Книга Эпоха рыцарства в истории Англии - Артур Брайант

Решение вопроса зависело и от того, дает ли обычай Шотландии сыну младшей дочери больше прав, чем внуку старшей. Так как восемьдесят шотландских советников, половину из которых набрал Брюс, а половину – Баллиоль, не смогли прийти к соглашению, решение было возложено на английских судей. После долгих размышлений они решили воспользоваться английской традицией, гласившей, что пока не пресечется старшая линия наследников, младшая не имеет право на корону. Однако осталось рассмотреть еще одно предложение, внесенное отпрыском третьей дочери, английским аристократом и маркграфом, Джоном Гастингсом, лордом Абергавенни, не может ли Шотландия, будучи фьефом без мужских наследников, быть разделена между представителями трех сонаследниц. В этом его поддержал потерпевший неудачу Брюс.

Если бы в тот момент Эдуард хотел подчинить Шотландию своей личной власти и присоединить ее к Англии, то он, несомненно, согласился бы разбить это северное королевство на три первоначальных компонента: Лотиан, Олбан и Стратклайд и поделить их между претендентами. Но целью короля была не раздача по частям своих владений, но их объединение и включение в какое-либо еще большее владение. Его судьи объявили Шотландию неделимым королевством и, таким образом, невольно гарантировали ее будущую независимость.

17 ноября 1292 года, после шестинедельных слушаний, Брабазон присудил трон Баллиолю. Двумя днями позже Эдуард приказал своим констеблям освободить для него шотландские замки. Магнаты принесли оммаж своему новому королю, а последний – Эдуарду, своему суверену. Неудачливый участник состязания, старый Брюс, отказался признать требования на престол своего соперника и передал свои права на престол своему сыну, графу Каррика, который, имея ту же цель, что и его отец, передал свои шотландские владения своему собственному сыну, Роберту Брюсу, тогда несовершеннолетнему, впоследствии отплыв в Норвегию, чтобы выдать замуж свою дочь за овдовевшего короля Эрика – отца маленькой принцессы, чья смерть и стала причиной всех проблем и несчастий.

Баллиоль был официально коронован в Сконе в день Св. Андрея на достопамятном Камне Судьбы, принесенном, как считалось, древними королями скоттов с берегов своей родной Ирландии. Новый король был спокойным, скромным человеком, мало подходившим для роли буфера между буйной местной знатью и сюзереном, столь же жаждущим официального закона и порядка, как и Эдуард. Волнения начались почти сразу же.

Так, 7 декабря, всего лишь две недели спустя после того, как «великое дело Шотландии» было решено и почти перед самой коронацией Баллиоля, один из его подданных, берикский купец, обратился в английский суд, протестуя против решения шотландских юстициариев. Эдуард, гордившийся тем, что никогда не отказывал в правосудии ни одному человеку, приказал, чтобы прошение было доставлено на суд Королевской скамьи в Ньюкасл, где он устраивал рождественский пир. Когда же Баллиоль напомнил ему, что, по соглашению в Бригеме, ни один подданный Шотландии не может ходатайствовать ни в одном суде за пределами своего королевства, Эдуард ответил, что он не связан брачным соглашением, которое не было доведено до конца. Чтобы окончательно разрешить этот спор, король сделал выписки из оммажа, принесенного Баллиолем, и заставил того скрепить печатью документ, освобождающий его от каждой «статьи, соглашения и обещания», сделанного в Бригеме.

Это был крупный политический просчет английского короля, хотя он и вытекал из пожизненных представлений Эдуарда на права и обязанности короля и закона. В эпоху установления и проведения в жизнь закона он был одним из крупнейших законодателей, когда-либо носящих корону. Плантагенет принял оммаж у Баллиоля как у английского барона и короля Шотландии; и, будучи его сеньором, связал себя феодальной клятвой защищать его права и как английского подданного, и как шотландского короля. Он поклялся уважать законы и установления Шотландии, как ему приходилось уважать в Гаскони, Уэльсе, Ирландии и всех своих доминионов. Но, с другой стороны, как суверен, он также должен гарантировать правосудие по всей строгости закона всем своим подданным. Если кто-либо из них не мог добиться правосудия в суде своего непосредственного господина, даже если последний был королем, он имел право искать справедливости в суде сюзерена. Это было то же самое право, что Генрих II дал своим английским подданным, когда выпустил указы, дающие право апеллировать к королевским судам, в поисках правосудия, если они не могли получить его в судах своих феодальных сеньоров. Также не могли королевские суды совершать правосудие по правилам менее просвещенным, чем те, что обычно использовались, или вступавшим в противоречие с принципами естественного права.

Такое же требование английского короля к валлийцам отвергнуть примитивные законы прошлого во имя справедливости разрушило планы Эдуарда на мирный союз с Уэльсом. Как только Баллиоль отказался от права своего королевства настаивать на условиях Бригемского соглашения, он проиграл. В течение следующих двух лет его постоянно вызывали в королевский суд в Вестминстере, как если бы Шотландия была английской вотчиной. Так как английские суды предлагали более совершенную систему правосудия, чем шотландские, то к ним часто прибегали не только английские и иноземные подданные, как, например, гасконский виноторговец, преследовавший судебным порядком Баллиоля за билль о виноторговле, изданный его предшественником, но и сами шотландцы, недовольные приговорами собственных судов. Наиболее унизительной была апелляция сына бывшего графа Файфа – одного из новых главных королевских магнатов – против судейского решения шотландского совета или парламента. Когда, в последний раз попытавшись оказать сопротивление, Баллиоль отказался отвечать в Вестминстере или же просить об отсрочке, ссылаясь на то, что как Шотландский король, он не может сделать ни того, ни другого без согласия «добрых людей своего государства», его отдали на милость короля за презрительное отношение к суду своего суверена и приказали передать три его самых мощных замка. Тогда он уступил, еще раз признав себя подчиненным Эдуарда. «Пустой камзол», – называли его подданные. Столкнувшись с их негодованием и требованиями английского короля, он оказался между двух огней. «Простое создание, он не открывал рта, – писал современник, – опасаясь бешеной дикости тех людей, дабы они не уморили его или не заточили в темницу. Так он жил год, как ягненок среди волков».

У него был выход, но этот путь не был счастливым. Баллиоль был не единственным королем, над которым стоял суверен. У Эдуарда тоже был сеньор. Его кузен, Филипп Красивый – от чьих юношеских деяний он хлебнул много горя – обещал уважать, как и Эдуард это делал, узы семейной любви между королевскими домами Англии и Франции, установленные Людовиком Святым и Генрихом III. До сих пор политика велась мудрыми провансальскими юристами, которым этот проницательный, расчетливый молодой человек доверял свои дела, чтобы они расширили его власть, насколько это возможно. Реалист, как и его прапрадед, Филипп Август, французский король стремился продолжить процесс, временно прекратившийся во время правления Людовика Святого, подчинения отдаленных и формально независимых французских фьефов единой власти и закону, как в Англии. Филипп Август вырвал у деда Эдуарда провинции Нормандию, Анжу, Мэн и Турень. Филипп, чья женитьба принесла ему крупный французский фьеф Шампань и савойское королевство, хотел завладеть последним, что осталось от анжуйской империи во Франции, – герцогством своего кузена Эдуарда – Гасконью.