Книга Печальные песни сирен - Серж Брюссоло

Лиз покрепче сжала часики. Значит, они проиграли. Проиграли…

Преодолевая сонливость, она заставила себя думать о том, что сообщила ей Гудрун. Все, что произошло в ее отсутствие, походило на сжатое резюме телесериала. Лиз не могла убедить себя в непоправимости случившегося. Все казалось абстрактным, тенью, дымкой. Капельки пота выступили на висках. Она постаралась дышать спокойнее. В 9 часов кто-то открыл дверь; Лиз еле успела закрыть глаза. Кто-то прошел по палате, ногтем постучал по флакону с физиологическим раствором, пощупал ее пульс. Длилось это не больше пяти минут. Оставшись одна, Лиз выдернула иголки, обтерла руки простыней и села. Немного кружилась голова. Она сидела неподвижно, пока не прошло недомогание, потом спустила ноги на кафельный пол. Тело ее исполняло приказы — это главное! Лиз сняла просторную рубашку, подошла к шкафу, достала комбинезон. Гудрун догадалась посыпать его с изнанки тальком. Внутри покоился «кольт» армейского образца 45-го калибра подобно железному ядру, тяжелому и ободряющему. Лиз взвесила его на руке. Килограмм стали заполнил ладонь, точно привычный рабочий инструмент. Из коридора не доносилось ни звука. Только за стеной приглушенно мурлыкал телевизор. Лиз оделась, стараясь не очень наклонять голову. Когда она застегнула молнию до подбородка, часы показывали 21.30. Ей понадобилось около получаса, чтобы снарядиться. Замедленным шагом она приблизилась к окну, повернула ручку. Холодным воздухом обдало лицо. За окном была черная ночь. Но, приглядевшись, Лиз все же различила лужайку, аллею, живую изгородь бересклета и полутораметровую ограду, окружавшую сад. А дальше шла улица с влажным асфальтовым покрытием. Движение по ней было редким. Лиз еще раз взглянула на часики. В 21.58 силуэт Гудрун обозначился на аллее, ведущей к приемному покою. Лиз распахнула окно, поставила колено на подоконник. В голове будто жужжали какие-то насекомые; она заставила себя не обращать на это внимание. Перешагнув через цементный отлив, Лиз спрыгнула. Высота не превышала полутора метров, однако для нее она оказалась слишком большой. Ступни примяли мокрую траву. Насыщенная влагой лужайка с хлюпаньем пружинила под ногами. Было темно, светились лишь окна приемного покоя да лампочка над подъездом «неотложки». Тем, кто переходил в освещенную зону, все остальное должно было представляться в виде огромной черной дыры. Лиз ускорила шаг. Она не хотела бежать, не зная, как отреагирует ее ослабленный организм на такое усилие. С колотящимся сердцем Лиз дошла до живой изгороди, проскользнула между кустов. Улица была пуста, ни одной фары не промелькнуло на дороге. Лиз засунула револьвер в карман, влезла на ограду. Когда ноги ее коснулись тротуара, закружилась голова и подступила тошнота. Ее вырвало желчью. Холодный пот заливал ей лоб. Лиз прислонилась спиной к ограде. Старенький грузовичок с брезентовым кузовом дожидался ее в темноте с выключенными фарами, но с тихо урчащим мотором. Пошатываясь, Лиз дошла до подножки, поискала ручку… Дверца легко открылась. Она залезла в кабину; там пахло маслом и табачным дымом. Лиз тяжело повалилась на сиденье для пассажира. Ее тело превратилось в нечто беспозвоночное, в пустой мешок. Револьвер в набрюшном кармане давил на кишки и мочевой пузырь. Слева послышался топот ног, потом дверца открылась, пропустив Гудрун.

— Ну вот! Дело сделано! — отдуваясь, сказала она. — Смываемся! — И нажала на газ.

Руль казался огромным в ее худеньких руках. Грузовик взревел и помчался на штурм желтой полосы, пожирая дорогу со зверским аппетитом. Клиника быстро исчезала из зеркала заднего вида. Лиз откинулась на подголовник. Ей почудилось, что из темноты на нее смотрят лица: Первый Класс, маленький чистильщик мумий, Курт Майерхофф… Надзирательница…

Неужели все это было?

