнать, что она скрывает.

— Но, уверяю тебя, она ничего не скрывает.

— Посмотрим.

Жевинь взял свою серую шляпу и перчатки.

— Как у тебя дела в конторе?

— Идут, — ответил Флавьер, — жаловаться не приходится.

— Если только я могу быть чем-то полезен… Буду рад помочь. Я ведь пользуюсь влиянием… особенно сейчас.

«Влиянием тыловой крысы», — подумал Флавьер.

Это пришло ему в голову так внезапно, что он даже отвернулся, чтобы не встретиться с Жевинем взглядом.

— Сюда, пожалуйста, — произнес он вслух. — Лифт не в порядке.

Они вышли на тесную лестничную клетку. Жевинь подошел поближе к Флавьеру.

— Действуй по своему усмотрению, — прошептал он. — Если понадобится что-нибудь сообщить, позвони мне на работу, а еще лучше зайди. Главное, чтобы Мадлен ни о чем не узнала. Стоит ей заметить, что за ней следят… Бог весть, что тогда будет!

— Можешь на меня положиться.

— Спасибо тебе.

Жевинь спустился по лестнице. Дважды он оборачивался, чтобы помахать рукой. Вернувшись к себе, Флавьер выглянул в окно. Огромная черная машина медленно отъехала от тротуара и направилась к перекрестку. Мадлен!.. Ему нравилось это томное имя. Как она могла выйти замуж за этого толстяка? Верно, она и вправду его обманывает. Дурачит его! Так ему и надо, с этими его замашками богача, с его сигарами, кораблями, административными советами и всем остальным… Флавьер не выносил чересчур самонадеянных людей, хотя многое бы отдал за капельку их уверенности в себе.

Резким движением он захлопнул окно. Потом походил по кухне, стараясь убедить себя, что голоден. Чего бы такого поесть? Он посмотрел на ряды консервных банок в стенном шкафу. Как и все, он запасся провизией, хоть и считал, что это глупо: ведь война наверняка скоро кончится. Взял несколько крекеров и початую бутылку белого вина, хотел было присесть, да решил, что на кухне неуютно, и вернулся в кабинет, грызя на ходу печенье. По пути включил радио, хотя заранее знал все, что скажут: «Стычки патрулей… Артиллерийский обстрел с обоих берегов Рейна». Но голос диктора создавал ощущение, что рядом есть кто-то живой. Флавьер присел, выпил немного вина. В полиции он не добился успеха, в армию его не взяли… На что же он вообще годен? Он открыл ящик стола, достал зеленую папку и написал в правом верхнем углу: «Досье Жевиня». Затем сунул туда несколько листков чистой бумаги и застыл, уставившись в пустоту отсутствующим взглядом.

Глава 2

«Вид у меня, должно быть, дурацкий», — думал Флавьер. Стараясь выглядеть значительным и пресыщенным, он рассеянно вертел в руках перламутровый театральный бинокль, все не решаясь поднести его к глазам, чтобы разглядеть Мадлен. Многие зрители были в военной форме. У женщин, сопровождавших офицеров, было одинаковое выражение горделивого самодовольства. Флавьер их всех ненавидел. И армия, и война, и этот шикарный театр, в котором повсюду слышались воинственные и фривольные разговоры, — все вызывало у него не меньшее отвращение.

Повернув голову, он мог видеть Жевиня, его скрещенные руки на краю ложи. Чуть поодаль, грациозно наклонившись вперед, сидела Мадлен. Темноволосая, изящная — но лица он почти не различал. Она показалась ему красивой и немного хрупкой — возможно, из-за слишком тяжелой копны волос на затылке. Как удалось жирному Жевиню добиться любви такой элегантной женщины? Почему она не отвергла его ухаживаний? Поднялся занавес, но спектакль не интересовал Флавьера. Он закрыл глаза, припоминая то время, когда они с Жевинем ради экономии делили на двоих одну комнату. Оба были застенчивы; студентки над ними потешались и нарочно заигрывали. В отличие от них некоторые студенты умели подцепить любую женщину. Особенно один, Марко. Он не блистал ни умом, ни красотой. Как-то раз Флавьер попытался выведать его тайну. Марко улыбнулся.

