Книга Кронштадтский детектив - Олег Мушинский

— Нет, это по другому работает, — пояснила Марьяна. — Если так сговорились, что одному часы, а другому деньги — так тому и быть. Мишка у меня умеет продешевить. Но ведь ты сам сказал, что эти деньги ему заплатили не из краденных.

— Да, это так. А Мишка что-нибудь интересное рассказал?

Марьяна мотнула головой.

— Я его малость порасспрашивала, но лучше приходи завтра, когда проспится. Вместе будем следствие учинять. Темнит он что-то.

Я кивнул. Темнить Мишка любил почти так же, как водку и животных, так что тут, как говорится, ничего нового не было. Мы еще немного посидели. Марьяна пожаловалась на Мишку, мол, парень-то он неплохой, но как дорвется до водки, пиши пропало. Всё это я не раз слышал да и сам отлично знал, поэтому только сидел и кивал.

Когда я уходил, Марьяна предложила мне взять кол. У нее, мол, еще два заготовлены.

— Спасибо, у меня револьвер с собой, — ответил я.

— А пули серебряные? — спросила Марьяна.

Она и вправду глубоко вопрос проработала.

— Нет, свинцовые, — ответил я. — На серебро у нас фондов не хватает.

— Ты и оборотню про фонды рассказывать будешь?

— Придумаю что-нибудь, — сказал я.

Марьяна покачала головой и открыла мне дверь. Пока мы пили чай, стало еще темнее, а ветер — еще сильнее. Подняв воротник, я быстро зашагал по улице. Возвращаться в отделение особого смысла не было, и я решил идти прямиком домой. Проклятый кошелек, как заноза, засел в мозгу и никак не хотел занять свое законное место в общей картине преступления. В основном потому, что я никак не мог понять, где это самое место.

Темная туча медленно и нехотя, как одеяло поутру, сползло с лунного лика, и на улице стало чуть светлее. Очень вовремя. В темноте я чуть было не налетел на собаку. Это был здоровенный лохматый пёс. Шкура у него была светлой или, скорее, седой. Но главное, что сразу приковало мое внимание, это его глаза. Взгляд у пса был умный, внимательный, прямо-таки человеческий.

— Э-э, привет… — начал я.

Пёс тихо гавкнул в ответ, словно бы поздоровался. Я как бы ненароком сунул руку в карман за револьвером. Пёс тотчас метнулся прочь. Я выхватил револьвер, но пёс уже растаял в темноте. Какое-то время я стоял, прижавшись спиной к стене и глядя по сторонам. Всё было тихо. Я медленно выдохнул, убрал оружие и, оглядываясь на ходу, направился дальше.

До дома я добрался благополучно и очень быстро.

ВЫСПАТЬСЯ ТОЙ НОЧЬЮ мне не удалось. До самого позднего вечера я сидел, пытаясь пристроить на место этот проклятущий кошелек. Излишне умные глаза старого пса тоже покоя не давали. В оборотней я по-прежнему не верил, но как-то уже менее сильно.

Осознав, что моя мысль пошла по кругу, причем далеко не по первому, я решил, что утро вечера мудренее, и лёг спать. Сон не шел. Полночи я ворочался, а когда всё-таки заснул, мне приснилось немецкое кладбище.

По кладбищу бегал Мишка с рогаткой и стрелял по веткам. Верхом мастерства считалось так попасть, чтобы саму ветку не переломить, но стряхнуть с нее весь снег на голову зазевавшемуся прохожему. Прохожих зимой на кладбище было мало, и их роль исполнял лохматый пёс с человеческими глазами и пепельно-серой шкурой. Он подбегал под ветку и замирал. Мишка стрелял. Снег падал. Пёс выныривал из сугроба и, отряхиваясь на ходу, с веселым лаем мчался дальше.

