Книга Шахир - Владислав Анатольевич Бахревский

аллах!

И она, боязливо всматриваясь в темноту, увела Махтумкули в кибитку. Мальчик долго слушал голоса пирующих.

— Это правда, — сказал он, — я готов умереть, только бы наши люди всегда были вместе.

И он бесстрашно открыл глаза, ожидая исполнения приговора. Но никто не явился, чтоб взять его маленькую жизнь.

Горы Хаса́ра сверху, как отара овец. Всю ночь овцы паслись, шли по земле, но стоило явиться первому лучу солнца, и отара замерла до следующей ночи. По толстеньким спинам каменных барашков скользит, поблескивая на солнце, тропа.

— О Хасар мой, Хасар!

Никакие другие земли

Не могут сравниться с тобой!

— Вот и запел наш жаворонок! — улыбались люди, поглядывая на горы, откуда летел в долину звонкий голосок Махтумкули.

Прошли теплые обильные дожди, поднялась трава, но мальчик гонит овец все дальше и дальше от аула. Он спешит облазить все свои любимые места, словно Геркез, Сумбар, горы могут исчезнуть вдруг.

А бояться уже нечего, гоклены, собравшись в большое войско, ушли в поход. Вчера от войска примчался вестник: туркмены выманили кызылбашей из крепости, окружили и уничтожили нукеров[15] Ханалы-хана. Теперь Ханалы-хан — беззубый волк.

Махтумкули гонит овец к гранатовому ущелью. Ущелье в цвету. Каждое деревце словно живое, воздух над ущельем дрожит и звенит. Это пчелы и всякая летающая живность берет с цветов нектар.

Махтумкули поднимает голову. Ему кажется, что и небо звенит, такое оно ослепительно синее. На скале, на самом краю, замерев от восторга, свечечкой стоит зеленая арча[16]. Мальчику хочется подойти к ней. И он бежит вверх, а когда дыхание перехватывает, идет шагом между огромными камнями, ныряя под колючие ветки кустарника.

— О Хасар мой! — кричит Махтумкули сверху, стоя возле арчи. — Я люблю тебя!

Его никто не слышит, ему никто не мешает быть восторженным.

В бездне, под ногами, второе небо — зеленоструйный Сумбар. Разливаясь по долине, он стеной идет на каменную стену гор и, упершись в нее, замирает, утихает. Сила почитает силу.

Говорят, с той самой скалы, перед которой Сумбар разливается особенно широко, прыгнул человек, за которым гнался другой человек, чтобы исполнить закон кровной мести.

Прыгнувший в реку не погиб, и тот, кто должен был убить его, простил ему кровную вину.

— Коли тебя аллах оставил в живых, живи.

Махтумкули смотрит в ту сторону, куда ушли его братья вместе с войском гокленов. Братья скоро вернутся с победой и с добычей.

— Эй! — кричит снизу какой-то мальчишка.

— Чего тебе?

— Иди ко мне, чудо покажу.

Махтумкули спешит вниз.

— Иди! Иди! — зовет мальчишка, поднимая над головой зажатый кулак.

Этот мальчишка — сын ишана 1 из соседнего аула Махтум-кала́. Его зовут Акмура́д. Они учатся в мектебе[17] у отца Махтумкули.

— Доверчивый, как баран! — кричит Акмурад, разжимая кулак. — У меня ничего нет.

Махтумкули нагибается и поднимает камень.

— Я отцу скажу! И твоему скажу, и моему скажу!

— Трусливый шакал, почем ты думаешь, что этот камень для тебя? — Махтумкули нагибается за другим камнем и начинает высекать искры.

Осколки больно секут лицо, но запах камней, извергающих огонь, такой, словно прошла гроза. Махтумкули садится на землю, высекает искры и нюхает камни.

— Чем пахнет? — спрашивает Акмурад.

— Молнией.

— А ты нюхал молнию? — удивляется Акмурад.

— Я видел, куда она упала, нашел и понюхал.

— А какая она, молния? — спрашивает Акмурад.

— А ты что же, не находил ни разу? Это потому, что ты овец не пасешь.

— Зачем мне пасти овец? Мой отец ишан!

— А мой отец — аскер[18], молла, шахир, ювелир, землепашец и еще добрый человек, но я пасу овец, и я находил молнию и видел такие чудеса, каких в юрте ни за что и никогда не увидишь.

— Чего же ты видел такого, чего не видел я?

— Я видел поющую семендер.

— А кто это?

— Такая ящерка. Я развел костер, и она родилась у меня на глазах из язычка пламени. Она была в алом халате, с золотой короной. Она пела, как соловей, и потом превратилась в пепел. Мне стало ее жалко, у меня полились из глаз слезы, но она родилась из другого огонька и снова пела свою песню.

— Я знаю, что ты все выдумал.

— А если не выдумал?

— Тогда скажи, еще чего ты видел, только не задумывайся, говори сразу.

— А еще я видел Хизра!

— Хизра? Святого Хизра? Врешь!

— Ты же сам знаешь, что когда появляется Хизр, то овцы рождают двойню… Когда Хизр появился, наши две овцы родили по два ягненка. Можешь сам посмотреть, вон бегают! Черненькие.

Акмурад поглядел на овец Махтумкули. Сын ишана во всем хотел быть первым, потому что его отец был в этих местах самым важным человеком, но сын Гарры-моллы и учился лучше, и стихи уже сочинял, а главное — он не собирался быть тенью Акмурада.

— Давай поборемся! — предложил Акмурад.

— Если я тебя повалю, ты побежишь жаловаться и своему отцу, и моему.

— Не побегу.

Они сцепились, и Махтумкули сразу же прижал Анмурада к земле.

— Гельмишек, — крикнул Акмурад, отбежав от победителя подальше. — Гельмишек!

Махтумкули поднял с земли два камня: один бросил вверх, а другим кинул в этот камень и попал. У Акмурада только пятки засверкали.

8

Мектеб — в белой кибитке. Гарры-молла Давлетмамед Азади уговорил людей аула поставить для школы белую кибитку.

В обычных мектебах заучивали арабский алфавит и потом читали написанный на арабском языке Коран, не понимая прочитанного. Азади учил детей арабскому языку. Ишану из Махтум-калы не нравился мектеб в Геркезе.

— Ты — молла, я — ишан, — сказал он однажды Азади, — этого достаточно для наших аулов. Зачем ты хочешь произвести на свет две дюжины ученых? Для чего ты обучаешь арабскому малых детей? Арабский язык учат в медресе.

— Если тебе не нравится, таксир[19], мой мектеб, почему ты привел ко мне своего сына Акмурада?

— Я хочу, чтобы мой сын знал арабский язык, но одно дело — мой сын и твой сын, и совсем другое, когда столь блистательные знания станут достоянием многих. Если все люди сравняются в знаниях с моллами, будут ли им нужны моллы?

— Знание, разлитое по вселенной, подобно океану, — ответил Азади, — его невозможно исчерпать. Будет всем хорошо, если люди познают ту каплю, которая ведома нам, просвещенным, и если моллы́, чтоб не растерять своего достоинства, почерпнут еще из океана, хотя бы горсть.

Занятия начинаются утром.

Махтумкули сидит вместе с другими учениками и слушает