Книга Ритуал последней брачной ночи - Виктория Платова

Не задание, а куличики на Пасху. В ближайшие же выходныеотправлюсь на Смоленку к Ксении Блаженной и преставлюсь свечечками.

Олев Киви появился в ресторанном зале, когда я ужеприговорила винишко и с упоением разглядывала матрону за соседним столиком. Настарой мочалистой бизнес-вумен был очаровательный костюмчик, гармонировавший счем угодно, только не с ее морщинистой, вытянутой, как у пристяжной лошади,шеей. Я даже зарисовала фасончик на салфетке и теперь обдумывала, во сколькомне обойдется пошив такой миленькой вещицы.

Именно за этим благородным занятием застали меняпроголодавшийся эстонец-виолончелист и свора его прихлебателей. Ониоккупировали столик в углу, недалеко от меня, и вся ресторанная шушера во главес метрдотелем слетелась к ним, как воронье к падали.

Пусть терзают, подумала я, свято выполняя заповеди Стаса:никаких провоцирующих телодвижений.

И еще вина.

Вино появилось на моем столе спустя пять минут. А еще черезпять минут ко мне подсел худосочный молодой человек с лицом законченногопсихопата.

— Позволите? — хрипло спросил он, ухватившись закрай скатерти.

Только этого не хватало!

Я оценивающе посмотрела на его побелевшие пальцы: отодратьих от стола, во всяком случае в ближайшие полчаса, не представлялось никакойвозможности.

— У кого лечимся? — сочувственно спросила я.Молодой человек дико скосил на меня глаза и вытащил из кармана визитку:«Петербургская Аномалия». Отдел расследований. Сергей Синенко. Спецкор».

С диагнозом все было ясно, и я тяжело вздохнула.

— Вы ведь тоже?.. — сглотнув слюну, прошепталСергей Синенко.

— Что — тоже?

— Тоже за ним охотитесь?

— За кем?

— За эстонцем. За Олевом Киви.

От неожиданности я вздрогнула, но тут же взяла себя в руки:две древнейшие профессии постоянно сталкиваются лбами где угодно, даже здесь, вреспектабельном зале «Европы».

— С чего вы взяли?

— Мне показалось…

— ???

— Уж слишком старательно вы на него не смотрите.

Я поморщилась: чего мне не хватает в жизни, так этодоморощенных детективов.

— Не говорите глупостей, — осадила я зарвавшегосярепортеришку.

Репортеришка заткнулся, но ненадолго.

— Простите, я не мог вас видеть раньше? Дурачина ты,дурачина, всех твоих жалких спецкоровских грошиков не хватит, чтобы увидетьменя. Даже в окне проезжающей машины, не говоря уже о какой-нибудь пикантнойпозе.

— Боюсь, что нет. — Я замаскировалась бокалом исделала мелкий глоток.

— Мне нужно взять у него интервью, — не отставалон.

— Берите, — великодушно разрешила я. — Я-тоздесь при чем?

— Все дело в том, что он не дает интервью. Уже год, стех пор, как погибла его жена.

— Вот как?

— Только пресс-конференции. Тухляк на темы искусства…

Дело начинало принимать интересный оборот, и я решилапоощрить тайного агента газеты «Петербургская Аномалия» Сергея Синенко.

— И что же с ней случилось?

Спецкор приоткрыл было пасть и тут же с лязганьем еезахлопнул: к нашему столику приближался Олев Киви.

— Он… идет… — апокалиптическим шепотом пробубнилСиненко.

Я и сама это видела: эстонец, сжимавший в руках бокал скрасным вином, надвигался, как множественный оргазм у записной нимфоманки —неотвратимо, бесповоротно и стремительно.

Но тем не менее первой жертвой горячего эстонского парняоказалась вовсе не я, а несчастный затравленный спецкор.

— Я могу поговорить с вашей дамой? — обратился кнему Олев Киви.

— Да, конечно… — выдавил из себя мой неожиданныйзнакомый.

— Наедине. — О, эта артикуляция, подернутая легкойленцой! Таллин, без сожаления оставленный четыре года назад, снова ухватился заменя узловатыми чухонскими пальцами.

— Конечно, конечно…

Синенко сполз со стула и неуверенной походкой направился квыходу. Я расставила локти (только локти, Стас, ничего криминального!) ипринялась рассматривать Олева Киви.

Он был неплох, совсем неплох, с таким можно завалиться вкойку без предварительной оплаты: тяжелая челюсть и легкие губы, брови в цветглаз и глаза в цвет волос — именно так выглядят дюны под сентябрьским солнцем.И не где-нибудь в загаженной яхтами Пирите, а на заповедных островах с длиннымиокончаниями.

На этих островах я никогда не была.

Эстонец тоже не остался в долгу: он жадно ощупывал мое лицосузившимися зрачками, он все еще не знал, в каком море бросить якорь и в какойбухте сойти на берег.

Пауза затягивалась и становилась почти неприличной. И янаконец-то решилась помочь этому горе-мореплавателю.

— Слушаю вас.

Вместо ответа он уставился на этикетку на вине, и кадык егопредательски дрогнул.

— Это ведь случайность, правда? Вы выбрали винонаугад? — Его мягкий голос умолял меня, подсказывал ответ, подталкивал кбезопасной колее.

Но на колею, сдобренную худосочным эстонским черноземом, ябыла не согласна.

— Это только любовников выбирают наугад. И презервативыв аптеке, — не удержалась от сарказма я. — А к винам привыкают.

Олев Киви сморщился и поерзал на стуле, как какой-нибудьотставной майор-геморройник.

— Да, я понимаю… Простите за бестактный вопрос.

— Выпьете со мной? — Черт возьми, мой огрубевший впостельных баталиях рот явно доминировал над мозгами. Я форсировала события, аэто вряд ли понравится Стасу.

Эстонец захлопал коровьими ресницами и надолго замолчал.Молчание зависло над его недопитым бокалом с красным вином, над моим бокалом с«Миральвой» и над целомудренными дольками лимона в блюдце. Только спустя минутувиолончелист решился. Он выплеснул остатки красного в соусник и потянулся кмоей бутылке.

Теперь мы были на равных — оба с мускатом в руках.

— Как вас зовут? — он испытующе посмотрел на меня.

— Варя. Варвара. Некоторые зовут меня Барбара, это тожене воспрещается. — Имя «Барбара» предпочитали все прошедшие через мои рукииностранцы и один отечественный бизнесменчик, большой любитель долгоиграющей«Санта-Барбары».

— Мне нравятся русские имена, — Киви перевел дух икак будто успокоился. — За вас, Варя.

Русские имена, кто бы мог подумать!

Мы чокнулись и молодецки заглотнули мускат. Чертова«Миральва» была мне также безразлична, как и воинственная мужская анатомия:тело и тело, вино и вино, одно из тысяч, — но Олев Киви!.. Он устроил изпошленького первого тоста настоящий ритуал! Вначале он пил медленно, маленькимиглотками, прислушиваясь к себе. А потом, не ввдержав, опрокинул в себя остаткимуската. Как будто бежал изо всех сил к своему прошлому.