Книга Жрица - Анастасия Верес

нащупывает мои руки за спиной, хватает их и поднимает над собой, а потом швыряет вниз, так, что я, сделав переворот в воздухе, приземляюсь точно на каменную глыбу. Мне больно. Очень. Я сломала запястье.

— Тварь, — хрипло припечатывает охотник, поднимая мою голову за волосы. — Я тебя предупреждал.

Надо бы просить о пощаде…

Лоб сталкивается с твердым камнем, горячая кровь попадает на повязку и пропитывает ее. Охотник снова скручивает мои руки цепью за спиной: сломанное запястье отзывается вспышками боли на каждое движение. Ухватив за шею, он поднимает меня на ноги и ведет полусогнутую к лошади, закидывает как мешок с углем на холку, запрыгивает сам, едва не сбив меня коленями, и пускается вскачь. Охотника больше не заботят ни моя жизнь, ни уставшая кобыла. Теперь он в ярости, и никакие уговоры его не умолят. Но я еще жива, а значит, никто не победил меня. Будет и другой шанс. И тогда у меня все получится.

Он скачет, не останавливаясь на сон или водопой. Гонит лошадь и в ночь, и по утренней росе. Я буквально чувствую, как приближаюсь к месту своей гибели, и практически ощущаю, как он убивает меня. Мне не страшно за себя. Но я не могу оставить девочек без защиты и только поэтому еще не сдаюсь. Они — все что у меня есть, а я — все, что есть у них. Нельзя их подводить. Никак нельзя.

Охотник переходит с бодрой рыси на медленный шаг, а вместо шелеста травы и веток слышится звук ударов копыт о камни. Мы добрались до гор? Так быстро…

— Паук! — кричит он, спрыгивая с лошади, и стаскивает меня, не церемонясь. — Желтосумый!

Я слышу скрип открывающейся старой двери и звук приближающихся шагов, таких же тяжелых, как у охотника. Еще один хаас, проклятье. С двумя мне не справиться.

— Ты уверен? — мое лицо хватают пальцы, от которых словно веет мертвечиной, и поднимают кверху. Я стою, задрав голову, пытаясь сохранять равновесие и достоинство.

— Сам видел. Только осторожно, она хитрая. Всю дорогу делала вид, что невинная как овца, а потом чуть не задушила меня цепью.

— Вот эта вот? — с сомнением бормочет Паук, поворачивая мою голову из стороны в сторону. — Я смотрю, ты расслабился, Туман, если уже и такая может с тобой справиться.

— Не может, — отвечает охотник. — Но она каким-то образом убила крыс, хотя и глаза, и руки были связаны. Поэтому главное, чтобы ты не расслаблялся.

— Ну поглядим, что ты за демон, — соглашается Паук и отпускает мое лицо. Я давлю волну тошноты и, сплюнув кровь в сторону, зло повторяю:

— Я не демон.

Но мне никто не верит. Кто-то ведет меня куда-то в сторону, а потом вниз по выщербленным ступенькам, толкает вперед, и я снова падаю на колени, только в этот раз под ногами не мягкая трава, а камень. Гулко хлопает за моей спиной тяжелая дверь, и я моментально понимаю, что заперта где-то под землей. Проклятье.

У Богов дурные шутки.

Вывернув здоровую руку, ощупываю сломанное запястье. Оно немного опухло, и, вероятно, кость сейчас не совсем там, где должна быть. Может, и не перелом, так, вывих. Убедившись, что мне не грозит лишиться руки, я сажусь ровнее и прислушиваюсь. Я здесь одна. Не слышно чужого дыхания и внешних звуков. Камень, окружающий меня, не пропускает ни ветра, ни шороха. Камень холодный, значит, и солнечный свет сюда не попадает вообще. Камень — могила мне.

С пятой попытки я поднимаюсь на ноги и медленно иду к стене. Трусь о шершавую поверхность, пытаясь избавиться от повязки, но не выходит, присохшая кровь мешает. Только щеку себе расцарапываю. Отбросив попытки вернуть себе зрение, принимаюсь вслепую исследовать склеп. Двигаюсь постепенно вдоль стены, ожидая опасности в любой момент, приходит она вместе с Пауком.

— Ну что, демон, тебе уже объяснили, зачем ты здесь?

— Я не демон, — упорно повторяю никому не нужное признание. Меня все равно не слышат.

— Все так говорят. Убийца всегда отрицает, что он убийца, насильник — что он насильник, а демон — что он демон. В любом случае мне совершенно безразлично, как ты себя называешь. Все, что тебе нужно — это снять проклятье. Сделаешь — и можешь быть свободна. Согласна?

— Кем бы ты меня не считал, я ничего не могу для тебя сделать. Я просто шла на Запад, когда появился охотник.

— Да, это он мне рассказал. А еще рассказал, что ты сделала с крысами. Как объяснишься?

— Никак. Понятия не имею, что произошло, спотыкалась об их трупы, пока он вел меня. Кромул цветет, может, они его задели.

— Крысы-то? — смеется Паук. — Никогда о таком не слышал. Так что пока я больше верю ему, а не тебе. И если ты хочешь продолжить свой путь на Запад, просто сними проклятье.

— И рада бы, да не умею ничего такого.

Вот, значит, что им надо. Оттого и руки мои только связаны, а не переломаны. И глаза мне не выкололи, а просто закрыли.

— Значит, по-хорошему не будет, — он подводит итог с деланой грустью. — Тогда нам придется пойти длинным путем. Для тебя это будет больно, для меня — неприятно. Я не испытываю удовольствия, мучая женщин, даже если в их телах живут демоны. Скажи, как снять проклятье, и я тебя отпущу невредимой.

Неуместный смешок срывается с моих сухих губ. Потому что такая речь звучит как хорошая шутка в нашем случае.

— Я знаю такого, как ты. Он тоже говорит, что не любит пускать кровь, и прикрывается долгом и высокой моралью. Всегда есть кто-то, кто виноват, заслужил или несет ответственность. Говорит, что делает это для высшего блага, ради тех, кому верен. — И, слегка повернув голову в его сторону, четко договариваю: — Вот только в каждом твоем слове я слышу, как кричали твои жертвы, палач.

Он не сразу находит, что ответить.

— Ну вот, — выдыхает мой будущий убийца. — Мне больше ничего и не надо. Теперь и я поверил.

— Конечно, поверил, — соглашаюсь, не скрывая усмешки. — Ведь вы же и рыщите в поисках тех, кого можно обвинить в своих грехах.

— Ты убийца.

— Мы оба. Но только один из нас в цепях.

Палач, Паук, хаас — можно придумать множество имен для того, кого не видишь, — уходит, оставляя меня одну. Убедившись, что я нахожусь в наглухо отгороженном от внешнего мира месте, осторожно сползаю по гладкой стене и устраиваюсь в уголке. Без воды и еды я продержусь до десятого восхода, и у меня нет пары лет для