Затем в поле зрения появился Барсуков. Я его видел со спины, но узнал сразу. Мишка метко запулил свинцовую пульку ему в затылок. Барсуков рухнул в снег. К нему подбежал пёс. Приподняв левой передней лапой Барсукова, он правой расстегнул ему пуговицы на шубе. Проделав ту же процедуру с пиджаком, оборотень ловко вытащил из карманов купца часы и кошелек. Куда он их спрятал, я не заметил. Оборотень аккуратно застегнул пуговицы обратно и вопросительно посмотрел на меня своими человечьими глазами: мол, ты это серьезно?

— Да нет, ерунда какая-то, — сказал я и проснулся.

За окном едва-едва забрезжил рассвет. Кто-то настойчиво барабанил в дверь. Судя по тому, что никто из соседей не возмущался вслух ранней побудкой, это мог быть только Матвеев. Я открыл дверь.

— Мишку убили, — прямо с порога сообщил Матвеев.

— Ёшкин же кот, — отозвался я.

Пока мы катили на извозчике к месту преступления, Матвеев ввел меня в курс дела. Мишку нашли на углу Наличной и Бочарной улиц. Далековато от немецкого кладбища. Можно сказать, почти на другом конце города. Труп обнаружил дворник. Точнее говоря — и это меня почему-то нисколько не удивило, — вначале дворник заметил скулящего пса. По описанию дворника в изложении Матвеева, псина была серой и лохматой.

— Похоже, наша, — сказал городовой.

Я кивнул. Затем в изложении Матвеева дворник подошел ближе. Пёс тотчас дал дёру, а на снегу остался труп. Увидев такое дело, дворник метнулся за Матвеевым — городовой жил в соседнем дворе, — а тот уже поднял всех по тревоге.

— Как его убили? — спросил я.

— Закололи.

— Надеюсь, не осиновым колом, — проворчал я.

— Этого не знаю, — ответил Матвеев. — Но вообще похоже. Кол я так, кстати, один нашел. Прибрал на всякий случай. Крови на нём нет.

— Что ж они, на колах с убийцей бились?

— Да кто их знает, — Матвеев пожал плечами. — Я там за доктором послал и Семёна вызвал с его аппаратом. Должны быть уже на месте.

На месте собралась уже целая толпа. Подавляющее большинство, понятное дело, были просто случайные зеваки. Одни подходили, другие отходили — утро понедельника не самое праздное время, — но в целом к телу нам пришлось проталкиваться. Точнее, проталкивался Матвеев, а я шел за ним, как корабль за ледоколом.

Место преступления охраняли двое городовых. Одним оказался Егорыч, второго я не знал. Еще один прикрывал Семёна, чтобы напирающая толпа не свернула фотоаппарат.

— А ну отступи, — коротко бросил Матвеев.

Зеваки неохотно подались назад. Спорить с Матвеевым, когда он не в духе, себе дороже. Я обошел его и увидел Мишку.

Тот лежал спиной в сугробе, а ноги покоились на тротуаре. Его полушубок был расстегнут. Изначально белая рубашка на животе была темно-красной. Снег под телом основательно пропитался кровью. То, что не впиталось в снег, кровавой лужей растеклось по тротуару.

Над телом склонился доктор. Когда я подошел ближе, он поднял голову.

— Что скажете, Клаус Францевич? — спросил я.

— Он был убит, Ефим, — констатировал доктор. — Это быть совсем недавно. Не больше час назад. Меньше. Я думать, немного больше получас.

— То есть примерно когда его и нашли, — тихо отметил за моей спиной Матвеев.

— Тогда очень жаль, — сказал доктор. — Найти его раньше, и мы, наверное, мочь спасти бедный мальчик. Я думать, он умирать не совсем сразу. Эти рана делать не профессионал. Он делать шесть удар в живот, и ни один рана не есть гарантия убить. Такая рана причинять боль и выводить человек из строй, но не сразу убивать. Так сражаться солдат, так человек бить, если он впал в гнев, но профессионал не оставлять жертва такой шанс.