Книга Огонь и Ветер - Рина Море

– Давайте вашу булочку.

– Она стоит два крида, – говорю. Будто кто-то проклятый дергает меня за язык.

Это ветер. Мама права – стихия делает меня сумасшедшей.

– Как так? Только что она стоила один. – Левый уголок его рта кривится в едва заметной усмешке.

– Вы же сами сказали, что дешевая верность вам не нужна.

Смотрит на меня. Молча. Долго. Ныряет рукою в кошель. Звон. Пригоршня золота. На красной ткани скатерти. Сколько их здесь, этих кридов? Двадцать? Больше?

– П-поздравляю вас, Ваше Величество, с приобретением самой д-дорогой булочки в мире, – бормочу я, дрожащими руками заворачивая выпечку в бумажную салфетку. Когда отдаю ему, наши пальцы на секунду соприкасаются.

– Благодарю.

Он откусил от моей булочки! Я видела! Когда шел от меня к шатру следующей невесты, попробовал мою булочку! Ест! Император ест из моих рук!

– И мне продайте. Одну.

Горбоносый, неизменный спутник Его Величества. Заплатил один крид.

– Я поклялся, что разделю с моим владыкой любой путь, куда бы он ни вел, – зачем-то начал объяснять. – Конечно, отравиться булочкой на ярмарке – самая нелепая смерть из всех возможных, историки будущего помрут со смеху.

Когда императорская свита удалилась следом за повелителем, я повернулась к маме. Она стояла неподвижно, бледна как смерть, прижимая ладонь ко рту, и, казалось, готовилась упасть в обморок.

– Уверена ли я, что хорошо сыграю? Уверена ли я?

Она откидывает голову назад и начинает хохотать. Ее красный рот широко открыт, мощные плечи трясутся, на туалетном столике дребезжат флаконы. Из растрепанных волос сыпятся шпильки.

Она счастлива и перепугана тем, что счастье могут отобрать.

– Если ты будешь ей аккомпанировать, это значит, что мы, Тепары, поддерживаем л’лэарди Верану. Мы ее разве поддерживаем?

– Милый, в конце концов она наша родственница!

– Да, но, боюсь, подобное родство не делает нам чести. Эта юная особа показала себя весьма не с лучшей стороны, и, я считаю, подобное поведение не может не быть наказано. Прости, Кармира, но мы не можем публично встать на сторону оскорбительницы дочери генерала Риннэна.

Красные губы трагически поджаты. Глаза прикрыты. Мохнатые ресницы так густо накрашены, что тушь даже слегка осыпается, как пыльца с крылышек мотылька. Шея гордо вытянута во всю длину, напряжена – комок в горле виден невооруженным глазом. Она хочет, она очень хочет сыграть на сцене в присутствии императора. Быть в центре тысячи взглядов – вот ее стихия. Она умоляюще смотрит на бабушку:

– Мама.

– Я не могу требовать у тебя подобной жертвы, Кармира. К сожалению, дочь моего младшего сына опозорила наш род.

– Но, мама, какие бы глупости она ни совершила, она наша родственница, мы не можем отказать ей в помощи!

Не сдерживаю усмешки. Вы любимы и уважаемы в этой семье, тетя Кармира. Я – презренный изгой. Так почему вам проще попросить у своих близких снисхождения ко мне, чем заявить, что концерт нужен вам, и просить их одобрения для себя?!

– Дорогая, я совершенно согласна с твоим мужем, ее поведение должно быть наказано! – восклицает бабушка.

Красные губы дрожат. Опускаются под невидимой тяжестью нагие плечи, щедро присыпанные розовой пудрой, сгибается вопреки плотному корсету спина. Она смотрит на мужа и мать. «Сыграть! В присутствии императора! И всех придворных! Как вы не понимаете?!» – кричат ее глаза то, что она не смеет сказать вслух.

Вы такая взрослая, тетя Кармира, и до сих пор не поняли то, что я уже знаю: никому, кроме вас самих, не нужно, никому не выгодно, чтобы вы были собой. Никому, ни мужу, ни матери. Они не отдадут вам это право добровольно. Надо драться.

– Не нужно мне аккомпанировать, – говорю. – Зачем мне, чтобы на сцене вместо меня взгляды были прикованы к другой женщине? Буду петь без музыки.

Я смеюсь ей в глаза. Тетя не сдерживается:

– Ах ты паршивка! Ты, – она гневно наставила на меня палец, запнулась, ища аргументы. – Ты хочешь снова нас опозорить?! Твой слабый писк никуда не годится! Твое пение спасет только моя игра! Мама, я буду играть, я не дам ей нас опозорить снова! И не смейте меня отговаривать! – топнула ногой.

А через два часа в одной из гримерных Большого театра тетя не могла сдержать рыданья.

Побежавшая по щекам тушь сделала ее образ театрально-трагическим. Впрочем, она мгновенно заставила себя умолкнуть, проглотила слезы, но была так ошеломлена, что даже не подумала привести лицо в порядок.

Я, напротив, осталась почти спокойна. Это должно было произойти. В конце каждой седьмицы три девы получают кольца бывших невест и покидают Его Величество, и так будет происходить, пока не останется всего одна. Император должен был назвать троих девушек на завтрашнем приеме во дворце, и я понимала, что, скорее всего, буду в их числе. Но Его Величество все-таки негодяй. Решил напоследок унизить, мол, даже один день мое присутствие ему терпеть неприятно. Публично продемонстрировал высочайшую неприязнь, чтобы придворные теперь уж точно не стеснялись тыкать в меня пальцем.

– Но почему такая немилость, за что? – бормотала мама, совершенно раздавленная. Она тоже готова была заплакать.

– Неужели он все-таки отравился той булкой? – не сдержалась я.

Горбоносый усмехнулся.

– Вы необычная девушка, л’лэарди Верана, признаюсь, мне будет не хватать того оживления и оригинальности, которые вы вносите в общество невест, поэтому примите мой совет. Я думаю, у вас еще есть шанс остаться в невестах.

– Каким образом? – жадно спросила мама.

– Его Величество однажды поразил танец л’лэарди Вераны. Если она станцует для него сегодня, возможно, он сменит гнев на милость.

– Но вы же сами запретили нам выступать. И мы репетировали вовсе не танец. По правде говоря, у Сибрэ были не лучшие учителя, – забормотала мама.

– Я не буду навязываться Его Величеству, если он не желает меня видеть, – резко сказала я.

– Его Императорское Величество огорчен и разгневан, но он, несомненно, сменит гнев на милость, если вы принесете свои извинения.

– Разумеется. Разумеется, – повторяла мама, заламывая руки.

– Пойдемте за мною, л’лэарди Верана. – Горбоносый галантно подставил мне согнутую в локте руку, кивнул маме: – К слову, родственникам приготовлены места в зале. Вскоре начнется представление. Вам лучше быть в зале, чтобы не пропустить выход дочери.

Я неуверенно последовала за горбоносым, подталкиваемая в спину мамиными молящими глазами. Он невозмутимо болтал:

– Полагаю, вы слышали о нашей восходящей звездочке – Дахале? Я думаю, артистка не откажется помочь л’лэарди подготовить номер.

Хмурюсь. Я слышала о какой-то артистке Дахале. Тетя Кармира и еще какие-то бабушкины знакомые присутствовали на выступлении танцовщицы и остались возмущены излишней вольностью и непристойностью танца. Итак, горбоносый увел меня от растерянной мамы и тети Кармиры в царство пудры, духов и битых молью театральных костюмов.