Книга Домашний огонь - Камила Шамси

– Кто это?

– Исма Паша. Сестра…

– Я знаю. Впустите ее.

– Сюда, сэр?

– Моя мать не так меня воспитывала, чтобы я посреди ночи оставлял женщину на улице. И, Суарес… там ведь только мужчины на дежурстве? Не обшаривайте ее слишком тщательно.

– Поздно, сэр. Ваша безопасность – основной приоритет.

Она вошла, прикинула на глаз размеры кухни, и Карамат почувствовал, как ему был вынесен приговор. Он наполнил вином второй бокал и подтолкнул по хромированной стойке ближе к ней.

– Спасибо, не надо, – сказала она. Хотя бы не «я не пью» – с поджатыми губами, как он ожидал. Совсем не похожа на сестру не только чертами и мастью, но и тем, как держалась, словно вполне отдавала себе отчет, что находится в присутствии мужчины, обладающего всей полнотой власти и вполне способного этой властью воспользоваться. «Вероятно, девственница», – подумал он и удивился: с каких это пор он так реагирует на девушку с покрытой головой, которая словно старалась выглядеть как можно зауряднее.

– Ради такого вина можно и в ад отправиться, – сказал он, смакуя глоток.

Она обеими руками взяла бокал, понюхала.

– Пахнет словно бензин.

На миг – будто удар в живот – он испугался, что она пригубит вино, решит, что это его условие, цена, которую необходимо уплатить, иначе ее не выслушают.

– Чего вы хотите? – спросил он, и было что-то в его тоне, заставившее Суареса сделать шаг вперед.

– Я хочу вылететь завтра утром в Карачи и чтобы в аэропорту меня не задерживали.

Он взял ее бокал и перелил вино в свой.

– Вы сделали совершенно правильное заявление для прессы. У меня сложилось впечатление, что вы разумный человек.

– Она моя сестра. Почти что дочь.

– Тем не менее она к вам прислушиваться не стала.

– А вы любите своих детей лишь тогда, когда они вас слушаются?

– Осторожнее.

Да, это не молоденькая девушка. Взрослая – и гораздо опаснее той безумицы, сидящей в пыли.

– Эймон обожает вас. А вы представили его дураком перед всем светом.

– Это его вина, не моя. Девчонка, одержимая идеей спасти брата, ни разу не проговорилась, не вызвала подозрения? И об отце тоже молчала?

Исма прислонилась к холодильнику, локтем надавила кнопку электронной панели, и два кубика льда шустро выскочили из дозатора. Она отскочила. Эта бесшумная автоматика всегда раздражала Карамата. В детстве его восхищала старенькая морозилка с дозатором льда у одного из родственников в Уэмбли, ее стоны и стуки. Исма Паша с Престон-роуд, зажиточной части Уэмбли, взяла двумя пальцами кубик льда с решетки, на которую тот упал, и на минуту превратилась в воплощение его юношеских честолюбивых планов. Конечно же, она из тех, кого можно спасти, хоть ее семья и рухнула.

– Эймон с самого начала знал о нашем отце. Я рассказала ему еще до того, как он познакомился с Аникой.

Она стояла перед ним, кубик льда таял у нее меж пальцев, некуда его деть и непонятно, зачем взяла. Такая неуклюжая, безобидная. Волк в овечьей шкуре.

– До сих пор вы вели себя разумно. Ведите себя разумно и впредь, – посоветовал он, вращая бокал с вином и задумчиво всматриваясь в этот крошечный кровавый океан.

– Что? Нет, я не имела в виду… – Она опустила кубик льда в пустой бокал, лед впитал в себя последние капли вина, окрасился красным. – Вы подумали, я решусь противопоставить свои слова официальному заявлению министерства внутренних дел? Или захочу еще больше испортить жизнь Эймону? Я всего лишь пытаюсь вам объяснить, что ваш сын умнее и мужественнее, чем вы думаете. Вы принимаете его силу за слабость.

– Вы так страстно заступаетесь за моего сына. Жаль, что он не предпочел вас вашей сестре. Вас я бы принял в семью.

– Он и не думал предпочесть меня, – словно бы равнодушно ответила она.

Министр поднял брови, всматриваясь в нее поверх бокала.

– А был шанс?

– Нет.

– Мне слышится оттенок «да» в этом «нет». Когда-нибудь нам имеет смысл вернуться к этому вопросу. Но сначала разберемся с нынешней ситуацией. Вы пришли просить об одолжении. Хорошо. Посмотрим, насколько вы разумны. Вы убедите сестру оставить тело, чтобы его похоронили в Карачи? Теперь уже все равно оно в таком состоянии, что на борт его не допустит ни одна авиалиния.

Он уперся взглядом в кубик льда, тающий, розовеющий.

– Ее невозможно убедить. Я хочу быть с ней, больше ничего не остается.

Почти такие же слова произнес Эймон: «Я хочу быть с ней, больше ничего». Бессмысленные слова слабого мальчика. Он все время твердил себе это слово, думая о сыне: слабый. Взял почти пустой бокал с хромированной столешницы, проглотил ледяную, притупляющую вкус воду, чем-то слабо окрашенную. Инородное тело во льду.

– Суарес, где мой сын?

– В Нормандии, сэр. В имении мисс Элис.

– Он под наблюдением?

– Нет, сэр. Я думал, будет достаточно следить за его… за Аникой Пашой… удостовериться в отсутствии контактов, как вы велели. Хотите, чтобы я…

– Нет-нет. Вы все правильно сделали. Спасибо, Суарес, вам пришлось работать допоздна. Можете оставить меня с ней. Подставка с ножами у меня под рукой, ей не дотянуться.

Когда за Суаресом закрылась дверь, Исма Паша сказала:

– Эймон унаследовал ваше чувство юмора.

– Но он забавнее.

– Верно.

Карамат вытащил из кармана телефон, послал Джеймсу СМС: «Выясните, использовал ли мой сын недавно свой паспорт. Деликатно».

Сложил руки, немножко отклонился назад. Услышал легкий вздох Исмы, наклонил голову и увидел, что она подражает его позе, затылком уперлась в морозильник. Удивительная женщина. Эймон явно вскружил ей голову, но это ничуть не ослабило ее преданность сестре.

– Почему вы выбрали социологию? – спросил он. Зря открыл вино, Терри еще больше рассердится. Такими выходками в супружеской войне ничего не добьешься.

– Я хотела понять, почему мир так несправедлив.

– Разве Бог не дает вам все ответы? – Он сам удивился, откуда взялась эта легкая насмешка в голосе.

– Бог дает, но опосредованно.

– Это как? – удивился он.

Девушка становилась красивой, когда ее лицо успокаивалось, исчезала гложущая тревога.

– Во-первых, он создал Маркса.

– Оказывается, у вас тоже есть чувство юмора.

– Это если считать, что я пошутила. – Она дразнила его прямо в лицо, между ними что-то происходило, это не было связано с сексом, но оттого было даже опаснее. Он узнавал ее, узнавал в ней тот мир, от которого отказался.