Она потеряла сознание.

РАЗНОЦВЕТНЫЕ ПУЗЫРЬКИ

Это была старая развалившаяся ферма, выброшенная на берег бухточки, словно куча камней, обтесанных ветром. Песок с близкого пляжа постоянно обстреливал ее, потрескивая на нескольких плитках черепицы, которые еще покрывали крышу, залетал в зияющие проемы окон.

Для жилья Лиз выбрала не менее старый сарай, где еще осталось несколько кип гниющей от влажности соломы. Забравшись в спальный мешок, она проводила там время, часами следя за изящным рисунком паутин на потолочных балках, сотканных столетними пауками. Во дворе взад и вперед ходила Гудрун, разбирая и вновь собирая двигатель грузовика. Девушки встречались только во время еды, состоящей из банки консервов. Руки Гудрун были испачканы моторным маслом, Лиз выглядела печальной, в волосах ее застряли соломинки. Разговаривали они мало, делясь замечаниями по поводу холода, дождя, приближающейся зимы. Лиз все труднее было сконцентрировать внимание на определенной теме. Иногда она проводила целый день в сарае, забившись в спальный мешок, ни о чем не думая, загипнотизированная какой-либо незначительной мелочью: тенью от гвоздя, соединением деревянных балок, углом, образованным двумя соломинками. Порой она забывала имя Гудрун и до головной боли силилась вспомнить его, безостановочно перебирая более или менее подходящие имена: Вероника, Валерия, Вирджиния, Дория…

Эти моменты сомнений, неуверенности повергали Лиз в панику. Девушка со стриженой головкой приходила тогда к ней, неловко пытаясь успокоить ее.

— Это ничего, — говорила она, — это лишь последствия комы, это пройдет.

Но Лиз не верила. Она чувствовала, что некое серое животное, укрывшееся под ее черепной коробкой, впало в длинную зимнюю спячку. «Мой мозг пошел вразнос», — часто произносила она громким голосом, не думая о том, что рядом нет собеседника. И это было правдой. Мозг ее сморщивался, как лежалое яблоко.

— Иди дышать кислородом! — иногда отчитывала ее Гудрун. — Пройдись по пляжу и подыши полной грудью. Тебе необходимо очистить нервные клетки от накопившейся дряни! Ты расплачиваешься за пребывание в метро. Черт побери, почему ты задержалась у этих чокнутых. Надо было сразу подниматься! Немедля!

Лиз не слушала. Она думала, что неплохо бы сменить имя, выбрать что-нибудь красивое, женственное, вроде: «Курить запрещается» или «Запасной выход», но не решалась сказать об этом подруге. Девушка со стриженой головой временами отличалась непредсказуемостью, иногда проявляла агрессивность.

* * *

Приближалась зима. Ее дыхание постепенно опустошало берег, сплющивало дюны. Гудрун прилагала много сил, чтобы обеспечить их существование. Она ставила удочки, собирала улиток. Никто не рисковал заглянуть в этот край земли, обдуваемый ветрами, и только чайки парили над ними. Лиз утратила понятие о времени. Часы сжимались в минуты, минуты в секунды. Она рассчитывала подремать четверть часа, а спала целый день.

— Так больше продолжаться не может! — заявила однажды вечером Гудрун. — Ты уходишь в небытие. Тебе нужно встряхнуться. И потом здесь скоро станет очень холодно. Мы не выдержим в этих развалинах, когда температура опустится до нуля. Необходимо покинуть эти места. Грузовик на ходу, я подкачала шины, так что мы прокатимся с ветерком. Кстати, если хочешь, я отращу волосы и ты будешь звать меня Наша. Я прекрасно справлюсь с ее ролью, ты знаешь. Часами я изучала эту маленькую сучку. Если это доставит тебе удовольствие, я стану Наша. Гудрун больше не будет. Я смогу это сделать… Не важно что, лишь бы ты не смотрела на меня как на дохлую рыбу. Так хочешь, чтобы я стала Наша, скажи? Ты поверишь. Получится так, будто она рядом с тобой, настоящая. Я умею двигаться, как она, говорить, как она. Скажи только, что так для тебя будет лучше… Скажи мне…