Книга Преступление и наказание - Федор Достоевский

Мармеладов замолчал, как будто голос у него пресекся. Потомвдруг поспешно налил, выпил и крякнул.

– С тех пор, государь мой, – продолжал он после некоторогомолчания, – с тех пор, по одному неблагоприятному случаю и по донесениюнеблагонамеренных лиц, – чему особенно способствовала Дарья Францовна, за тобудто бы, что ей в надлежащем почтении манкировали, – с тех пор дочь моя, СофьяСеменовна, желтый билет принуждена была получить, и уже вместе с нами по случаюсему не могла оставаться. Ибо и хозяйка, Амалия Федоровна, того допустить нехотела (а сама же прежде Дарье Францовне способствовала), да и господинЛебезятников… гм… Вот за Соню-то и вышла у него эта история с КатеринойИвановной. Сначала сам добивался от Сонечки, а тут и в амбицию вдруг вошли:«Как, дескать, я, такой просвещенный человек, в одной квартире с таковскою будужить?» А Катерина Ивановна не спустила, вступилась… ну и произошло… И заходит кнам Сонечка теперь более в сумерки и Катерину Ивановну облегчает и средствапосильные доставляет… Живет же на квартире у портного Капернаумова, квартиру уних снимает, а Капернаумов хром и косноязычен, и все многочисленнейшеесемейство его тоже косноязычное. И жена его тоже косноязычная… В одной комнатепомещаются, а Соня свою имеет особую, с перегородкой… Гм, да… Люди беднейшие икосноязычные… да… Только встал я тогда поутру-с, одел лохмотья мои, воздел рукик небу и отправился к его превосходительству Ивану Афанасьевичу. Егопревосходительство Ивана Афанасьевича изволите знать?.. Нет? Ну так божия человекане знаете! Это – воск… воск перед лицом господним; яко тает воск!.. Дажепрослезились, изволив все выслушать. «Ну, говорит, Мармеладов, раз уже тыобманул мои ожидания… Беру тебя еще раз на личную свою ответственность, – так исказали, – помни, дескать, ступай!» Облобызал я прах ног его, мысленно, ибовзаправду не дозволили бы, бывши сановником и человеком новых государственных иобразованных мыслей; воротился домой, и как объявил, что на службу опятьзачислен и жалование получаю, господи, что тогда было…

Мармеладов опять остановился в сильном волнении. В это времявошла с улицы целая партия пьяниц уже и без того пьяных, и раздались у входазвуки нанятой шарманки и детский надтреснутый семилетний голосок, певший«Хуторок».[10] Стало шумно. Хозяин и прислуга занялись вошедшими. Мармеладов,не обращая внимания на вошедших, стал продолжать рассказ. Он, казалось, ужесильно ослаб, но чем более хмелел, тем становился словоохотнее. Воспоминания онедавнем успехе по службе как бы оживили его и даже отразились на лице егокаким-то сиянием. Раскольников слушал внимательно.

