Книга Столпы земли - Кен Фоллетт

Филип вновь сосредоточился на службе. На его взгляд, Уолеран проводил ее, может быть, чуть быстрее, чем следовало бы. Его снова начали одолевать сомнения, правильно ли он поступил, согласившись поддержать кандидатуру Уолерана на пост нового епископа, когда нынешний умрет. Уолеран был человеком знающим, но, похоже, он недооценивал значения религиозных обрядов. Процветание и могущество Церкви были в конечном счете лишь средствами для достижения главной цели — спасения человеческих душ. Однако Филип решил, что не стоит особенно беспокоиться по поводу Уолерана. Дело было сделано, и — кто знает? — старый епископ, возможно, разрушит честолюбивые планы архидиакона и проживет еще лет двадцать.

Прихожане вели себя шумно. Конечно, никто не знал слов молитвы, и только священники да монахи принимали участие в службе, а остальные лишь подхватывали наиболее знакомые фразы да восклицали: «Аминь!» Одни из них в благоговейном молчании следили за службой, другие слонялись туда-сюда, приветствуя друг друга и болтая. «Это простые люди, — сказал себе Филип, — и ты должен что-то сделать, чтобы привлечь их внимание».

Месса тем временем подошла к концу, и архидиакон Уолеран обратился к собравшимся:

— Большинство из вас знают, что возлюбленный наш приор Кингсбриджский скончался. Его тело, которое покоится здесь, в соборе, будет погребено на монастырском кладбище сегодня вечером. Епископ и монахи избрали его преемника. Им стал брат Филип из Гуинедда.

Он замолчал, и Филип поднялся, чтобы вывести процессию из храма. Но Уолеран заговорил вновь:

— У меня есть для вас еще одно печальное известие.

Удивленный Филип снова сел.

— Я только что получил письмо, — продолжал Уолеран.

Не получал он никаких писем. Это Филип знал точно, так как все утро они были вместе. Что на этот раз задумал хитрый архидиакон?

— В этом письме говорится о потере, которая до глубины души огорчит вас. — Он снова сделал паузу.

Кто-то умер, но кто? Уолеран знал об этом еще до своего приезда, но держал в секрете и теперь притворялся, что только что узнал новость. Почему?

Филип мог предположить только одно, и, если его подозрение было верным, значит, Уолеран — человек гораздо более честолюбивый и вероломный, чем можно было вообразить. Неужели он обвел их вокруг пальца? Неужели Филип оказался простой пешкой в игре архидиакона?

Заключительные слова Уолерана подтвердили эту догадку.

— Горячо любимый епископ Кингсбриджский, — торжественно произнес он, — отошел в лучший мир.

Глава 3

I

И эта сучка там будет, — шипела мать Уильяма — я в этом уверена.

Уильям взглянул на замаячивший вдали фасад Кингсбриджского собора со смешанным чувством страха и желания. Если леди Алина будет присутствовать на крещенской службе, всем им придется испытать болезненное смущение, но тем не менее его сердце учащенно забилось при мысли, что снова увидит ее. Они рысью приближались к Кингсбриджу — Уильям и его отец на боевых конях, а мать на прекрасном жеребце.

За ними ехали три рыцаря и три конюха. Все вместе они составляли внушительный и грозный отряд, и Уильяму было приятно это. Шедшие по дороге крестьяне отскакивали в сторону перед их могучими конями, а мать продолжала кипятиться.

— Все уже знают, даже эти презренные рыбы, — бубнила она сквозь слезы. — Они еще смеются над нами: «Когда невеста не невеста? Когда жених Уилька Хамлей!» Ну, выпорола я одного мужичишку, все равно не помогло. Добраться бы до этой суки! Я бы с нее с живой сняла шкуру и повесила на гвоздь, а саму ее бросила бы воронам на съедение.

Уильяму не хотелось, чтобы она продолжала распространяться на эту тему. Семья была опозорена, виноват был он — или, вернее, так считала мать, — и он не желал, чтобы ему напоминали об этом.

Они прогрохотали по расшатанному мосту и, хлестнув коней, устремились вверх по улице, ведущей к монастырю. Возле кладбища, к северу от собора, два-три десятка коней уже щипали редкую травку, но ни один не мог сравниться с конями Хамлеев. Подъехав к конюшне, они оставили своих красавцев на попечение монастырских конюхов.

Затем они проследовали через лужайку в том же порядке, в котором ехали по дороге: Уильям и его отец по обе стороны от матери, за ними рыцари, а замыкали шествие стремянные. Люди перед ними расступались, но Уильям, видя, как они подталкивают друг друга локтями и кивают, был уверен, что они сплетничают по поводу несостоявшейся свадьбы. Он рискнул украдкой взглянуть на мать и по ее бешеным глазам понял, что мысли ее заняты тем же самым.

Они вошли в церковь.

Уильям ненавидел церкви. Даже в солнечную погоду в них было холодно и сумрачно, а в темных углах и низких проходах всегда стоял затхлый запах. Но что хуже всего, церкви навевали на него мысли о муках ада, а ада он боялся.

Он окинул взглядом собравшихся. Вначале лица людей были едва различимы в полумраке, но через несколько минут его глаза привыкли, однако Алины нигде не было видно. Они прошли боковым нефом, так и не встретив ее. Уильям почувствовал облегчение и одновременно сожаление. И тут он увидел ее, и сердце его замерло.

Алина стояла неподалеку от алтаря в сопровождении неизвестного Уильяму рыцаря, окруженная стражниками и фрейлинами. Он увидел ее со спины, но эта копна темных вьющихся волос могла принадлежать только ей. Она обернулась, и он смог разглядеть ее нежную щеку с ямочкой и гордый прямой нос. Ее почти черные глаза встретились с глазами Уильяма. Он затаил дыхание. Эти темные глаза — и без того большие — расширились еще сильнее, когда она увидела его. Он хотел было сделать вид, что не замечает ее, но не нашел в себе сил отвести взгляд. О, если бы она улыбнулась ему! Ну хотя бы незаметным движением уголков своих пухленьких губ — из вежливости, не более того. Он слегка наклонил голову — скорее кивнул, чем поклонился. Лицо Алины окаменело, и она отвернулась.

Уильям поморщился, словно от боли. Он почувствовал себя как собака, которую пнули прочь с дороги, и теперь ему захотелось забиться куда-нибудь в угол, подальше от посторонних глаз. Он посмотрел по сторонам, желая убедиться, что никто не заметил, как они обменялись взглядами. Продвигаясь вместе с родителями вдоль прохода, он видел, как прихожане, подталкивая друг друга и перешептываясь, посматривают то на него, то на леди Алину, то снова на него. Он сделал над собой усилие, чтобы заставить себя идти с высоко поднятой головой, притворяясь, что никого не замечает. «Да как она смела так поступить с нами? — думал он. — Ведь мы одна из достойнейших семей Южной Англии, а она заставила нас чувствовать себя ничтожествами». При этой мысли он пришел в бешенство, его так и подмывало вытащить меч и наброситься на кого-нибудь или на что-нибудь.

Шериф Ширинга поздоровался с отцом Уильяма, и люди перестали обращать на них внимание, переключившись на поиски новых объектов для сплетен. Уильям все еще кипел. Молодые дворяне бесконечной вереницей подходили к Алине и раскланивались. Им она с готовностью улыбалась.