Книга Мы так говорим. Обидные слова и как их избежать - Мария Бобылёва

Аркус сформулировала одну из распространенных претензий к новой этике: жертва всегда права. Важны не факты, а чувства. Достаточно обидеться и обвинить – и вы уже правы. Доказательства не нужны. Намерения не важны – хотели вы обидеть или нет, значения не имеет, важен только конечный результат: если вы обидели, значит, вы уже неправы. Новая этика – это не реальность фактов и доказательств, а реальность чувств и травмы. Это новый партком, это тоталитаризм. Действительно, в таком сгущенном виде принципы новой этики выглядят пугающими. Но и это еще не все претензии к ней.

Многие боятся, что новая этика своей склонностью к правилам, регламенту, осознанному согласию и соблюдению границ убьет все живое и творческое, что рождается в процессе человеческих взаимоотношений. Стерильные отношения студента и преподавателя при открытых дверях, невозможность интимных отношений на работе, секс по предварительно оговоренным правилам и сценарию, ежесекундная самоцензура и прочие ограничения – все это складывается в паническое предсказание новой антиутопии. Вот что пишет активистка и научная редакторка издания «Нож»: «На протяжении всей истории человечества отношения товарищей в общем деле, равно как и отношения ученика и учителя, зачастую представляли собой примеры глубочайшей интимности, построенной на диалоге и взаимопонимании, борьбе и противостоянии, насилии и сопротивлении ему. Коллективы порой скреплялись любовью и распадались вследствие ненависти, ученики наследовали учителям или объявляли им войну – подтверждая самим фактом этой войны единство собственной истории. Новая этика предписывает этим отношениям исчезнуть: рабочее взаимодействие подчиняется жестким нормам, превращающим сообщества людей (пусть даже и иерархически выстроенные) в ассамбляжи из автоматов, творческие работники занимают места конвейерных рабочих и солдат массовых армий, а взаимодействие между интеллектуалами ограничивается „кодами поведения“ и стенами институций – даже обычная встреча вне определенной правилами обстановки, разговор на формально не связанную со служебными обязанностями тему становятся предметом непрерывного подозрения, в котором сама возможность дискомфорта одной из сторон оценивается как катастрофа.

Идея и дело, аффекты и взаимопонимание, образность и интуиция оказываются исключены из мира, которым отныне правит управляемость, высказанность, прозрачность, структурированный комфорт и в конечном счете автоматизированность слова и действия, равно исключающие обе центральные творческие силы мира: живое течение иррационального и холодную жестокость логики».[6]

https://bit.ly/3i334ZM

В конечном итоге паническое ожидание конца известного нам мира переходит в демонизацию апологетов новой этики. Еще один оппонент новой этики, уже упомянутый социолог Леонид Ионин, начал бояться уже в 2012 году: «Важно, что реакция на отклоняющиеся, неполиткорректные мнения – это не рациональное возражение, а возмущение. Гнев и возмущение – демократические чувства, и они позволяют контролировать аудиторию лучше, чем рассуждение и анализ. Так что способ реагирования на неполиткорректные слова становится дополнительным орудием контроля мнений. Таким образом, возникает политкорректная ортодоксия, которая способна возбуждать и направлять демократическое общественное мнение даже против большинства, которое тем самым действительно превращается в „молчаливое большинство“».[7]

«Молчаливое большинство» – это пока, мягко говоря, преувеличение, но тенденцию и апологеты противники новой этики видят похожим образом. Писатель и журналист Александр Архангельский, которого сложно причислить к консерваторам и конформистам, в интервью «Таким делам» тоже высказался про новую этику достаточно критично: «Маразм старой этики заключался в том, что она закрывала глаза на подобные безобразия. Глупость новой – в том, что она надеется все зарегламентировать, превратить жизнь в надежный страховой полис, даже если для этого нужно выхолостить ее. Единственное, что мне сейчас не нравится безоговорочно (остальное можно обсуждать), – это исчезновение чувства юмора как единственной общей нормы. Конкретные шутки могут нравиться, могут не нравиться, у одного вызывать идиосинкразию, у другого вызывать приступ смеха до колик. Но исчезает само понимание, что почти всякое слово должно быть произнесено с легкой иронией, чтобы оно не было слишком пафосным, слишком окончательным. Это единственное, что мне в „старом“ мире действительно нравилось и чего по-настоящему жаль, но я не могу исключить, что во мне говорит человек моего поколения».[8]

https://bit.ly/3oC5TUg

С претензией Архангельского к тому, что чувству юмора нет места в новой этике, не поспоришь. Шутить и правда стало опасно – про женщин, про национальности, про меньшинства, про что угодно. Любое неосторожное слово может грозить большим и неприятным скандалом или очередной «травлей» в соцсетях (являются ли нападки многих на одного в интернете травлей – отдельный вопрос). Попадают под это часто даже люди совсем гуманные и либеральные. Остается только надеяться, что это издержки роста и юношеский максимализм нового явления, а не его перманентная черта. И что это пройдет – как проходит пассионарность ранних религий.

Кстати о религии. Снова приведу слова Леонида Ионина: «Мы говорили о негодовании, с которым реагируют на неполиткорректные суждения. Это характерно именно для реакции верующего или глубоко убежденного в своей правоте человека. Ведь ни в том, ни в другом случае рациональная аргументация не играет решающей роли. В основе мировоззрения лежат вера и убежденность, и само поведение руководствуется моральным долгом… Если политкорректность – религия или идеология, то она дает индивиду ощущение субъективной уверенности и моральной правоты, с которыми ему легче жить и ориентироваться в хаотичном и непонятном мире. Другое дело, что моральная правота и субъективная уверенность – не помощники в познании. Этика – а значит, и политкорректность! – не могут заменить науку в деле познания мира».[9]

В новой этике действительно много религиозного, и когда речь заходит о корректных и некорректных словах, это проявляется очень наглядно. Неприемлемость каких-то слов и выражений можно объяснить с лингвистической точки зрения, каких-то – с исторической, какие-то просто неверны или расплывчаты. Но есть и такие, про которые остается только сказать, что они обидны для той или иной группы, и использовать их не стоит – просто потому что мы хотим быть гуманными и добрыми.