– Было же это, государь мой, назад пять недель. Да… Толькочто узнали они обе, Катерина Ивановна и Сонечка, господи, точно я в царствиебожие переселился. Бывало, лежи, как скот, только брань! А ныне: на цыпочкахходят, детей унимают: «Семен Захарыч на службе устал, отдыхает, тш!» Кофеемменя перед службой поят, сливки кипятят! Сливок настоящих доставать начали,слышите! И откуда они сколотились мне на обмундировку приличную, одиннадцатьрублей пятьдесят копеек, не понимаю? Сапоги, манишки коленкоровые –великолепнейшие, вицмундир, все за одиннадцать с полтиной состряпали впревосходнейшем виде-с. Пришел я в первый день поутру со службы, смотрю:Катерина Ивановна два блюда сготовила, суп и солонину под хреном, о чем ипонятия до сих пор не имелось. Платьев-то нет у ней никаких… то есть никаких-с,а тут точно в гости собралась, приоделась, и не то чтобы что-нибудь, а так, изничего всё сделать сумеют: причешутся, воротничок там какой-нибудь чистенький,нарукавнички, ан совсем другая особа выходит, и помолодела и похорошела.Сонечка, голубка моя, только деньгами способствовала, а самой, говорит, мнетеперь, до времени, у вас часто бывать неприлично, так разве в сумерки, чтобыникто не видал. Слышите, слышите? Пришел я после обеда заснуть, так что ж бы выдумали, ведь не вытерпела Катерина Ивановна: за неделю еще с хозяйкой, сАмалией Федоровной, последним образом перессорились, а тут на чашку кофеюпозвала. Два часа просидели и все шептались: «Дескать, как теперь Семен Захарычна службе и жалование получает, и к его превосходительству сам являлся, и егопревосходительство сам вышел, всем ждать велел, а Семена Захарыча мимо всех заруку в кабинет провел». Слышите, слышите? «Я, конечно, говорит, Семен Захарыч,помня ваши заслуги, и хотя вы и придерживались этой легкомысленной слабости, нокак уж вы теперь обещаетесь, и что сверх того без вас у нас худо пошло(слышите, слышите!), то и надеюсь, говорит, теперь на ваше благородное слово»,то есть все это, я вам скажу, взяла да и выдумала, и не то чтоб из легкомыслия,для одной похвальбы-с! Нет-с, сама всему верит, собственными воображениями самасебя тешит, ей-богу-с! И я не осуждаю; нет, этого я не осуждаю!.. Когда же,шесть дней назад, я первое жалованье мое – двадцать три рубля сорок копеек –сполна принес, малявочкой меня назвала: «Малявочка, говорит, ты эдакая!» Инаедине-с, понимаете ли? Ну, уж что, кажется, во мне за краса и какой я супруг?Нет, ущипнула за щеку. «Малявочка ты эдакая!» – говорит.

Мармеладов остановился, хотел было улыбнуться, но вдругподбородок его запрыгал. Он, впрочем, удержался. Этот кабак, развращенный вид,пять ночей на сенных барках и штоф, а вместе с тем эта болезненная любовь кжене и семье сбивали его слушателя с толку. Раскольников слушал напряженно, нос ощущением болезненным. Он досадовал, что зашел сюда.

– Милостивый государь, милостивый государь! – воскликнулМармеладов, оправившись, – о государь мой, вам, может быть, все это в смех, каки прочим, и только беспокою я вас глупостию всех этих мизерных подробностейдомашней жизни моей, ну а мне не в смех! Ибо я все это могу чувствовать… И впродолжение всего того райского дня моей жизни и всего того вечера я и сам вмечтаниях летучих препровождал: и, то есть, как я это все устрою, и ребятишекодену, и ей спокой дам, и дочь мою единородную от бесчестья в лоно семьивозвращу… И многое, многое… Позволительно, сударь. Ну-с, государь ты мой(Мармеладов вдруг как будто вздрогнул, поднял голову и в упор посмотрел насвоего слушателя), ну-с, а на другой же день, после всех сих мечтаний (то естьэто будет ровно пять суток назад тому) к вечеру, я хитрым обманом, как тать внощи, похитил у Катерины Ивановны от сундука ее ключ, вынул, что осталось изпринесенного жалованья, сколько всего уж не помню, и вот-с, глядите на меня,все! Пятый день из дома, и там меня ищут, и службе конец, и вицмундир враспивочной у Египетского моста лежит, взамен чего и получил сие одеяние… ивсему конец!

Мармеладов стукнул себя кулаком по лбу, стиснул зубы, закрылглаза и крепко оперся локтем на стол. Но через минуту лицо его вдругизменилось, и с каким-то напускным лукавством и выделанным нахальством взглянулна Раскольникова, засмеялся и проговорил:

– А сегодня у Сони был, на похмелье ходил просить! Хе, хе,хе!

– Неужели дала? – крикнул кто-то со стороны из вошедших,крикнул и захохотал во всю глотку.