Книга «Линия Сталина». Неприступный бастион - Герман Романов

– Могу, – уверенно отозвался Гловацкий, и его тут же повело, перед глазами расплылся коридор. Он пошатнулся и был сразу подхвачен крепкой рукой Ватутина под локоть. Начальник штаба фронта, обхватив его за плечи, завел в кабинет, дверь перед ними предупредительно распахнул адъютант. Бережно усадил на стул, тут же уселся напротив – щека дергалась от тика. Гловацкий попытался объяснить свою слабость:

– Крови много потерял, тут вино красное стаканами пить надо, его нет. Шоколад есть, молоко, но их не терплю! А сердце… Да шут с ним, времени на это нет, тут убить могут намного быстрее, чем болезнь свалит…

– Вас убьют гораздо быстрее в рукопашной, если вы еще раз в нее полезете! Откуда у вас эта дурь?! Вы советский генерал, фактически армией командуете, самой сильной группой войск в составе фронта! А ведете себя, как мясник на скотобойне – зачем лопаткой немцев рубить?! Ваше оружие – дивизии, десятки тысяч бойцов и командиров, сотни орудий и пулеметов, а вы безумную храбрость показать хотите?! Кузьму Крючкова решили своей удалью затмить?!

Ватутин говорил негромко и медленно, веско, и Гловацкому стало не по себе. Такой выволочки, причем абсолютно правильной, он никогда еще не получал, что в той, что в этой жизни. Слова просто кнутом хлестали – до него только сейчас дошло, что даже если старик сетту не ошибся, то пуля-дура этого знать не может по определению – от пулеметной очереди в упор ни один счастливчик не уцелеет. Такая излишняя самоуверенность очень дорого может обойтись не только ему – в конце концов, он сам знал собственный исход, – а тем многим тысячам красноармейцев, что сейчас насмерть стояли на дальних подступах к Ленинграду. Оправдываться бесполезно, он сейчас чувствовал себя насквозь виновным, но попытаться объяснить все же можно, потому что нет другого выхода.

– Виноват, Николай Федорович! Сам не понимаю, как меня занесло на первую линию обороны. Хотел обойти позиции, бойцов приободрить, но тут увидел, что строители побежали. Бешенство охватило: все дерутся, а эти бегут как зайцы! Остановил, ротного сам застрелил – он главным паникером и был, нескольких бойцов в чувство зуботычинами привел. И повел обратно, не думая о том, что генерал. Забылся просто в горячке, кругом стреляют, их танки горят, наши орудия бьют! Виноват!

– Что немецкие танки пожгли – это здорово! Видел фотографии, уже в Москву их самолетом отправил! Но что в драку полезли, не одобряю – на вас смотреть страшно, измордовали так, что не узнал в первую секунду! А ведь мы с вами давненько знакомы, вот только лет десять не встречались.

– С академии, с двадцать девятого. Вы на основном факультете, я на первом курсе – тогда и познакомились.

– Я же говорил, что давненько было. Мне сказали, что вы там немцев собственными руками прорву перебили?!

– Врут поди, только семерых. – Гловацкий ответил сухо, чтобы цифра не выглядела бахвальством. Получилось наоборот – Ватутин настороженно посмотрел на него, недоверчиво.

– Они в траншее наших раненых бойцов кололи штыками, как свиней. Саперы наш ДОТ хотели огнеметом спалить. Я озверел – одного пристрелил, еще пятерых лопаткой зарубил. Сам не ожидал, что одному из них верхушку черепа одним ударом отсеку. Откуда только силы взялись, не пойму.

– Ничего себе. – Генерал Ватутин обвел глазами далеко не богатырскую фигуру Гловацкого, еще раз посмотрел на забинтованную голову и синяки на изуродованном лице. Было видно, что начальник штаба поверил его рассказу.

– Один да пятеро – всего шестеро, а вы сказали про семерых?

– Соврать или сказать правду, товарищ генерал-лейтенант?! Можно и так сказать – собственными руками убил…

– Задушили, что ли?

– Душил тоже. – Гловацкий угрюмо цедил слова, к горлу подступила уже знакомая тошнота. В три приема он вытолкнул из себя слова, стараясь пересилить позывы. – Загрыз… Зубами… За глотку…

– ?!!!

