Книга Бумажный тигр (I. Материя) - Константин Сергеевич Соловьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это значит, что Оллис Макензи прожил на этом чёртовом острове лишних десять лет!
— И так же мало знает о разуме, как в тот день, когда впервые ступил на него ногой, — Скар Торвардсон усмехнулся, — Пожалуйста, дальше, доктор.
Доктор Фарлоу польщённо усмехнулся, попытавшись скрыть эту ухмылку в движениях прихватывающих самокрутку губ.
— Все мы — сыновья Альбиона, но мы слишком много лет провели в Новом Бангоре. И так привыкли к полли, что безотчётно привыкли наделять их теми свойствами, что относим к себе самим. Забывая о том, что несмотря на все достижения прогресса, в душе они всё те же дикари. У меня есть один приятель-банкир из Майринка…
— Бриккенридж? — быстро спросил Макензи, подливая и себе пунша, — Знаю я его. Шулер и подлец.
— Нет, не Бриккенридж, — спокойно ответил Фарлоу, — Другой. Неважно. Как-то он поведал мне весьма забавную историю касательно того, как по-разному мы и полинезийцы смотрим на мир. И как много неожиданностей возникает, когда мы позволяем своему разуму обманываться относительно этого.
— Ну так выкладывайте её, чёрт возьми, раз уж взялись!
Остальные члены Хейвуд-Треста ответили одобрительным гулом. Не считая самого Лэйда их было пятеро, и все расположились вокруг чаши с пуншем настолько комфортно, насколько позволяло им общественное положение и собственные представления о приличиях.
Скар Торвардсон, «Скобяные товары и утиль», уже успел снять пиджак, обнажив тёмные узловатые руки лесоруба, и меланхолично посасывал сигару. Оллис Макензи, хозяин «Глупой Утки», по-хозяйски усевшийся во главе стола, нервно щёлкал суставами длинных пальцев. Айкл Атчинсон, отвечавший в Тресте за гастрономию, тихо клевал носом — за ужином он выпил лишний стакан джина и теперь едва ли следил за беседой. Пекарь Лорри О’Тун, сам большой и тяжёлый, как непропеченный ком теста, по своему обыкновению посмеивался в густые усы.
Самозваный Хейвуд-Трест в полном составе, подумал Лэйд. Заседание начато согласно расписания и, судя по уровню в чаше с пуншем, сегодня может затянуться порядком за полночь. Особенно если доктор Фарлоу будет рассказывать в том же неспешном духе.
— Мой приятель отвечал за банковские ссуды. Здесь, в Новом Бангоре, это прибыльное дело. Скотопромышленники, плантаторы, каботажники, владельцы рудников и приисков, рестораторы, концессионеры, арендаторы — все ценят звонкую монету, как вам известно.
— Ростовщики и сутяги, — хмуро отозвался Макензи, опрокинув в обрамлённую рыжей бородой глотку сразу половину стакана, — Даже здесь, на краю мира, нет спасения от их щупалец!
— Не мешайте ему, Оллис, — попросил Лэйд, — Пусть говорит.
Макензи неохотно замолчал, бросая на членов Треста взгляды из-под клочковатых бровей.
Хозяин «Глупой Утки» и в лучшие времена не славился врождённым благодушием. Как и полагается шотландцу, он был подозрителен и желчен по природе, кроме того, был склонен подозревать весь окружающий мир в злокозненности по отношению к нему, Оллису Макензи, и сегодняшний день ещё больше укрепил его в этой мысли. Дневная выручка оказалась прискорбно мала и, словно этого было недостаточно, помутившийся сознанием хозяйский автоматон[8] разбил вдребезги бочку с пивом. Должно пройти немало времени, прежде чем пунш сумеет смягчить его колючий, как рыжая борода, нрав.
В противоположность ему доктор Фарлоу был расслаблен и спокоен. Хороший ужин с кофе и сырами настроил его на миролюбивый и отчасти философский лад, так что речь его лилась неспешно и мягко, как густая микстура от подагры в аптечную склянку.
