Книга Солнце - крутой бог - Юн Эво

— Прости, у нас сегодня посещение слабоумных из института психиатрии, — говорю я и увожу ее в свою комнату, прежде чем папаша успеет выступить со следующим номером. Он выглядит виноватым и пристыженным. Я беру колу, чипсы из Сёрланда и соус чили.

— Он немного… немного необычный, — говорит Клаудия и обнимает меня, после того как я обнял ее. — Тише, тише, ты меня раздавишь!

— Все актеры такие, — отвечаю я.

— Родственнички… — смеется она, и мы снова говорим о наших семьях. И целуемся без передышки, как в первый вечер.

Но мы по-прежнему остаемся двумя космическими кораблями, которые изучают друг друга, — немного подозрительные, любопытные, конечно, а иногда и осторожные. В комнате царит странное напряжение. Как будто все тихо пылает и пронизано слабым электрическим током. Так продолжается, пока взгляд Клаудии не падает на папашино собрание синглов с выступлениями панков, которое он дал мне взаймы. То есть которое я выпросил у него взаймы. Это музыка, которую папаша предпочел бы хранить в сейфе. Если бы я не убедил его, что буду обращаться с пластинками, как с хрустальными вазами, и не оставлю на них ни одной царапины.

Клаудия садится на корточки перед полкой и с волнением перебирает пластинки.

— Господи, у тебя есть «Вандализм», «Хуже некуда!», «Биржа Осло» и «Мясо»! — восхищается она.

— Главное — это «Мясо»! — говорю я.

— А мне кажется, что De press и Cut гораздо круче, — говорит Клаудия.

— А где ты все это слышала?

— Брат собирает норвежский винил. Он настоящий фанат, — отвечает она, — Дошел до того, что собирает все, лишь бы это было норвежское. Танцы, тяжелый рок, техно, ретро. Чистое помешательство.

— Господи! — восклицаю я и думаю, сколько же ее брату нужно места для пластинок, выпущенных хотя бы только за один год. Ни одна квартира их не вместит. Наверное, это хобби немного похоже на мою страсть к фактикам. Не считая того, что мне для моего собрания достаточно одной коробки.

— Но у тебя много такого, чего я никогда не слышала, — говорит она.

— Давай поставим что-нибудь из лучшего, — предлагаю я спокойно и ставлю один из шедевров. «Вандализм» и «Мясо» откладываются в сторону. «Хуже некуда!» сменяются «Чистыми руками», и мы танцуем под эти старые ритмы. Мама просит нас приглушить звук. Она насытилась этим двадцать лет назад, говорит она. Я приношу еще чипсов, соуса и газировки, и, убавив звук, мы слушаем Gummgakk, PVC и Caligaris Cabinet, играющих в стиле «нового рока» 80-х годов.

— Адам! — вдруг говорит Клаудия с мольбой в глазах.

— Да? — я надеюсь, что ей опять захотелось целоваться.

— Адам? — повторяет она. С явной мольбой в каждом глазу.

— Чего тебе? — ворчу я, как большая, лохматая и довольная собака.

— Можно попросить тебя об одном одолжении?

ВОТ ОНО! — проносится в моем размягченном мозгу, в котором вода угрожающе плещется о стенки черепа.

— Могу ли я… бедная девочка… попросить у тебя взаймы твои синглы?

— М-м-м… нет, — тяну я.

— О-о-о, ну пожалуйста! — она умоляюще протягивает ко мне руки.

— Папаша наложил на них запрет. Это его синглы, — говорю я не совсем уверенно, и мне очень жаль, что она попросила не о поцелуе.

— Он ничего не заметит! — она вертится на диване.

— Он замечает все. Он проверяет, все ли они на месте, почти каждый день. Что касается синглов, он даже дядюшке Скруджу даст сто очков вперед.

— Мы совершим обмен, — она хитро улыбается и ерошит свой ежик.

— Какой обмен? — подозрительно спрашиваю я.

— Ты даешь мне взаймы пластинки и получаешь поцелуй! — она коварно улыбается и вытягивает губы трубочкой.

— Этого слишком мало. — Я пытаюсь напустить на себя презрение.

— Много поцелуев…

Я мотаю головой и делаю кислую рожу.

— Горячих…

Я делаю вид, будто не слышу.

— Настоящий долгий поцелуй, который длится вечно, как…

— Стоп! Это то, что нужно! — говорю я. — Но их должно быть по-настоящему много. Дешево ты не отделаешься.

— Круто! говорит она с улыбкой, означающей:

«Я так и думала». А вслух произносит: — Я вас, мужчин, давно раскусила.

— Ты и половины о нас не знаешь, — хвастливо говорю я и позволяю ей начать расплачиваться со мной поцелуями. Наш поцелуй длится почти целый вечер.

До самого ее ухода и до того, как она прячет в большой пластиковый пакет десять синглов, завернутых в пачку комиксов, чтобы папаша ничего не заметил. Но папаша сидит в гостиной и пялится в телик, не видя того, что там показывают. Он мечтает о свежем бифштексе. В глазах у него плещется коричневый соус.

Потом он выходит на кухню и наливает себе еще одну чашку горячего бульона. Я слышу, как он, проходя мимо, бормочет:

— Лосось с молодой картошкой и укропом, тефтели с жареной картошкой, цыпленок в карри, — он посылает мне налитый кровью взгляд, плечи у него опущены.

Папаша похож одновременно на звонаря из «Собора Парижской Богоматери» и душителя из Бостона. Нет, больше всего он похож на собаку Баскервилей.

— Я думаю только о еде, — шепчет он мне, снова выходя к нам.

— Ужинать будете? — кричит в это время мама.

Папаша со страдальческим видом смотрит на меня.

— Нет, спасибо, я сыт, — отвечает он не слишком убедительно.

Мама проходит мимо и хлопает его по животу.

— Здесь много всякой вкуснятины, — говорит она и уходит на кухню.

— Гм, — хмыкает папаша и ложится. Я уверен, что он мечтает о длинной веренице блюд с рыбой, мясом, красными и зелеными овощами. Может быть, и о каше! Хотя кашу он терпеть не может. Но сейчас даже каша для него желанна.

Понедельник, 22 июля

— Послушай, братишка, мне надо кое о чем с тобой потолковать, — говорит Сёс после завтрака. Папаша уже давно смотался из дома. Мама закончила читать объявления о смерти и тоже ушла.

— О чем? — спрашиваю я и жду, чтобы Сёс заговорила первой. Через полчаса ко мне придет Франк. У меня для него приготовлен сюрприз.

— О деньгах за велосипед. Тебе не кажется, что ты мог бы отдать мне хоть половину? Думаю, ты не надеешься, что я буду ждать их все лето? — говорит она и одевается, чтобы идти на работу. Бриджи ей тютелька в тютельку. Плюс солнечные очки, похожие на маску для ныряния. Они прилипают к лицу с помощью резиновой прокладки.

— Нет, конечно… — я стараюсь что-нибудь придумать и спасаю положение, начав чистить зубы. Разговаривать со щеткой во рту невозможно. С моей стороны это ловкий ход. Ход настоящего шахматиста.