Книга Сломанный меч - Толеген Касымбеков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Темнела холодная зола в яме-очаге. Торчал неподалеку врытый в землю кол. По вытоптанной скотом земле, подымая легкую пыль, шурша пожелтевшей травой, дул, что-то отыскивал порывистый ветерок. В сае [4] журчал родник; летала над ним с пронзительным чекотаньем беспокойная, вертлявая сорока. Трепеща пестрыми крыльями, она то и дело ныряла в густые заросли. И больше ни единого живого существа.
Жители откочевали выше в горы, на пастбища. Но даже давно брошенная, опустевшая стоянка успокоила джигитов. Только теперь почувствовали они тяжелую усталость, расседлали коней, стреножили их и пустили на траву. Сами же растянулись на земле и, подложив седла под головы, заснули таким крепким сном, каким можно спать, наверное, только на родном месте…
Перевалило за полночь. Кулкиши отправился в путь затемно, чтобы доехать по холодку, — так и дорога короче покажется. Ехал, нигде не задерживаясь. Поднялся на невысокий перевал и вдруг услыхал людской говор, конское фырканье, донеслось даже звучное похрустыванье травы на зубах у лошадей. Там и сям огоньки… Что за табор расположился на старом стойбище? Сердце у Кулкиши гулко забилось от страха, по коже подирал мороз. Разбойники?
…Кулкиши привели к человеку, который, опершись на локоть, лежал на курпаче [5], лежал и невеселую, видно, думу думал, потому что хмур был, неподвижен и глаза опустил. На вид лежащему было лет тридцать. На голове у него красная повязка, над повязкой торчит султан сотника. Темно-синий камзол заправлен в расшитые понизу узором кожаные штаны, из-под которых торчат загнутые вверх носки красных кожаных сапог. Опоясан человек был кривым мечом.
Кулкиши глянул повнимательнее и — узнал. Бекназар! Кулкиши негромко поздоровался. Голос его, должно быть, показался Бекназару знакомым. Окинув Кулкиши быстрым взглядом, сотник привстал. Кулкиши осмелел:
— Бекназар, дорогой… благополучно ли возвратились, помоги вам святой покровитель джигитов?
Бекназар крепко прижал руку Кулкиши к своей груди.
— Кулаке! [6] Как дела? Как народ наш, Кулаке?
— Слава богу, слава богу… народ живет себе… Лишь бы с вами все было благополучно.
Бекназар оживился, сел, скрестив ноги.
— Доброго пути вам, Кулаке, но куда это вы едете, на ночь глядя?
— Да все забота о хлебе насущном гонит, Бекназар! На базар собрался.
— Урожай-то не поспел еще?
— Вот то-то, что нет… Через неделю ячмень должен поспеть, пожелтел уже. Не только детям, а и нам самим надоели кислый айран[7] да жидкий кумыс. Не утерпел, нажег немного угля, хочу продать на базаре и купить толокна.
— Где сейчас аил Тенирберди-ака?
— У каменистого родника. Мы все там собрались. Тенирберди-аба стережет от потравы свое ячменное поле в долине возле речки.
Снова нахмурился Бекназар; уставившись в одну точку, думал он некоторое время, а потом сказал тихо:
— Кулаке, возвращайся. Прямо отсюда возвращайся назад…
— Ладно, — ни о чем не расспрашивая, согласился растерянный Кулкиши, а Бекназар, казалось, и не слыхал его ответа и больше не замечал его самого.
Только теперь обступили Кулкиши джигиты, градом посыпались вопросы.
— Кулаке, скажи-ка, где наш аил сейчас?
— А наш, Кулаке?
— Трава в этом году как? Скоту сытно?
— Падежа не было?
Кулкиши отвечал, но на сердце у него было тревожно. Почему Бекназар так настойчиво советовал ему возвращаться? Он поехал по делам, а как же теперь — с пустыми руками назад?.. Еле-еле отделался от джигитов. Вспомнил о лошади.
— Конь-то мой где? — беспокойно спросил он у Эшима. — Вас много, как бы не забрал кто моего коня!
— Зачем, кому он нужен? Пасется тут где-нибудь…
Кулкиши нашел гнедого чуть подальше при дороге. Вьюк сбился на сторону; передними ногами конь запутался в поводьях и теперь не мог ступить ни шагу. Умное животное с укоризной поглядело на хозяина и негромко заржало.
Высоко в небе обломком кривого меча проблескивал сквозь медленно плывущее темное облако месяц. Восток белел. Слабое, неверное пламя костра, вспыхивая, ненадолго освещало смуглое лицо Бекназара. Потом лицо его снова пряталось в густой тени.
— Бекназар-аке, пансат [8] ждет вас, — сказал, подходя к костру, посланный джигит.
Брови у Бекназара сошлись на переносице, но ни слова не произнес он в ответ. Посланный постоял немного и, не решившись повторить приказ, незаметно удалился.
— Кони готовы? — спросил Бекназар, обращаясь к своим джигитам.
— Готовы, Бекназар-аке…
Бекназар встал. Эшим подвел к нему горячего вороного аргамака с белой звездой на лбу. Бекназар, однако, не сел в седло, а быстрыми шагами пошел к костру, который светился поодаль. Эшим, держа в поводу своего и Бекназарова коня, пустился следом за сотником неспешной пробежкой. За ними двинулись и остальные джигиты — кто верхом, кто пеший.
Перед Бекназаром расступились, когда он подошел. Не шевельнулся лишь человек в парчовом халате внакидку, устало задремавший, сидя у огня. Человек был худой, с сильно припухшими веками, седобородый. Белого меха тебетей лежал позади него на траве, а он сидел попросту — в черной суконной чеплашке. Известный и влиятельный по всей Аксыйской округе Кокандского государства Абиль-бий имел военный чин пансата.
— Ассалам алейкум! — громко поздоровался Бекна-зар в мгновенно наступившей у костра настороженной тишине.
Абиль-бий откликнулся приветливо и с таким видом, будто он только сию минуту заметил приход сотника:
— Сюда… Подойди, батыр… — он хлопнул себя по колену.
— Вы приказали позвать меня, пансат-аке?
Абиль-бий окинул Бекназара пристальным взглядом и начал неторопливо, вкрадчиво:
— Батыр… есть одно дело, которое надо обсудить. В трудное время нет ничего лучше доброго совета. Давай посоветуемся.
Бекназар опустился на землю возле костра, поджав под себя одну ногу.
— Я слушаю вас.
Абиль-бий был явно чем-то встревожен. Еще раз посмотрел он испытующе на Бекназара.
— Из семьи, которая распадается, прежде всего уходит согласие. Несправедливым становится отец, бесчестным — сын, сплетницей — хозяйка и воровкой — невестка. Они не уважают друг друга, забывают о долге перед семьей. Вот о чем нам надо