Подбросить бы угля, подумал Лэйд, ёжась под пиджаком. Эта ночь, мягко упавшая на Большой Бангор, была иной. Куда более холодной. После иссушающего зноя тропического дня её прикосновения казались злыми и жадными, как прикосновения языка голодной гиены. Пожалуй, такой ночью ничего не стоит замёрзнуть насмерть, вот ведь потеха будет утренним разносчикам газет…
— Этот мой приятель выдавал банковские ссуды под надлежащее обеспечение. Мануфактурам, кораблевладельцам, нуворишам… Словом, самое обычное дело. Но однажды к нему явился… Кто бы вы думали?
— Неужто сам Монзессер, Тучный Барон? — желчно осведомился Макензи, сдвигая на затылок свою неизменную шляпу.
На него шикнули. Поминать Девятерых Неведомых в обществе джентльменов считалось признаком дурного тона.
— Полли! — доктор Фарлоу обвёл членом Треста взглядом, — Вообразите себе, самый настоящий полинезиец!
Лэйд усмехнулся.
— С деревянной палицей, в доспехах из кожи ската, сам — сплошь татуировки, акульи зубы и перья в волосах?
— Нет! В том-то и дело, что нет! Это был на удивление благовоспитанный полли. Можете себе представить, в европейском костюме, в очках и без дубины за поясом. Звали его… Ну пусть будет Кеоки. Клянусь, если бы не бронзовая кожа и не глаза, вы бы ни за что ни опознали в нём дикаря!
— Все полли одинаковы, — проворчал со своего места О’Тун, пекарь, — Одень на обезьяну епископскую сутану, она всё равно взберётся на дерево при первой возможности!
Лэйд не раз говорил, что в его лице Трест обрёл идеального своего члена. О’Тун редко открывал рот, но при этом был благодарным слушателем, легко впитывая все истории, что провозглашались во время заседаний — даже самые фантастические из них.
Доктор Фарлоу покачал головой.
— Ну а я говорю вам, что этот Кеоки был истый джентльмен. По-английски говорил чище, чем уроженец Йорка. Превосходное воспитание, выдержка, такт. Мой приятель-банкир был потрясён. Он тоже, представьте себе, считал, что все полли — кровожадные дикари, способные лишь танцевать свои варварские танцы в свете луны. Но Кеоки был не из таких. Он с юности воспитывался миссионерами из «Общества Святого Евангелиста Иоанна» под руководством отца Эббота, и это принесло свои плоды. Он превосходно читал на трёх языках, включая латынь, мог наизусть цитировать Библию и, можете себе представить, играл в шахматы. Вот вам и дикарь! К слову сказать, сам отец Эббот отзывался о нём так уважительно, что даже мой приятель-банкир проникся, а уж этих ребят сложно заподозрить в легковерии!
Скар Торвардсон заворочался на своём месте. Он редко прерывал рассказчиков, в его жилах текла не кровь не жителей Полинезии, горячая, как молодое вино, а норвежских лесорубов и моряков, холодная, точно глубинные океанские течения.
— Вы и меня удивили, приятель. Уж не хотите сказать, что ваш дикарь явился за банковской ссудой?
Фарлоу негромко рассмеялся.
— Совершенно верно.
— Я думал, полли ни черта не смыслят в деньгах, — удивился Торвардсон, — Мне приходилось видеть, как один предприимчивый парень из Эдинбурга пару лет назад не сходя с места купил у племени полли по меньшей мере сто бушелей[9] превосходной копры[10], заплатив им двумя серебряными ложечками, набалдашником трости и обёрткой от персикового мыла стоимостью в два пенса.
Лэйд невольно улыбнулся.
— Что и говорить, дикари! — небрежно заметил он, — Уверен, на их месте я бы сторговался самое малое на трёх ложечках. И ещё
