Книга Домашний огонь - Камила Шамси

Министр внутренних дел отложил газету со звуком, явно выдававшим раздражение, и вновь уставился на Анику Пашу. Даже когда ничего нового не происходило, репортеры отыскивали кого-то еще, чтобы взять интервью, тыкали микрофонами в лицо «представителям гражданского общества», которые надумали выразить поддержку плакальщице. Они приходили в парк и в густеющих сумерках зажигали свечи.

Не было нужды в столь драматических жестах, как лишение гражданства. Такое решение спишут на личные счеты – но, чтобы вернуться в Великобританию по новому пакистанскому паспорту, ей придется запросить визу, и пусть запрашивает, если времени и денег не жаль. Что же касается британского паспорта, конфискованного службой безопасности, когда девица попыталась отправиться к брату в Стамбул, этот документ не был утерян или украден, срок его действия не истек, а потому попросту не имелось причин подавать на новый. Она останется подданной Великобритании, на здоровье, только жить ей придется за пределами этой страны.

Огоньки свечей отражались в ледяном гробу. Языки пламени дрожали, и казалось, будто внутри, подо льдом, что-то шевелится. Карамат подошел к окну, поднял жалюзи, впустив дневной свет, и оглядел привычную сцену – Маршам-стрит, внезапно растрогавшую его повседневными подробностями: машины на парковке, женщина тащит пакеты с покупками, намотав их ручки на запястья, жмутся друг к другу тоненькие деревца. Его Лондон, Лондон всех и каждого, за исключением только тех, кто желал причинить городу вред. Он коснулся вены у себя на шее, и теплое движение собственной крови успокоило его.

* * *

Он вернулся в Холланд-парк после общения с «Ньюс-найт», интервью, как и ожидалось, вышло нелегким, но Карамат сумел сохранить спокойствие, пояснил, что никаких решений о трупе не принимал, его решения касались живого «врага Великобритании» (это выражение он повторил трижды, ровно столько, сколько требовалось, хотя полагал, что сошло бы и в четвертый раз). Требование «репатриации» трупа, на чем настаивает девушка, могло бы проистекать только из наличия гражданства, а таковое прекратилось в тот самый день, когда он, Карамат Лоун, занял эту должность и послал недвусмысленное предупреждение всем, кто полагал, будто привилегией британского гражданства можно злоупотреблять без всяких для себя последствий. И нет, он не считает, что слишком сурово применять тот же приговор к молодым девушкам, так называемым «невестам джихади». Давно уже стало немыслимо прикидываться, будто кто-то не знает в точности, что это культ смерти и ничего более. Граждане Британии поддерживают такую политику, в том числе большинство британских мусульман. Услышав такое заявление, ведущий программы задрал брови.

– Вы так в этом уверены? – переспросил он. – Насколько я понимаю, существует распространенное мнение, и представитель Ассоциации британских мусульман только вчера выразил его в нашей программе: вы ненавидите мусульман.

– Я ненавижу тех мусульман, из-за кого люди ненавидят мусульман, – очень тихо возразил Карамат.

Вернувшись домой, он зашел в спальню, откуда был недавно изгнан. Терри наверняка смотрела интервью, и она-то знает, как ранил его этот вопрос. Он понимал, что жена все еще сердится, считает, что он должен был как-то защитить Эймона, однако должна же она была смягчиться. Он всего лишь хотел прилечь рядом с ней, даже не дотрагиваясь – пусть пока непрощенный, лишь бы не вовсе нежеланный. Потом, ночью, она коснется стопой его стопы – некогда сложный ритуал примирения за тридцать с лишним лет супружеской жизни сократился до этого простого жеста. «Наша любовь уже вступает в средний возраст», – сказала она ему несколько недель назад в годовщину их первой встречи, пытаясь скрыть обиду из-за того, что он вернулся с Маршам-стрит чуть ли не за полночь и совершенно забыл об этой дате, которую они всегда отмечали только вдвоем, в отличие от годовщины свадьбы, семейного, а то и светского мероприятия. И тем обиднее был его промах, что всего за несколько месяцев до того Терри отказалась от активной роли в своей компании – она давно уже поговаривала о переходе на должность почетного президента, но ему не верилось, что она действительно так поступит. «Один из нас должен оставаться неподвижной точкой во вселенной, иначе мы и видеться перестанем» – так пояснила она свою отставку и только этими словами намекнула, что это решение связано с ожидаемым назначением Карамата министром внутренних дел. Самое меньшее, что он мог сделать в ответ – помнить о чертовой годовщине. Обычно Карамат признавал ошибку сразу же и спешил ее загладить (и он принес ей на следующее утро завтрак в постель и, прежде чем ушел на работу, проявил внимание иного рода, вполне угодив жене), а затем выбросил эту историю из головы. Копаться в прошлых неудачах – лишнее беспокойство ко всем неприятностям этого дня, от нервозности Суареса и разговора с сыном до вопроса о ненависти к мусульманам и этой девушки, этой, будь она проклята, девчонки.

– Нет! – сказала Терри, когда он распахнул дверь. – Нет. Уходи.

– Я посижу здесь, – сказал он, указывая на стул рядом с туалетным столиком.

– Я говорила с нашим сыном. Он передал мне твои слова. Насчет минета. Значит, ты эксперт и знаешь тех, которые получше?

– Вот уж в чем у тебя нет оснований меня подозревать, при всех моих недостатках, – сказал он, развязывая галстук и сбрасывая ботинки.

– Я не шучу, Карамат. Вон!

Спорить бессмысленно, когда она в таком настроении.

Подумать только – сын вздумал пересказать матери эту часть разговора. Он что, понятия не имеет про законы мужского общения? Он снова спустился по лестнице, решил утешиться бутылкой до нелепости дорогого красного вина – подарком, оставленным Терри до особого случая. На первом этаже проводились формальные приемы, в цоколе Карамат укрывался от семьи, но в нынешних обстоятельствах и там, и тут ему было неуютно. Он вышел с вином во внутренний двор, но внезапно ожившие тени испугали его, вынудили присесть на корточки, укрываясь от пули – не сразу он понял, что это его охрана. В итоге он устроился на кухне, сидел на стойке и болтал ногами, как его дети, когда они были маленькими и жена уезжала по делам, а он готовил им завтрак. С тех пор кухонный стол исчез, на его месте появилась сверкающая хромом центральная стойка, где умещалось больше тарелок с сырами и канапе и рядами стаканы – прошу прощения, детки, бокалы – для шампанского. Он закатил рукава, вытащил стакан для вина. Первый индийский крикетист, завоевавший любовь англичан – Ранджитсинхджи, – всегда надежно застегивал рукава на запястьях, пряча темную кожу, и почему-то сейчас, с бокалом дорогого вина в руке, Лоун понял, как чувствовал себя знаменитый спортсмен. Он подержал глоток вина во рту, а затем напиток скользнул в горло – томно, как полагается такой драгоценности.

В дверь деликатно постучали. Вошел Суарес.

– Вы вроде бы не на дежурстве.

– Меня вызвали мои люди. Кто-то расхаживал взад-вперед у дома. Наконец Джонс спросил, чего ей надо, и она ответила, ей известно, что вы живете на этой улице, дома она не знала и подумала, если болтаться здесь достаточно долго, кто-то из охраны проявится.

Карамат насмешливо фыркнул.