Книга Контур тела - Татьяна Николаевна Стоянова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
а не выдранные из крыльев перья
а не оборванные на себе волосы
кто из них умеет распутывать эти колтуны
кто из них может отреставрировать
пробоины в моем сердце
кто из них станет обжигать на огне
мертвые птичьи тела
вместо того чтобы выпотрошить их
и сдать на чучела в музеи
однажды меня тоже отменят
я уже нарисовала эскиз своего чучела
присмотрела себе место
на этой выставке уродцев
где-то между
курицей несущей слова вместо яиц
и кощеем бессмертным
подсевшим на иглу
уроки
девочки с комплексом отличниц
слишком хорошо усваивают уроки
меня учили
не делай другому того
чего не пожелаешь себе
меня учили
люби ближнего своего
и прощай его как самого себя
меня учили
не противься злу насилием
и ударившему тебя по щеке подставь другую
моих учителей давно нет в живых
от них остались только слова
и вот я стою у обочины мира
вся в синяках и ссадинах
больше не плачу
слезами горю не поможешь.
принимаю все что вижу
смиренно с молитвой
у меня не осталось ничего
кроме любви и надежды
каждый проходящий мимо может
бросить в меня камень зная
ему за это ничего не будет
они проходят и бросают
потому что им нравится
потому что им хочется
потому что я не похожа на других
потому что у них все просто
а у меня все сложно
потому что там где у меня иконы
у них экраны
потому что там где у меня слово божие
у них слово человеческое
потому что у них другие школы
с другими учителями и другими уроками
и я ничего
ничего не могу бросить им в ответ
никогда не умела держать камней за пазухой
так и не смогла научиться этому за всю свою жизнь
воз
а потом они спросят меня:
кого ты выберешь там,
за кого впряжешься.
и я отвечу им,
что больше не вол и не лощадь,
не вытяну плуга
по небесной целине.
ни с кем не буду
вспахивать облачные поля.
на земле упахалась,
и хватит с меня,
хватит.
на себе дом,
на себе детей,
на себе мужа,
на себе родителей,
на себе работу –
всех тянула,
всех выволакивала,
себя только не сдюжила.
и ведь говорила же:
не вывожу я,
господи,
не вывожу,
вот-вот рухну:
вместе со всеми этими
лебедями, раками и щуками,
вместе с уздой и оглоблями.
куда-то в пропасть,
куда-то с обрыва,
оставив свой воз бесхозным.
так и случилось.
он и теперь там.
теперь, когда я стала
свободной,
совсем как ветер
в крутящемся колесе времени.
качели
если смерть это пьяная девочка в черном пальто
на качелях в ночном парке с бутылкой вина
завернутой в шапку читающая стихи бродского
ниоткуда с любовью надцатого мартобря то я
хочу с ней курить на детской площадке и говорить
о том как страшно бывает просыпаться
одной в постели
в четыре утра когда петухи еще не прокричали
когда они кричат где-то в другой жизни за тридевять земель
а тебе услышать бы гул машин на загородном шоссе
которое по названию чем-то напоминает загробное
о том как гениален роман обитель и как мал человек
в глазах бога и как хочется слышать чаек
как хочется видеть море достучаться до небес
даже сквозь решетку в подполе где ты сидишь в одиночной камере
приговоренный монахами к пожизненному заключению
я бы читала ей стихи с точными адресами любви
у меня есть список и карта с архипелагами
не гулага надежды у меня есть точка отсчета всех дорог
она здесь в моем сердце стучится и рвется куда-то наружу
куда-то в ладони этой девочки на качелях
и моя кровь чернее вина на дне ее бутылки
товарный поезд
каждую ночь сквозь мое сердце идут товарные поезда
груженые угольными снами и щебнем из воспоминаний
рельсы вибрируют в поблескивающей темноте тоннеля
гудки похожи на заводской призыв рабочим занять свои места
где же мое место здесь за каким станком шаблонных деталей
за каким чертежом схемы за каким дубляжом времени
где же этот чертов машинист остановивший поезд сегодня
посреди моего ноющего сердца посреди этого тоннеля
без света в конце и начала без точного пункта назначения
говорят он вышел покурить нажал на стоп-кран и исчез
говорят длина кровеносных сосудов человека примерно
сто тысяч километров повернешь не туда и заплутаешь
кажется и я затерялась в том сплетении сердечных жил
сгинула в поисках машиниста товарного поезда
застрявшего в самой темной камере моего сердца
черное на белом
перепутались день с ночью
белые обочины
железнодорожного полотна
черные рваные контуры
остроголовых деревьев
кто это пробивает
макушкой небо?
это я стою между мирами
по пояс в сугробе
это я сплю в зимней берлоге
и вижу
как на ослепительном
белом пляже в Тулуме
лежит обнаженная женщина
гладит белую собаку хаски
ее глаза цвета морской волны
куда они и уходят вместе
уходят и растворяются
в горизонте
кожа на ее груди
гладкая и блестящая
словно плитка
молочного шоколада
он тает на солнце
тает на моих губах
и я открываю глаза
Времена года
тетраптих
ЗИМА
Пока ты спал
Пока я спал, повсюду выпал снег – ‹…›
Давным-давно я вышел в снегопад без шапки и пальто.
Пока ты спал, наутро выпал снег.
Смотри, какое от него свеченье.
А на столе дымится чай. Печенье.
Подкова хлеба, словно оберег.
Я знаю, счастье – это мы в окно
С тобой глядим на снегопад в обнимку,
Надев пальто и шапку-невидимку,
И смотрим мир, как старое кино.
ВЕСНА
Ветреный вечер
Поить тебя чаем и, в кресло забравшись с ногами,
С тобой говорить о случайном, насущном – вразброд.
Окно распахнуть и впустить сонный ветер, чтоб с нами
Беседовал он, будто вечность в квартире живет.
По новой постель застелить и, взбивая подушки,
С твоей закружиться в обнимку и рухнуть в кровать.
И вдруг спохватиться: на кухне не вымыты кружки –
И в спальню вернуться – без платья – тебя целовать.
ЛЕТО
Малинник