Книга Битва за Атлантику. Эскорты кораблей британских ВМС. 1939-1945 - Денис Райнер

Вскоре после рассвета из машинного отделения позвонил старший механик и сообщил, что мы, должно быть, потеряли что-то с палубы – слишком много воды поступает через дыры в палубе прямо над ним. Я отошел к кормовому концу мостика и осмотрел палубу – на первый взгляд там было все в порядке. Когда я вернулся к компасу, старший помощник как раз сменялся с вахты и собирался идти вниз завтракать. Я сказал:

– Номер один, чиф думает, что с кормы от трубы у нас что-то смыло с палубы – в машинное отделение льется вода. Я посмотрел отсюда, но ничего необычного не увидел. Если вас не затруднит, взгляните сами, что он придумывает.

Я внимательно следил, как облаченная в кожаный плащ фигура осторожно продвигается по палубе в сторону кормы. Вскоре она скрылась из вида за помещением гидролокатора. Через несколько минут фигура появилась снова – старпом был явно взволнован и двигался куда менее осторожно. Стараясь перекричать ветер, он заорал:

– Трехдюймовка сгинула вместе с платформой!

И так бывает: трехдюймовое орудие свалилось за борт вместе с платформой, на которой было установлено, при этом даже не погнув поручней, чтобы показать, где именно это произошло.

Этим утром – пошли наши пятые сутки в море – с «Вими» и «Волантира» доложили о погодных повреждениях. К этому времени численность судов конвоя сократилась до 20 единиц, поэтому я приказал эсминцам возвращаться в Англию. Два корвета были намного лучше приспособлены к подобным условиям, чем эсминцы, и достаточно легко справлялись с маневрированием. Поэтому я отправил их посчитать, сколько детишек осталось в люльке, и заодно выяснить, с нами ли еще эскортный танкер. Один корвет доложил о 20 судах, другой о двадцати одном. Но к сожалению, танкера не было. У нас не было топлива, чтобы пересечь Атлантику без дозаправки, поэтому проблема представлялась крайне серьезной.

Наступившая ночь была еще хуже предыдущих, если такое вообще было возможно, и утром мы обнаружили в поле зрения только восемь торговых судов. Я отправил радиограмму командующему:

«Конвой рассеян непрекращающимся штормом. Со мной осталось только восемь судов. По возвращении в порт „Уорвику“ потребуется ремонт в сухом доке – все топливные танки текут. В такую погоду немецкие подводные лодки действовать не могут. Прошу разрешения вернуться».

Ближе к вечеру я получил ответ, состоявший из одного слова:

«Одобряю».

Подозвав к себе два корвета, мы развернули наши корабли кормой к ветру и с оборотами двигателей, соответствующими 7 узлам, направились домой с фактической скоростью 10 узлов. Бельгийцы прекрасно себя проявили. Быть может, на их жилых палубах и стоял запах, непривычный для наших англосаксонских носов, но команды действовали очень слаженно и, главное, старательно.

Сухопутный читатель может подумать, что такое возможно, но на деле океанский корабль не может идти быстрее волн. Большая волна двигается со скоростью 45 узлов, что больше, чем скорость любого корабля. Даже если ты будешь идти со скоростью, близкой к этой величине, гребные винты будут тянуть корму вниз, а вовсе не приподнимать ее, и догоняющие волны будут заливать палубу.

Теперь мы могли открыть движение по верхней палубе – корабль шел без особых затруднений. Но когда с кормы надвигались гигантские волны, которые проходили под нами, корпус изгибался так сильно, что рулевые тяги между рулевой рубкой и рулевым механизмом постоянно застревали. Прочные водонепроницаемые переборки, расположенные между машинным и котельным отделениями, трещали и лопались, как жестянки с печеньем. Грохот был слышен даже на верхней палубе. После ужина я долго стоял на мостике, вглядываясь в даль. Море, казалось, совершенно обезумело. С кормы нас настигали гигантские водные валы, увенчанные пенистыми шапками высотой 5–6 футов. Корма взлетала вверх, нос нырял вниз. Волна проходила под нами – и все повторялось, только наоборот: корма тонула, а нос задирался вверх. Корма опускалась до тех пор, пока, если смотреть назад, следующая волна казалась минимум в два раза выше своего действительного размера. А следует признать, что ее истинная высота тоже была устрашающей. Впервые в жизни я ясно почувствовал, что ветер во впадине между волнами ощутимо слабее, чем на гребне. Наша маленькая посудина смело задирала хвост, будто в насмешку над яростью стихии. Волнующее зрелище!

Я наблюдал его довольно долго, но неожиданно почувствовал: что-то изменилось. Небо к северо-западу от нас вдруг стало неправдоподобно черным. Но даже в сгустившейся чернильной тьме поверхность воды была хорошо видна. По сравнению с новой, какой-то неземной чернотой вода показалась до странности светлой, а корабль на ее фоне резко потемнел. Размышляя, что бы это все значило, я заметил надвигающийся шквал. Он был приблизительно в миле от нас и приближался с северо-запада со скоростью около 80 миль в час. Я много читал о парусных судах, попавших в шквал, и знал, по крайней мере из литературы, чем это может кончиться. Шквал догоняет парусник, захватывает его и сносит все мачты, так как приносит с собой ветер, внезапно меняющий направление на 45–90 градусов. Мне уже доводилось видеть небольшие шквалы, но они и близко не напоминали то, что было перед нами сейчас. Он был отмечен единственной волной, украшенной пенистым гребнем, такой же высокой и яростной, как те, что накатывали на нас с запада. Через несколько секунд я понял, что эта новая волна встретится с одной из старых как раз у нас за кормой. Затаив дыхание, я ждал. Корма начала подниматься вверх, она задиралась все выше и выше, а затем вышла из ветра – теперь корабль напоминал маленькую шлюпку, выбрасываемую на открытый берег. Он повернулся и принял пенящуюся стену воды на борт.

Я почувствовал, как его развернуло, и понял: рулевой потерял управление. Я бросился по штормтрапу на палубу рулевой рубки. Корабль развернуло. В течение нескольких душераздирающих секунд я боролся с дверью, которая никак не желала открываться. Позже я узнал, что вода хлынула на жилые палубы и наш старый боцман – исключительно богобоязненный индивидуум – едва не утонул в клозете. «Я стоял по шею в воде, – доложил он позже, – и бранился на чем свет стоит. Сам не ожидал от себя такого богохульства, сэр».

Я справился с дверью и увидел в середине рубки бесхозный штурвал. В дальнем углу можно было рассмотреть некую бесформенную кучу, из которой торчали руки и ноги. Оказалось, что это рулевой и посыльный. Я устремился к машинному телеграфу, причем вовсе не благодаря хорошей спортивной форме, а по чистой случайности сумел удержаться, опираясь на носок одной ноги и пальцы руки. Я позвонил, приказав полный назад правому двигателю и стоп машина левому. В это время раздался крик «человек за бортом!», но я ничего не мог предпринять. Я был обязан позаботиться о корабле. Я чувствовал, как он завибрировал – правый двигатель начал работать на задний ход. Слава богу! Корабль выравнивался! Чаша компаса снова вернулась на свое место в нактоуз, картушка компаса сдвинулась с места и начала медленное движение по кругу – корабль поворачивал на восток. Он еще раз сильно качнулся, заставив мой желудок совершить быструю пробежку к горлу, и бодро двинулся вперед. Я взял в руки штурвал и позвонил в машинное отделение, приказав дать 70 оборотов на оба двигателя.