Книга Блеск и нищета шпионажа - Михаил Петрович Любимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Слава богу, добрался! — сказал Клим, привычно изображая выжатый лимон. — Ритуля, милая, оставь нас на полчаса, у нас дела.
Рита встала, оправила на себе многочисленные кожаные ремни и пересела за другой стол, дымя сигаретой явно американского производства. В Мадриде уже давно курильщики перешли на табак и крутили самокрутки или, по-простому, козьи ножки.
Красовский прибыл опять для руководства «эксом» — вот уж работенка, когда и наган в руке не держал, и никого не кокал!
Каждый дурак горазд давать общие указания и доводить до сведения решения начальства, которые, между прочим, базировались на донесениях товарища Энгера, полученных от красавицы Марии: поляк Думецкий работал вместе с Троцким еще до революции, Энрико Диас, завотделом в штаб-квартире ПОУМа, регулярно переписывается с проклятым Львом, докладывает о ситуации в Испании и ходе боев, пересылает некоторые документы через Сильвию Энджелофф, бывшую секретаршу предавшего революцию вождя.
— Как ты их будешь убирать? — поинтересовался Красовский, он вызывал у Клима раздражение своим покровительственным тоном.
— Почему я? — удивился Клим. — Разве нельзя использовать для этого испанцев? Все-таки мы контролируем их контрразведку.
— С помощью контрразведки мы сможем убрать Диаса, даму трогать пока не будем, а вот поляка ты должен взять на себя, — твердо сказал Красовский.
— Но почему я?
Красовский только пожал плечами: мол, кто же еще? Ему ведь и в голову не приходило, что можно и самому помараться! Добавил какую-то чепуху о долге, о партии, о «пятой колонне», работавшей на Франко и немцев, — будто Клим всего этого не знал!
Не тянуть с этим Думецким, он крепко насолил нашим в Москве, торопиться, через неделю всем русским придется вылететь в Москву: Мадриду хана! Начальство не интересует технология «экса» — это дело простое и низменное, ему не понять, что не так просто убрать человека, если не знать его в лицо, ему безынтересно, что выйти на Думецкого он может только через Марию, которая потом, мягко говоря, изумится, узнав, что ее близкий друг отошел к праотцам. Как он будет выглядеть перед Марией, разработчицей поляка? И вообще, зачем убивать, и так кровь льется рекой.
Красовский завел старую песню о буржуазной и пролетарской морали, цитировал Ленина, намекал на интеллигентские настроения, свойственные хлюпикам, не понимающим, что только через революционное насилие можно прийти к общечеловеческому счастью.
Клим озлился:
— Это поручение мне не нравится. Я разведчик, а не палач!
— Ты прежде всего чекист, работающий во имя дела Ленина — Сталина. Разве не ты убирал сына Троцкого?
— Но там было все ясно.
— И тут все ясно. Троцкисты — главный враг, даже хуже, чем фашисты.
Рита разрядила скандал, она томилась в дыму, а джаз-банд из трех затасканного вида испанцев заиграл танго. Жена жаждала танцевать, Клим сослался на усталость, но положение спас Красовский и галантно протянул ей руку.
Мария появилась в зале ослепительно внезапно, в чертовом палантине, наброшенном на муаровое платье (все-таки аристократки остаются аристократками — куда до них нашим рабоче-крестьянским девкам, вырядившимся в кожу!), рядом шествовал Рамон в смокинге и с сигарой в зубах.
Все повернули головы: такое яркое явление посреди войны случается редко.
Увидев Клима, оба помахали ему и подсели за столик. Рита напряглась, словно тигрица перед прыжком, у Красовского внезапно заболел низ живота.
— Как тебя сюда пустили? — не очень любезно, но бабам нельзя давать спуска, иначе сядут на шею.
— Я захотела увидеть тебя. И Рамон тоже, ты ему понравился, — она сбросила палантин, обнажила роскошные плечи и блаженно улыбнулась. — Не бойся, я не буду устраивать скандал твоей жене, кажется, это она танцует…
— Мы же договорились, что я приду к тебе поздно вечером.
— Мне скучно, дорогой. Я не могу без тебя. Закажи нам чего-нибудь хорошего, а то мы изголодались в пролетарском «Гран-виа».
Ох уж эти агентессы, они и прекрасны, и коварны, и капризны, и необычайно эффективны в работе, и совершенно бездарны, и никогда не знаешь, успех ли ожидает тебя или позорный провал! Но куда деваться, если служишь Делу?
Клим махнул рукой, подлетел официант, и стол стал заполняться едой и вином.
Танго закончилось. Клим представил непрошеных гостей, натренированная Рита не показала виду, что хочет разорвать на части эту старую выдру, Красовский, он же Тони Грин (по-английски говорил, как и все американские евреи), про себя отметил экзальтированность Марии, что никогда не красит агента НКВД и создает неоправданный риск, — последний в организации принимали только оправданный.
А тут еще Мария возжелала петь, пошепталась с музыкантами и закатила такой шлягер, что все мужики забыли про своих подруг, подхватили песню и устроили ей бешеную овацию. Затем пили вино за республику, за коммунистов и за то, что они, в отличие от фашистов, — хорошие люди.
Вскоре нарушительница спокойствия мирно удалилась с сыном, зал постепенно расползался на сон, Рита потянула супруга в номер, но он уперся, как конь, и сухо заметил, что впереди его ожидают неотложные дела.
— Не эта ли старая кляча? — Рите нельзя было отказать в проницательности.
— Мы работаем вместе.
— По ее морде видно, как вы работаете.
— Неужели ты не понимаешь, что сейчас творится?
— Ситуация в Мадриде настолько сложна, что тебе нужно вставить всем бабам! — и она, обворожительно улыбаясь, крепко сжала рукой гениталии своего супруга, он побледнел от боли и чуть не двинул ей по физиономии, к счастью, вспомнил о беременности, все они, дуры, в этой кондиции сходят с ума.
На этом и распрощались, Клим не испытывал никакого раскаяния (подумать только, чуть не раздавила яйца!), он вообще считал, что работа — превыше всего, романы же — это сопутствующая часть, если это романы, а не агентурные отношения, как у него.
Оперативные беседы камерадо Энгер проводил в интервалах между всплесками любви в уютном номере Марии в отеле «Гран-виа». К сожалению, она постоянно отвлекалась от сути и ударялась в философские беседы — ведь Мария принадлежала к фанатичным католичкам, соединившим заповеди Христа с коммунизмом. Именно в Советской России и осуществились заповеди «не убий и возлюби ближнего», конечно, это не касалось классовых врагов.
Когда он затронул тему Думецкого, уже стояла глубокая ночь и из окна виднелись недоступные звезды. Клим лежал, распластав руки, словно разбившийся ангел, а Мария, встав на колени, деловито брила ему подмышки, временами целуя ему шею и грудь.
— Не терплю мужчин с мочалкой под мышками. В России не принято брить подмышки?
— На это у нас нет времени, мы заняты революцией, — он умел шутить, особенно когда этого требовала обстановка. — Мария, помнишь, ты