Всегда вежливый Николай Федорович только выплеснул эмоции, глядя на Гловацкого. Тот чувствовал горячий комок в горле, чудовищным усилием остановил накатывающийся спазм. Схватил дрожащими пальцами папиросу из пачки, сумел закурить, хотя еле удержал спичку. После лихорадочных затяжек полегчало, и он смог вздохнуть почти спокойно.

– Простите… Я ему в глотку вцепился, он мне зубами щеку рвет. А мне не больно. И кровь теплая… Отвратная…

– Курите, курите – позеленели прямо на глазах. Слышал про подобные случаи, но сам не видел. А вы смогли, значит…

– В бешенстве был, озверел напрочь, сам плохо помню. – Гловацкий решительно затушил папиросу в пепельнице. Глянул на начальника штаба фронта просительно, пояснил: – Николай Федорович, давайте чаю попьем! Если, конечно, у вас время на это есть. А то не ужинал совсем, да вроде и не обедал – кручусь как белка в колесе.

– Думаете, один вы такой? У меня намного хуже положение, колесо на раскаленную сковородку поставили!

Начальник штаба Северо-Западного фронта генерал-лейтенант Ватутин Псков

– Оборона Псковско-Островского рубежа важна тем, что полностью перекрывает дорогу немцам на Ленинград! Наглухо! Обойти можно только через Эстонию, но там Нарвский перешеек, а за ним Кингисеппский УР. Или с юга, но уж больно далека железнодорожная ветка от Идрицы и прикрыта Себежским укрепрайоном. Тут наша вторая уязвимая точка! Сейчас СебУР занят 51-м стрелковым корпусом 22-й армии, другой корпус занял Полоцкий укрепрайон. Так что левый фланг 27-й армии надежно обеспечен. – Ватутин остановился, поглядел на задумчивого Гловацкого.

– Николай Федорович, шести дивизий недостаточно для прикрытия двухсот верст фронта двух УРов. Пусть даже хорошо укрепленных! Здесь на девяносто километров у нас стянуто столько же кадровых дивизий, да при поддержке мехкорпуса. Но если немцы надавят хорошенько…

– Против вас танковая группа! У немцев там пока всего пара дивизий, ваши сведения полностью подтвердились. Командующий фронтом выехал туда, на месте определится со сложившимся положением. Сразу скажу, что 11-я армия генерала Морозова полностью обескровлена, необходимо время на переброску эшелонами от Полоцка и Дриссы, куда вышли ее дивизии. 27-я армия оказать помощи не может, там слишком велики потери, понесенные под Двинском. В полках по семьсот бойцов, в лучшем случае, есть дивизии, где осталось столько же. Рубеж по Великой еще держат, но там всего две германские дивизии. Но что будет дальше, когда подойдут соединения их 16-й армии, а там не меньше десяти дивизий?!

Ватутин прихлопнул ладонью по карте – в Генштабе не представляли ту обстановку, что сложилась на Северо-Западном фронте, самом слабом из всех трех фронтов, что противостояли германским войскам. Нужно не менее десяти полностью укомплектованных дивизий, чтобы остановить немцев на рубеже реки Великой и в Эстонии.

Но где их взять, причем как можно скорее?

Из резерва Ставка выделила единственную 237-ю стрелковую дивизию, но она прибудет через неделю. Было передано указание Северному фронту отдать СЗФ из своего состава те соединения, что можно отвести из 23-й армии, обороняющей Карельский перешеек от Ладожского озера до Выборга. Насколько он знал, таких было всего две – 177-я и 70-я, обе прикрывали спешно возводимый по приказу Ставки с 3 июля Лужский рубеж, на котором должны остановить немцев на ближних подступах к Ленинграду. Указание начальника Генштаба генерала армии Жукова категорично – оборонительная линия по Луге должна быть полностью прикрыта войсками, подкреплений на СЗФ пока не отправлять. Спешно формируются четыре дивизии народного ополчения, но готовы они будут через неделю, не раньше. И рассчитывать на их переброску не стоит.