Книга Связь времен. Записки благодарного. В Новом Свете - Игорь Ефимов

Шемякин суд

Миллионам людей перестройка и гласность несли надежды на перемены к лучшему. Мы тоже вглядывались в российский туман, уповая на здравый смысл поколения, рождённого после смерти Сталина. И вдруг — как оглоблей по затылку — получили удар с той стороны, откуда ничто, казалось бы, не могло предвещать беды. Ну хорошо: ослабление идеологических зажимов позволило художнику-эмигранту Михаилу Шемякину устроить несколько выставок своих картин в России, начать переговоры о проектировании городских памятников и скульптур. Но при чём тут мы? Каким образом это могло ударить по издательству «Эрмитаж»?

Был славный майский день, сад полон роз, на кортах постукивали теннисные мячи. Раздался телефонный звонок. Я взял трубку и произнёс привычное «Хёрмитаж паблишере».

— Это говорят из подарочного магазина в городе Бергенфильд. Мы получили заказ на отправку корзины для вас, но не имеем уличного адреса, только номер почтового ящика. Не дадите ли нам улицу и номер дома?

Как-то этот звонок мне не понравился. Остерегаясь непредсказуемых графоманов, я предпочитал все дела вести через почтовый ящик, а доступ к своему дому по возможности затруднить для всяких нежелательных элементов. Тем более что моё документальное расследование убийства президента Кеннеди, в котором я объявил заказчиком убийства никого иного, как Фиделя Кастро, вышло совсем недавно. А как Кастро добирался до неприятных ему людей и что с ними делал, мне было слишком хорошо известно.

— Я не жду ни от кого никаких подарков, — сказал я. — Пошлите на почтовый ящик.

— К сожалению, с портящимися продуктами почта посылки не принимает. А это корзина с фруктами.

И женский голос такой мягкий, любезный, приветливый, что мне стало стыдно. После двенадцати лет жизни в Америке не позорно ли оставаться тем же параноиком, который привык опасаться КГБ с утра до вечера и прятаться то ли в чулане, то ли под кроватью? И я дал свой уличный адрес.

Но тревога не уходила. Я расхаживал по дому, и вдруг меня осенило. Телефонная книга! Ну-ка, где там этот подарочный магазин в Бергенфильде? Ага, вот. Позвонил туда. Ответил усталый мужской голос:

— Звонили? От нас? Пятнадцать минут назад? Извините, сэр, боюсь, тут какая-то ошибка. Я никуда не отлучался и от нас вам никто не звонил.

Тут мне стало совсем муторно. Кто-то нехороший до меня добирается — это ясно. Но кто? День померк, розы поникли, теннисные мячики перестали летать. А вместо этого я вижу за окном: у дома останавливается машина с двумя мужчинами внутри. Они сидят там и не выходят. И у меня одна мысль в голове: «Если кастровцы будут взрывать, как хорошо, что ни Марины, ни детей нет дома».

Всё же машина постояла-постояла и уехала. Мне нужно было съездить по делам, вернулся затемно. Позвонила соседка Кэрол и сказала, что меня спрашивал какой-то человек. Нет, послания не оставил, сказал, что заедет в другой раз.

Потянулись томительные часы. Ночь, утро субботы, день. И только в начале двенадцатого вечером над дверью задребезжал звонок.

Урча животом от страха, но собрав все уроки героев Хемингуэя и Джека Лондона, я пошёл к дверям. Остановился в крошечной прихожей перед стеклянной дверью. За ней увидел вполне благообразного молодого человека, в пиджаке, галстуке и кипе.

— Вы Игорь Ефимов? (По-английски.)

— А кто его спрашивает?

— Мне поручено передать ему важные бумаги.

— Ничего себе вы выбрали время для передачи бумаг.

— Другого времени у меня не было, — отвечает ночной визитёр и вдруг рывком открывает хлипкую стеклянную дверь. После этого наглец достал толстый конверт и швырнул мне под ноги. Потом повернулся и пошёл к своему автомобилю.

Ничего умнее ошеломлённый Ефимов придумать не мог, как схватить конверт и швырнуть его вслед уходящему. А тот, не поворачивая головы, поднимает палец, качает им и говорит со спокойной уверенностью: «Нет, на вашем месте я бы этого не делал».

Автомобиль уезжает. Я смотрю на конверт, лежащий в траве, словно это свернувшаяся кобра. Наконец подхожу, поднимаю, открываю. И в свете уличного фонаря читаю на первой странице толстой пачки бумаг: «Дело № 90-CIV-3400KC. Федеральный суд Южного района штата Нью-Йорк. Шемякин против Ефимова».

«Ага, — подумал тут догадливый автор детективных расследований. — Кипа. От заката в пятницу до заката в субботу верующий еврей не мог совершить своё гнусное дело». Которое на ихнем юридическом жаргоне называется «вручение иска». Те, кто смотрел фильм «Вердикт», вспомнят, на какие трюки пускаются американские адвокаты, чтобы заполучить нужный адрес или номер телефона.

Итак, машина адвокатского посланца уехала в ночь. Я возвращаюсь в дом, открываю конверт, начинаю читать вложенные в него документы. И постепенно до меня доходит смысл происходящего. Хотя смысла — не больше, чем в романе Кафки «Процесс».

Издательство «Эрмитаж» опубликовало два сборника интервью журналистки Беллы Езерской, которые она брала в 1980-е годы у различных деятелей культуры — русских эмигрантов. Среди её собеседников: Аксёнов, Бродский, Вишневская, Юрий Любимов, Владимир Максимов, Михайло Михайлов, Эрнст Неизвестный — всего двадцать два человека. Включая Михаила Шемякина. Естественно, все мастера представлены в самом благоприятном свете. Но Шемякину не понравились два абзаца в восхвалениях журналистки. Он посчитал, что они бросают тень на его репутацию. И он просит суд наказать автора и издателя книги «Мастера» штрафом в десять миллионов долларов каждого.

Какие же это абзацы?

А) Приведя отрывок из интервью Шемякина советской журналистке, в котором он с любовью и гордостью говорит о своём отце — офицере советской армии, Белла Езерская пишет: «Портрет отца действительно висит на стене в студии, раньше его вроде не было». Шемякин утверждает, что портрет висел всегда.

Б) В 1987 году десять виднейших деятелей российской культуры за рубежом обратились к Горбачёву с призывом доверять своему народу и способствовать культурному диалогу на основе свободного обмена и уважения к правам человека. Езерская посмела утверждать, что Шемякин был среди десяти подписавших, а на самом деле его там не было. (Подписали обращение: Василий Аксёнов, Владимир Буковский, Эдуард Кузнецов, Юрий Любимов, Владимир Максимов, Эрнст Неизвестный, Юрий Орлов, Леонид Плющ, Александр Зиновьев и его жена Ольга.)

То есть Шемякин всегда любил отца-героя, а злая журналистка представляет дело таким образом, будто он только недавно стал демонстрировать эту любовь, пытаясь привлечь благорасположение советских властей, чтобы они разрешили ему выставку в Москве. То же самое и с «Письмом десяти»: она хочет клеветнически приписать ему единомыслие с группой убеждённых антисоветчиков. За такую клевету меньше десяти миллионов требовать как-то даже смешно.

Я вспомнил, что год назад Шемякин уже пытался затеять эту свару. Мы получили письмо от его адвоката, перечислявшие те же отрывки из книги Езерской как обидные. В ответном письме я разъяснил неосновательность обвинений, и адвокат умолк. Мне казалось, что дело на этом закончилось. Что же заставило Шемякина возобновить эту нелепую тяжбу?