— Разговаривай с ними так, — посоветовал он, — будто вы уже переспали. Самый верный способ!

Но Флавьер так и не решился последовать его совету. Ему всегда не хватало наглости. Он даже не умел говорить людям «ты». В бытность его молодым инспектором коллеги подсмеивались над ним и считали его скрытным. Когда же расхрабрился Жевинь? И с какой женщиной? Может, именно с Мадлен. Для Флавьера она уже была просто Мадлен, как будто они объединились против общего врага — Жевиня. Он попытался представить себе обеденный зал в «Континентале». Вот он впервые обедает там с Мадлен… знаком подзывает метрдотеля, выбирает вина… Да куда ему! Метрдотель смерил бы его таким взглядом… А потом… пройти через весь зал… и после в спальне… вот Мадлен раздевается… в конце концов, она ведь его жена!..

Открыв глаза, Флавьер заерзал в кресле, испытывая желание уйти отсюда. Но он сидел в самой середине ряда. Не всякому хватит дерзости потревожить столько народу! Вокруг послышался смех; вспышка аплодисментов быстро охватила весь зал, чтобы стихнуть минуту спустя. Кажется, актеры говорили о любви. Быть актером! Флавьера передернуло от отвращения. Краешком глаза он украдкой взглянул на Мадлен. На фоне золотистого полумрака она выделялась подобно портрету. Драгоценности мерцали у нее в ушах и на шее. Глаза тоже, казалось, излучали свет. Она слушала, склонив головку, неподвижная, как те незнакомки, которыми любуешься, проходя по музейным залам: «Джоконда», «Прекрасная Фероньерка»…[2]Волосы, по которым пробегали медные блики, искусно скручены на затылке. Мадам Жевинь…

Флавьер чуть было не направил на нее бинокль, но сосед недовольно зашевелился. Пригнувшись, он осторожно опустил бинокль в карман. Он уйдет во время антракта. Теперь он был уверен, что смог бы узнать ее где угодно. При мысли, что придется следить за ней, вмешиваться в чужую жизнь, ему стало не по себе. В том, о чем попросил его Жевинь, было что-то двусмысленное. Если вдруг Мадлен узнает… Что с того, если у нее и есть любовник! Но он уже знал, что, убедившись в ее неверности, будет и сам жестоко страдать. Снова раздались аплодисменты, по залу прокатился одобрительный шепоток. Он покосился на ложу: Мадлен сидела в той же позе. Брильянты у нее в ушах сверкали тем же застывшим блеском, в уголках глаз вспыхивали искорки живого света. На темном бархате покоилась белоснежная рука с удлиненными пальцами. Она сидела в ложе, будто в раме бледного золота. Не хватало лишь подписи в углу картины, и Флавьеру на миг почудилось, что он различает мелкие красные буковки: «Р. Ф.»… Роже Флавьер… Господи, что за чушь! Не станет же он принимать всерьез рассказы Жевиня… не позволит воображению увлечь себя… Он помедлил минуту. С той толпой образов, которые теснятся у него в мозгу, выпуклых, полных жизненного драматизма, ему бы только романы писать… Например, та крыша… Блестящая поверхность, идущая под уклон; блекло-красные трубы; струи дыма, стелющиеся в одном направлении, и глухой рокот улицы, словно рев зажатого в узком ущелье потока. Флавьер стиснул руки тем же жестом, что и Жевинь. Он стал адвокатом, чтобы проникать в тайны, мешающие людям жить. Вот и для Жевиня, со всеми его заводами, богатством и связями, жизнь превратилась в муку. Все те, кто, подобно Марко, притворяются, будто не знают сложностей, просто лгут. Да и сам Марко сейчас, возможно, нуждается в советчике. Актер на сцене целовал женщину. Одно притворство! Жевинь ведь тоже целовал Мадлен, но он совсем ее не знал. А правда в том, что все они, подобно ему, Флавьеру, чудом держатся на крутом уклоне, под которым — пропасть. Они смеются, занимаются любовью — но всех их терзает страх. Что бы сталось с ними без священников, врачей и юристов!