Книга Сто историй любви Джульетты - Эвелин Скай

я свяжусь с Элен, ей останется жить в лучшем случае два года. В худшем – два дня. И любой конец мучителен. Я вижу и чувствую каждую смерть Джульетты как свою собственную. Кажется, меня сейчас стошнит.

– Что с тобой, чувак? – спрашивает Адам. – Ты какой-то зеленый.

Я тяжело выдыхаю, пытаясь сбросить горестную ношу.

– Устал немного. Извини, что ушел так рано.

– Я на это не куплюсь, Сибас.

Адам никогда не называет меня Себастьеном. Он всем придумывает прозвища, и, поскольку на его лице запечатлена вечная улыбка, никто не возражает.

– Не знаю, как объяснить, – говорю я, пожимая плечами.

Адам привык, что я почти никогда не рассказываю о своей личной жизни. Он лишь вздыхает. Как настоящий друг, Адам вышел на парковку узнать, что со мной, и в то же время уважает мои границы.

Он ударяет меня кулаком в плечо.

– Ладно, чувак. Только не обижайся, если мы выпотрошим твою кредитку.

Мне удается изобразить усмешку.

– Договорились.

– Отдохни немного. Увидимся завтра в порту.

Адам трусцой возвращается в «Ледяную выдру». Я даю себе еще минуту, чтобы собраться с мыслями. Что все это значит? Почему Джульетта здесь?

Элен

Когда я училась в восьмом классе, меня выбрали на роль Джульетты в школьном спектакле. Я была на седьмом небе от счастья, потому что у нас с Джульеттой один день рождения – тридцать первое июля, и я всегда чувствовала связь с ней. Кроме того, Ромео играл Чед Эйкинс, самый популярный старшеклассник в школе, и я пищала от восторга, что выйду на сцену в лучах его славы.

А после первой же репетиции я случайно подслушала его разговор с друзьями, когда они думали, что остальные уже разошлись по домам.

– Просто не верится, что Элен Янсен дали роль Джульетты, – сказал Чед. – Она такая страшила.

– Настоящая кикимора, – согласился один из его дружков. – Толстая, как мешок с картошкой. А ее дурацкий беретик! А очки толщиной в дюйм, от них глаза как у рыбы!

– Овца с кудряшками, – зло выплюнула их подружка.

– Да, ужас, – согласился Чед. – Джульетта должна быть чертовски сексуальной, если этот Ромео втрескался в нее с первого взгляда, верно?

Я как раз не понимала, поскольку тогда еще наивно верила в меритократию. Мне хотелось крикнуть им из-за кулис, что дело не во внешности! Ромео влюбляется в Джульетту, потому что видит в ней нечто особенное – ум в глазах, грациозность движений. Я мечтала, что кто-нибудь разглядит нечто особенное и во мне. А в тот момент мне просто хотелось плакать. Я дала себе волю и только чудом не врезалась в дорожный знак, возвращаясь домой на велосипеде, потому что слезы застилали глаза.

Потом я заперлась в комнате, упала на кровать и зарылась лицом в подушку. Я проплакала несколько часов, игнорируя попытки мамы и сестры успокоить меня через дверь.

Достучался до меня папа. За несколько месяцев до этого ему диагностировали неизлечимую злокачественную опухоль головного мозга, и, когда он постучал, я не могла его оттолкнуть. Я хотела уединения, но еще больше хотела побыть с папой.

– Привет, малышка, – сказал он и сел на кровать.

Хотя к тому времени папа сильно похудел и ходил с тростью, его улыбка оставалась такой же сияющей. Он всегда улыбался мне и моей сестре Кэти.

– Что огорчило мою бродвейскую звезду?

Происшествие с Чедом и его гадкими друзьями выплеснулось наружу в сопровождении соплей и слез.

– Только не надо говорить, что Чед дурак, а я на самом деле красивая. Не поможет.

Папа погладил меня по спине.

– Хорошо, не буду, хотя действительно так считаю.

Я поглубже зарылась лицом в подушку.

– Знаешь, что мне нравится в «Ромео и Джульетте»? – спросил папа. – Не безрассудство героев, потому что, давай посмотрим правде в глаза, эти двое могли бы притормозить и сделать лучший выбор. На самом деле суть пьесы в том, что Капулетти и Монтекки не смогли отбросить свои мелочные счеты, и их неспособность это сделать омрачила самое главное в жизни: любовь.

Я пробормотала что-то неопределенное в знак согласия.

– И вот я подумал… – продолжал папа. – Что, если ты подойдешь к ситуации с Чедом по-другому?

Я выглянула из-под подушки.

– Как это?

– Не позволяй его глупости выбить тебя из колеи. Сосредоточься на истории любви.

– Тьфу. С Чедом?

– Нет. Если ему хочется, чтобы Джульетта соответствовала его вкусу, тогда почему ты не мечтаешь о более умном и милом Ромео? Когда будешь в следующий раз на сцене, представь, что перед тобой стоит кто-то другой. Своего рода тайная месть – стереть Чеда и поставить на его место более достойного Ромео.

Поначалу идея казалась незрелой, сродни придумыванию воображаемого друга. И все же папа был прав – визуализация другого Ромео на сцене помогла мне пережить репетиции и положительно отразилась на моей игре. Чем ярче я рисовала в воображении своего героя, тем сильнее в него влюблялась, и каждый выход на сцену мне аплодировали стоя, потому что я исполняла роль Джульетты, влюбившейся в очаровательного Себастьена, а не в безмозглого Чеда Эйкинса.

Папа приходил на каждое представление. К тому времени он передвигался в инвалидной коляске, но каждый вечер ему удавалось заставить себя встать вместе с остальной аудиторией, а садился он всегда последним. Я знала, как ему тяжело, и это делало каждый хлопок в ладоши еще более ценным.

– Ты теперь настоящая Джульетта, – сказал он, когда закончился последний спектакль.

Я покраснела.

– Настоящая Джульетта говорила на итальянском.

– Значит, учи итальянский, – поддразнил меня папа. – Будет ближе к оригиналу.

Через две недели после спектакля он умер.

Мы на долгие месяцы погрузились в траур. Мама, Кэти и я почти не спали, не ели, не разговаривали. С уходом папы – центра нашей вселенной – мы, потеряв всякие ориентиры, плыли по течению. Дом казался пустым и слишком тихим, даже когда мы были там втроем.

В конце концов мы выкарабкались. И среди занятий, которые помогли мне пережить страшное горе, первое место занимало изучение итальянского языка. Вероятно, папа предложил это не всерьез, походя, но поскольку разговор произошел незадолго до его смерти, я отнеслась к идее как к его последней воле. Видимо, по той же причине я не отказалась от Себастьена. Сначала я придумала его по совету папы. Потом папа ушел, а Себастьен остался.

Сочинение историй о нем стало моим спасением. Раньше я никогда не писала всерьез, однако после папиной смерти