Книга Вечный хранитель - Виталий Гладкий

И тем не менее, при всей своей запущенности интерьер и отделка помещений поражали дороговизной и изысканностью. Многочисленные колонны были выполнены из разнообразного цветного мрамора, двери покрывала золоченая резьба, на потолке присутствовала лепнина — в основном растительные орнаменты, большой зал на втором этаже был с узорчатыми паркетными полами из ореха и дуба. Его украшали зеркала в причудливых рамах, гобелен на всю стену, живописные панно и плафоны.

В архитектурном убранстве дома смешались разные стили: строго симметричная планировка и высокий сквозной вестибюль с аркадами, напоминающий палаццо и вызывающий ассоциации с Италией, и характерные элементы голландского стиля — раскрашенные кобальтом кафельные плитки, которыми были облицованы печи и камины.

Стены спальных помещений были в шпалерах Петербургской мануфактуры, созданной по указу Петра I. В одной из спален стены обтянули так называемыми «китайскими обоями», и ее занял телохранитель графа Ван. В доме вообще было много фарфора, шелка и других китайских товаров, что в те времена говорило о достатке, образованности, высоком положении в обществе и утонченном вкусе хозяев.

Что касается мебели, то она была выполнена в стиле «русский жакоб» — стулья и диваны с княжескими гербами на высоких спинках, столы на золоченых ножках. Для ее изготовления кроме красного дерева использовали еще и карельскую березу, отделанную вместо бронзы резной позолотой, которая подчеркивала теплый золотистый природный тон и муаровый рисунок текстуры.

На прилегающей к дворцу территории был разбит сад. Его украшали скульптуры, фонтан и два темных грота. Со стороны Невы перед домом была устроена пристань — для того чтобы малые суда могли причаливать прямо перед парадным подъездом. При усадьбе имелась конюшня и каретный сарай, что особенно импонировало графу; для него всегда держали наготове экипаж, чтобы Сен-Жермен мог выехать по своим делам в любое время дня и ночи.

Граф уже знал, что семья Долгоруковых не любила Петербург и предпочитала Москву. Наверное, по этой причине дом и выглядел несколько запущенным. Однако графу также стало известно, что последние недели и дни перед арестом Сергей Долгоруков провел именно в этом доме. Завербованный одним из агентов графа фискал канцелярии тайных розыскных дел, следивший за князем, поведал, что его команде был дан приказ не упустить момент, когда их подопечный попытается тайно вывезти из дома свои сокровища.

Но Долгоруков был далеко не глуп. Опытный дипломат, он почувствовал что-то неладное и затаился. Возможно, князь и намеревался перепрятать фамильные драгоценности в другое место, да вовремя заметил слежку. Так что Сен-Жермен питал большие надежды, что Десница Господняя по-прежнему находится в доме.

Фанфана определили в небольшую угловую комнатку на первом этаже, похожую на монашескую келью и размерами, и аскетическим убранством. Собственно говоря, весь первый этаж был жилым, в отличие от второго, предназначенного для приема гостей и увеселений. На втором этаже находился лишь кабинет, а также личные покои Сен-Жермена.

В стенах арендованного дома Фанфану мгновенно стало скучно. То ли дело в «Австерии»… Мальчик уже на второй день затосковал по утерянной свободе и волком смотрел на новых слуг графа, как на личных врагов, — теперь они исполняли те поручения, которые раньше Сен-Жермен доверял Фанфану.

А слуг и впрямь сильно прибавилось. И все были молодцы как на подбор — рослые, мускулистые. Подросток, немало повидавший на своем не очень длинном веку, мог побиться об заклад, что новые слуги графа — это солдаты-наемники, собранные со всей Европы. Они отлично владели оружием и каждый день упражнялись в фехтовании, уединившись за высоким забором сада.

И все же в этих наемниках было нечто такое, что не характерно для солдат удачи. Практически все они разумели грамоте, многие из них неплохо владели русским языком, а грубые солдатские манеры, к которым Фанфан привык в свою бытность в Бурбонском полку, им вообще не были присущи. Скорее, новые слуги графа напоминали обедневших дворян, нанявшихся на действительную службу к своему сюзерену.

Конечно, Фанфан мог попытаться расспросить их, кто они и откуда, и даже имел на это право как доверенное лицо милорда, но, пробыв почти три месяца в услужении у Сен-Жермена, он быстро смекнул, что граф больше всего ценит в слугах исполнительность и привычку поменьше болтать. Поэтому временно бездельничавший Фанфан переключил свое внимание на сторожа-дворника княжеского дома. Его оставили присматривать за имуществом и вооружили флотским мушкетоном с кремневым замком, чем Онфим (так звали сторожа, который с малых лет был слугой Долгоруковых) очень гордился.

— Да-а, хаживали мы с Петром Лексеичем, инператором нашим, хаживали… — Онфим, раскрасневшийся от выпитого вина, которое Фанфан для такого случая и по старой привычке стянул с винного погреба графа, приосанился. — Помню, под Выборгом…

Фанфан жадно внимал байкам старого петровского солдата. Он уже научился отличать вымысел от правды, поэтому его нимало не смущал тот факт, что Онфима иногда заносило и он сплетал целые истории, не имеющие мало общего с реальными событиями. Мальчик выбирал из них разнообразные факты из жизни простого русского народа, как петух из навозной кучи съедобные зернышки.

До знакомства с Онфимом ему в основном приходилось общаться с разной кабацкой пьянью или с агентами графа, которые не отличались словоохотливостью, и Руссия была для него до сих пор сплошной загадкой. Поэтому старый солдат оказался для Фанфана кладезем премудрости и энциклопедией по быту и нравам московитов.

— …А Ляксандр Данилыч наш, светлейший князь Меншиков, как рубанет его шпагой — и пришел тому швенскому полковнику полный карачун! Самого Шлиппенбаха в плен взяли!

Переполненный ностальгическими чувствами, Онфим плеснул себе в кружку вина, выпил до дна и загрыз луковицей.

— Зря Ляксандра Данилыча осудили на ссылку, ох зря, — продолжил он уже тише, словно опасаясь, что кто-то подслушает. — Энто был человечище… Правая рука Петра Лексеича. Ан, нет, кому-то из энтих… — Онфим ткнул пальцем в закопченный потолок своего жилища, — не потрафил. А таперича што?

Он умолк, собираясь с мыслями. На его раскрасневшемся лице появилась целая гамма разнообразных чувств — от гнева до растерянности и легкой грусти.

— Говорят, в доме есть привидение… — воспользовавшись паузой, Фанфан ловко ввернул свое.

О привидении он впервые услышал от Густава, а тому сказал сам граф. Возможно, Сен-Жермен таким образом перестраховался, чтобы не потерять ценного слугу, — несмотря на богатырскую стать и храбрость, проявленную в разных переделках, Густав был очень суеверен. Он запросто мог до полусмерти испугаться летучей мыши в сумерках; а что случится, если вдруг и впрямь появится привидение, можно было только гадать. Не исключено, что у Густава может разорваться сердце от ужаса.

Конечно, Фанфан опасался привидений, как и любой христианин. Но не более того. Что может сделать человеку дурного бесплотный дух? Разве что напугать. Фанфан вообще мало верил в разную чертовщину. Многие обитатели парижского «дна», похожего на ад, где мальчику довелось обретаться некоторое время, были страшнее и кровожаднее самого дьявола. Поэтому Фанфан относился к россказням на мистические темы философски. И тем не менее, рассказ напуганного Густава вызвал в нем очередной приступ мальчишеского любопытства.