Книга Грехи отцов отпустят дети - Анна и Сергей Литвиновы

«Супрематическая композиция, – думала она, – если и впрямь подлинник, то миллионы долларов может стоить. Скопировать ее и оригинал продать – можно до конца дней себя обеспечить».

Сумеет ли она? Да что тут суметь? Пусть живопись слоями, но это ведь не да Винчи, не Рафаэль или Боттичелли. Просто геометрические фигуры.

Но и боязно продавать. Все-таки подлинник Малевича – это шум. Вдруг до братьев дойдет?

Однако глаза боятся – руки делают.

Она работала не спеша. И впервые получала от живописи удовольствие. А может, это ей сильная энергетика малевичевской картины передавалась?

Но ее творческое забытье сыграло с ней злую шутку.

Пока копировала супрематическую композицию, едва не спалилась. Обычно всегда, покуда находилась в «коллекционной» квартире в Фонарном переулке, время от времени отрывалась. В щелку гардин посматривала на окружающий мир – озирала вход в подъезд и прочее пространство. А тут увлеклась. Старательно копировала синий прямоугольник поверх красного круга и еще две желтые линии рядом – и забыла следить за обстановкой. Спохватилась – и вот: прямо перед подъездом – машина Николая Петровича! Ей ли не узнать «бээмвуху» сожителя! Притом его самого нет ни в авто, ни у подъезда! Не иначе зашел уже внутрь! Поднимается сюда!

И впрямь: за стенкой рычал лифт.

Стремительно она опрокинула подрамник. И его, и недописанный холст затолкала под диван. И краски – туда же. И – бегом! – вон отсюда.

Слава богу, было лето. Одеваться не надо. Слава богу, в лифте некогда открытую кабину заменили на современную, глухую.

В панике она схватила босоножки и, босая, сверзилась на этаж ниже. А когда притаилась на четвертом, как раз лифт остановился на пятом, вышел оттуда Кирсанов и стал открывать своим ключом дверь. А ей досталось лихорадочно думать, не забыла ли она там чего. Надежно ли запихнула под диван недописанную копию? Не выглядывает ли уголок? Не учует ли муж запаха знакомых духов?

Слава богу, она с самого начала себе постановила, хотя искушение было: никаких чаепитий и перекусов в квартире. И всегда, уходя, тщательно проверять, чтобы выглядело до мелочовки нетронуто.

Наверное, Николай Петрович ничего не заметил. Во всяком случае, подозрительно в тот вечер не глядел. И с Павлом Петровичем (она специально старалась в эти дни подслушивать) ничего такого не обсуждал.

А она не утерпела, на следующий же день помчалась в Фонарный и там удостоверилась: холст недоконченный и подрамник так и валяются под диваном, незамеченные, никем не тронутые.

Фенечка этот неудавшийся визит как знак свыше посчитала. Вдруг она не по Сеньке шапку взгромоздила? Не по горлу кусок откусила? Может, не замахиваться пока на малевичевскую живопись? Потихонечку разбойничать, по-маленькому: книги тягать, а если уж из картин – то не всемирно известные, а всесоюзно-всероссийские имена, типа Налбандяна или Гелия Коржева.

А тут и второй ей знак был. Познакомилась она в институте с прекрасной наружности парнем. Чуть постарше ее; около тридцати; представился выпускником того же вуза и галеристом. И никакой тревожный звоночек у нее в сердце не прозвенел – зачарована, видать, была исключительной красотой молодого человека. Он пригласил ее в кафе – а она повелась на него и за ним потянулась.

Дура, вот дура ведь!

Парень тоже, наверное, напрасно – для своей задумки – слишком рано раскрылся. Посчитал, что она в кармане у него, как под дудочкой крысолова. Да и сказал почти в открытую: мы знаем, Николай Петрович Кирсанов (старший) блестящую коллекцию собирал. И так она нигде и не всплыла, лежит под спудом, наверное. А теперь вы, Фенечка, к ней доступ получили – не правда ли? Так, может, чем тягать оттуда по кусочку, мы ее с вами, Фенечка, всю и оприходуем? Ведь цена вопроса – десятки миллионов «бакинских», а? Если не сотни.

Как ни растеклась в тот момент от исключительной красоты парня Феодосья Ивановна, ее словно вмиг ледяным душем окатило. Сразу все его сексушечное очарование как испарилось.

Феня встала из-за столика, как бы в комнату отдыха, а оттуда – без объяснений причин – скрылась в неизвестном направлении.

Очень она потом нервничала, дергалась и боялась. А вдруг парень спалит? А вдруг разоблачение? А вдруг всю коллекцию упрут, а ее грохнут?

Но, как ни странно, продолжения история не имела. Мужик пропал, как и не было его. Больше не беспокоил. Вероятно, ничего не знал, не ведал, только какие-то слухи смутные, и решил на понт взять. А когда она не повелась, счел разумным отвалить.

И все равно Фенечка боялась слежки. Опасалась, что выведет лихих людей на квартиру с коллекцией. Проверялась, когда ехала в Фонарный, проскакивала светофоры на красный.

Однако ничего тревожащего больше не происходило. А явление красавчика она восприняла как второй ей знак: не зарывайся!

Но и от коллекции отходить не хотелось. Разнообразное сиянье художественных ценностей так и манило Фенечку.

Она приехала в Фонарный и решила для интереса и поддержания формы продолжить политику малых дел. К примеру, попробовать скопировать знаменитую, из революционных времен – даже в вузе проходили – литографию Эль Лисицкого «Клином красным бей белых». Пусть супрематизм, но все-таки литография. Не такие высокие ставки.

Жизнь сама собой становилась полезной и интересной.

* * *

Так прошло два года.

На них пришлись беременность и роды.

А коллекция стала прекрасной отдушиной. К ней Фенечка сбегала, когда чувствовала, что начинает тупеть от монотонных будней с ребенком. Туда она стремилась, чтобы отдохнуть от требовательных криков и ежедневной тоскливой круговерти. Картины и книги становились как глоток ледяной и вкусной воды – прибежищем красоты. И еще свидетельствовали о собственной значимости. Да и карман наполняли.

Девушка стала не то чтобы богатой, но в итоге около четырехсот тысяч долларов в разной валюте, разбросанных по многим банкам и счетам, грели душу.

Однако ничто не бывает раз и навсегда установившимся. Жизнь, как специально, выдергивает из рук самые приятные положения и обстоятельства. Те, к которым уже привык и приспособился считать своими.

Вот и в последнее время братья Кирсановы всерьез начали подумывать, что коллекцию надо наконец раскупорить, описать, изучить и потом распродать. Фенечка пару раз их разговоры на этот счет подслушала. Николай Петрович говорил с Павлом Петровичем экивоками – думали, никто не понимает, о чем они, но она-то сразу в толк взяла, что к чему.

А если они раскроют коллекцию, начнут торговать – наверняка подделки выплывут наружу. Причем эксперты влегкую установят, что копии писали не когда-нибудь давно (чтоб можно было свалить на неизвестных прохиндеев – дескать, обвели некогда деда вокруг пальца), а прямо сейчас. Значит, рано или поздно на нее выйдут. Разоблачат. А вот это – очень, очень нехорошо. Даже ужасно.