Книга Восстание Персеполиса - Джеймс Кори

– Благодарю вас, – сказала она, когда на мониторе отыгралось последнее воображаемое сражение. – Вы потратили много времени. Позвольте мне проконсультироваться, и давайте встретимся снова завтра утром?

– Благодарю, мадам президент, – кивнул Лаффлин, и Воган выпроводил его за дверь.

Едва Лаффлин вышел, она снова вывела сценарии, пересмотрела уже без него. Они подумывали минировать свою сторону врат мощными ядерными зарядами, но отказались от этой мысли, не зная, возможно ли причинить ущерб кольцам. Безопаснее было бы подвесить вне эклиптики множество кораблей, с тем чтобы они, разогнавшись, сбрасывали щебень, образуя каменную завесу над устьем врат. Можно было рассчитать прорывы в этом занавесе для пропуска кораблей, а в остальное время всякий попытавшийся совершить переход нарывался бы на заряд шрапнели. И так до тех пор, пока у них не кончится реактивная масса и камешки. Это была астерская тактика. Еще один подарок из былых времен. Драммер подумала, не вставить ли эту идею в свой ответ КЗМ, но, по правде сказать, для такого плана она не нуждалась в их разрешении: космический город Независимость располагался достаточно близко к вратам, и, начни он разгоняться сейчас же, оказался бы на месте еще до окончания дебатов в совете.

Драммер позволила себе уронить голову на руки. Шея ныла, и еще ее донимало затаенное смутное желание – наподобие жажды, только без понимания, чем ее утолить. Если ее можно было утолить.

Она слышала, как за спиной открылась дверь, но не дала себе труда обернуться. Кто бы там ни был, все равно. К тому же это мог быть только Воган.

– Мадам президент, – позвал Воган.

– Угу?

– Новость, которая, возможно, требует вашего внимания.

– Дивная новость, которая наполнит мою жизнь счастьем?

– Нет.

Она села прямо, очертила ладонью круг: давайте.

– Новая передача с Медины, – сказал Воган. – По официальным каналам.

– Новые угрозы и декларации? Или Лакония официально объявляет войну?

– Ни то ни другое, – возразил Воган, настраивая монитор.

Простенькое видео, кафедра перед несколькими рядами кресел. Драммер не без удивления отметила скромную синюю драпировку на заднем плане. Ожидала имперской помпезности. Какого-нибудь римского герба с двуглавым орлом. Люди в креслах походили на журналистов, а возможно, ими и были.

В кадр вошла Кэрри Фиск, заняла место на кафедре. Драммер ощутила, как поджались у нее губы.

– Благодарю, что собрались здесь сегодня, – начала Фиск, кивая залу. Подтянувшись, она устремила взгляд в пространство, затем снова опустила на слушателей. – С самого своего создания Ассоциация Миров упорно отстаивала независимость и суверенитет каждой планеты. Мы отслеживали проблемы самоуправления новых колоний и сражались за права живущих на них людей. Гегемония системы Сол и Союза перевозчиков снова и снова демонстрировала, что стоящие у власти не одинаково ценят разные системы. Сол и Союз де-факто претендовали на власть более положенной им, своими действиями доказывая, что относят планеты и их правительства ко второму сорту.

– Чтоб тебе пропасть, – буркнула Драммер, – вместе с твоими квислинговыми речами.

– Я несколько раз имела возможность встретиться с представителями системы Лаконии и обсудить с ними будущее колец-врат, особенности торговли и управления мирами. И с радостью заявляю, что Ассоциация Миров единодушно проголосовала за предложенный Лаконией протекторат и координацию торговых связей. Взамен верховный консул Дуарте принял выдвинутые ассоциацией требования самоуправления и политической автономии. Таким образом…

Драммер выключила запись. Дуарте и это предусмотрел. Не только военную кампанию, но и картинку, превращающую ее в нечто большее, нежели открытое завоевание. «Он вернулся потому, что рассчитывал на победу, а значит, и тебе надо готовить себя к мысли, что он не ошибся». Кэрри Фиск услышат в тринадцати сотнях миров – те самые слова, которых не захотела дослушать Драммер, – и ее речь пустит корни в достаточно плодородной почве.

– Самоуправление и политическая автономия? – повторила она. – На стволах орудий? И что из этого выйдет?

– Дань, – подсказал Воган. – Под посулы поддержки финансами и ресурсами, но на это очень мало надежды.

– Плюс обещание не раздолбать их в лепешку, надо полагать?

Воган сверкнул зубами.

– Напрямую Фиск этого не говорит, но, думаю, выводы из ее речи очевидны.

Драммер погладила рукой подбородок и встала. Ей хотелось послать Вогана в медотсек за чем-нибудь бодрящим. Амфетамины, кокаин – лишь бы посильнее еще одной груши с чаем.

– День вышел долгим, – проговорила она. – Когда начнут поступать сообщения от КЗМ, скажите им, чтобы попритихли, а мы тем временем разберемся.

– А членам совета? – спросил Воган.

– То же самое, – бросила Драммер, выходя. – Скажите, что все под контролем.

Вернувшись к себе, она разделась, разбросав одежду по дороге от двери к душевой. Постояла под обжигающей водой, подставляя струйкам лицо и спину. Изумительное ощущение. Тепло принесло простое, физическое утешение. Наконец она выключила воду, промокнула полотенцем большую часть влаги и упала в койку, прикрыв глаза локтем. Усталость придавила ее к гелю сильнее вращения барабана. Она ждала приступа отчаяния.

Отчаяние не пришло. Существование Союза оказалось под угрозой. Хрупкая ткань человеческой цивилизации в колониях рвалась у нее на глазах, а Драммер испытывала облегчение. Сколько себя помнила и вплоть до гибели Свободного флота она была астером и входила в ту или иную фракцию АВП. Ее мозг, душа, личность созревали под сапогом внутряков. Сапогом на горле всех, кого она любила.

Респектабельность станции Тихо, затем Союз, собственное президентство были исполнением ее мечты. Надежда, что астеры встанут вровень с внутряками, вела вперед ее, а если не ее, то таких же, как она, астеров. И, как всегда бывает с мечтами, чем ближе оказывалась Драммер к их исполнению, тем лучше понимала, что это значит на деле. Она годами носила власть и полномочия, как чужую одежду. Сейчас Дуарте и Лакония разваливали все, построенное Драммер. И что-то в ней этому радовалось. Ее растили для боя с превосходящей силой. Для войны, в которой невозможно победить, но и проиграть нельзя. Возвращение к прошлому было жестокой потерей, но в то же время походило на возвращение домой.

Мысли ускользали, она проваливалась в сон. История ходит по кругу. Все, что случалось с прошлыми поколениями, повторяется вновь. Иногда колесо вращается быстрей, иногда медленнее. Ей виделись шестеренки, на зубцах которых повисла она и все, что ей принадлежало. Последняя мысль, явившаяся перед забытьем и прихваченная с собой в глубину спа, была о том, что и врата ничего не изменили, что все по-прежнему повторяется вновь и вновь с новыми людьми – до скончания века.

В свете разговора, ожидавшего ее на следующее утро, это не прозвучало чистой риторикой.