Книга Тайна графа Эдельмута - Анжелина Мелкумова

— Прошу, ваше сиятельство! — Склонившись в поклоне, Бартоломеус отворил дверцу.

Орел с достоинством перешагнул порог узилища.

— Конфету! — протянул Бартоломеус руку.

— Момент.

Вилли вытащил из-за пазухи маленький узелок зеленого сукна. Развязал, порылся… вытащил. Ага!

С конфетой хлопот не было. Будто зная, что его ждет, орел без церемоний подобрал клювом с ладони Бартоломеуса сладкий сахарный шарик. Дернул шеей, чтоб проглотить. Встрепенулся всем телом — аж перья полетели… Пропал.

То есть пропал орел. А на его месте оказался человек: борода всклокочена, горящий взгляд из-под густых бровей так и жжет, так и пронизывает насквозь — королевский облик!

«Все хорошо, что хорошо кончается», — поется в старинной песенке.

— Ну, наконец-то! — сорвав шапку, грохнулся на одно колено Вилли Швайн. — Все, слава Богу, прошло великолепно! Ваше сиятельство не поверит — нас тут чуть не съели!

Закрыв лицо руками, Вилли выразительно потряс шевелюрой:

— Ох, боже мой, как я еще не поседел после всего этого! Но теперь конец всем приключениям, да здравствует…

Он еще чего-то хотел сказать, Вилли Швайн, но смолк. Ибо тишина, воцарившаяся в камере уже довольно давно, поразила бы всякого. Человек-орел все еще сидел на месте, не сводя настороженного взгляда со спасителей. А Бартоломеус, бледный, тянул Вилли за рукав.

— Вилли…

— Да? Что такое? Что-то не так?

Голос у Бартоломеуса был хрипл. А лицо было… Попросту сказать, на нем не было лица.

— Вилли, клянусь тебе чем хочешь… чем хочешь… Но только этот… возле клетки… не мой господин!

* * *

— Ты уверен? — Вопрос Вилли прозвучал глупо.

— Уверен ли я? — вспыхнул Бартоломеус — горячо, но все же шепотом. — Я, который знал графа с юности? Который был его оруженосцем на войне, делил с ним радости и беды? Это я — да не узнаю графа?

— Но прошли годы, он мог постареть, измениться… — почесал затылок Швайн.

— Однако не до такой же степени! Чтобы нос из орлиного вдруг стал приплюснутым, волосы из черных сделались рыжими, а глаза из карих — голубыми!

Что оставалось делать Вилли? Только присвистнуть.

— Фью-ить! — присвистнул он. — Кто же это, если не граф?

Оба одновременно обернулись к человеку-птице.

— А вот это мы сейчас и выясним.

Ах, как грозно сдвинулись брови управляющего замком Нахолме! В какую зловещую линию сложились губы камергера! Как оглушительно бряцнули мечи в ножнах!

Увидав надвигающихся на него вооруженных людей, незнакомец вскочил — и попятился, попятился, попятился, закрываясь руками… Пока — тумм!.. — не стукнулся затылком о стену. Если б и были у кого сомнения в отношении личности спасенного, то теперь они рассеялись бы окончательно: движения незнакомца ничуть не напоминали графскую стать, а скорее — повадки крестьянина из деревни Пеньки.

— Я — крестьянин из деревни Пеньки… — кланяясь, лепетал спасенный. — Благослови вас Бог, добрые господа… Черт на мою голову свалился… Рыбачил я спокойно на реке… вдруг — богатый барин… «эй, малый, переправь меня на ту сторону»… как не переправить — переправил. Он сошел на берег, протянул конфетку… «съешь, вкусная»… Сам черт то был, знаю теперь…

Тут бедняга надолго замолчал: рот распахнулся, глаза выпучились — да не просто так, а на Бартоломеуса глядя. Лицо из белого стало синим, из синего — зеленым, а из зеленого — стало медленно сереть… Хотел чего-то сказать — не смог. Только губами зашлепал беззвучно. И все так же глядя на Бартоломеуса, вдруг замахал руками — закрестился.

Не сразу, но догадались, в чем дело.

— Ах, вот оно что! — улыбнулся Бартоломеус. И поспешно снял голову: — Это вовсе не моя голова, а графа Шла…

Глухой стук об пол. Бедняга не выдержал потрясения.

— Что за день такой! — чертыхался Вилли Швайн. — А все потому, что не проследил — с левой ноги встал…

— Одно скажи хотя бы! — кричал в ухо полуобморочному Вилли. — Давно ты тут — орлом? Других больше нет?

— Хххрр…. — в беспамятстве хрипел несчастный. — Хххрр…

Он явно испускал дух.

— Скорее, — обеспокоился Бартоломеус, — скорее его на свежий воздух!

На свежем воздухе бедняге полегчало. На щеках появился румянец. Он даже заулыбался, ища глазами, куда же делся нечистый. И неудивительно: пока спускались во двор, Бартоломеус успел нахлобучить на плечи другую голову.

— Чего спрашивали? А… Один я тут орел. Третьего дня меня заколдовали.

Третьего дня?!

— Третьего дня?! Но как же…

Вилли с Бартоломеусом переглянулись.

— Не нравится мне это, — сказал один. — Похоже на проделки черта.

— Не иначе, без хвостатого не обошлось, — выразил уверенность второй.

— Без хвостатого или без…

Они переглянулись. Мысль, пришедшая в головы обоим, была об одном и том же.

И словно в подтверждение со стороны конюшни раздалось душераздирающее ржание. Да не такое, как прежде — «и-хо-хо» — а с подвываниями и стонами.

Или черт защекотал гнедого, или…

— Беда! — защемило сердце у Бартоломеуса.

Пока мчался, стиснув в руке меч, к конюшне, невольно вспомнилось вчерашнее предчувствие: не сядет ведь, не сядет больше на гнедого никогда!

В конюшне было темно. Но даже слепой заметил бы, что гнедому совсем не плохо. Чав, чав… — раздавалось. Гнедой с аппетитом жевал сенцо.

Зато вороной конь Вилли Швайна, хрипя, дрожа и упираясь всеми копытами, жался к стене.

— Ничего не понимаю, — прошептал Бартоломеус.

Оставив Вилли в конюшне, он вышел и обошел ее вокруг. Никого. Только стая ворон на крыше.

Когда же вошел обратно, глаза Вилли напоминали две большие плошки.

— Барти!

— Да?

— Ты меня звал?

— Когда?

— Не валяй дурака! Ты сказал сейчас «Доброе утро, Вилли Швайн»?

— О чем ты, Вилли? — озабоченно вгляделся в лицо товарища Бартоломеус.

Вилли побелел.

— Значит, не говорил!

— Нет, конечно. Да что приключилось с тобой?

— Приключилось… — Вилли выхватил меч и зашарил по углам. — Ага!.. Ага!..

Летело сено во все стороны, стучал меч о голые стены.

Но абсолютно ясно было, что углы пусты.

— «Доброе утро, Вилли Швайн»… Кто-то сказал мне это так ясно! Как если б с двух шагов.

— Вилли!.. — Глаза Бартоломеуса расширились. — Вилли, неужели и ты тоже? — Он протянут руку и осторожно коснулся плеча друга. — Нет, но может ли это быть?..