Книга Астарта 2. Суд Проклятых - Марк Романов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ричард тихонько потянулся к ставшим привычными способностям, и обнаружил вместо них зияющую пустоту – только комплекс самодиагностики работал, показывая какую-то нелепицу, да доступ к энергии и времени отзывался хоть как-то. Инфосфера, ППР и боевые модули молчали.
«Неужели действительно он – это Судья? А кто тогда я? Зачем я ему? А он – мне? – вопросы заполняли разум, утративший прежнюю стройность и логичность, взрывая огненные шары эмоций и вскрывая целые пласты памяти. – И что делать сейчас?»
Ричмонд внимательно смотрел на Рика, и по его взгляду было ясно, что он читал своего собрата по телу, как раскрытую книгу. Оставалось лишь надеяться, что эта книга не была дешёвым бульварным романом…
– Ты стал мной, я – тобой, и мы были Судьёй… Но кое-что поменялось. В мире, который достался нам, слишком мало любви. Она утекает прочь, как вода, как воздух, как время… И душа мира уходит вместе с ней. Ты тоже утратил часть себя, как и я, как и те, кого поглотил Венецианец. Только они потеряли всё, а мы – ещё можем восстановить потерю.
– Разве мы ещё не мертвы? – Рик вспомнил, как закрыл собой Романова от осколка зеркала, и похолодел. – Эти зеркала могут убить кого угодно…
– Судью убить нельзя. Можно убить палача.
– Надеюсь, что так и случилось.
Я – пассажир, мне дорога дорога, я – космонавт, я – Курт, я – Воннегут,
Я лягу пьяным у порога, авось наутро подберут.
Сплин – Частушки
18 августа 2278 года
Капитан проснулся в холодном поту, и долго лежал, уставившись в потолок каюты, и медленно переползая взглядом с одной небольшой осветительной панели на другую. В полумраке, разгоняемом только тусклым свечением коммутатора и часов, он чувствовал, как бьётся его сердце, слышал его гулкие удары и медленно проворачивал внутри воспоминания, которых не было. Не могло быть.
Древний город, неуловимо напоминающий Лондон, как его изображали на первых фотографиях – только почище, и позеленее. Люди, суетящиеся в повседневных своих делах, улицы, заполненные народом и странными паровыми повозками, пыхтящими паром и дымом… Ричард во сне проходил по этим улицам, и иногда видел себя со стороны, в отражениях витрин и зеркал, которых там хватало… Белый плащ, странная шляпа, меч в ножнах… И холодное, застывшее выражение лица, которое пошло бы статуе, или скульптуре из чистого льда – но не человеку.
«А это и не человек, – подумалось капитану на миг, между воспоминаниями. – Человек не может не испытывать вообще никаких эмоций, это неправильно… Люди не могут не любить, не страдать, не искать новое – мы так устроены, чёрт возьми, получать плюху от Судьбы, утираться, и снова идти вперёд. А этот я… Или не я… Он застыл. Он не может идти. Судья, блин горелый… И этот его идиотский плащ…»
Слепая нищенка, выкрикивающая – ему? не ему? кому, чёрт возьми? – в лицо слова проклятия, про утраченную душу и какого-то Актёра. Занимающееся зарево чумных костров под звуки разъярённой толпы и разливающейся по городу смерти, неотвратимой и отвратительной… Священник рядом, чьи почти потухшие глаза смотрят таким знакомым взглядом, прямо в утраченную душу…
«Откуда там взяться Кардиналу, дьявол их раздери? И почему он так хреново выглядит, хотелось бы знать…»
Дальше – больше.
Таверна, которую штурмуют люди, медленно сходящие с ума от запаха палёной на кострах и разлагающейся от чумы человеческой плоти. Лицо человека, наполненного светом, который держит в руках огромный том, рассыпающий вокруг сияние, как щедрый сеятель разбрасывает семена в пустую почву – лишь бы одно из тысячи проросло, пустило корни…
Потом были зеркала. Тысячи, миллионы, бесконечность зеркал, глумливо отражающих всё, что угодно, но только не то, что по-настоящему нужно… И дикий, адский, нечеловеческий хохот того существа, не-живого, и не-мёртвого, что стояло за зеркалами, чью сущность они изливали на него, мечущегося среди отражений, сражающегося с пустым пространством, пронизанным тьмой и болью…
«Твою мать! – Ричард вздрогнул, приходя в себя. – После такого кошмара можно и паралитиком остаться… Нет, надо что-то делать, в последние дня сны идут потоком, и то, что удаётся запомнить и сбросить на стриммер… Я даже Анне и Гаю их показать не могу, слишком странно всё… Что делать?»
Последний сон, что он запомнил, начинался там же, среди зеркал, а вот лицо, запомнившееся капитану «Астарты» навсегда, не могло там появиться по определению – полковник Марк Александрович Романов ушёл из мира куда-то далеко, повинуясь воле Светлых, вскоре после победы над Строителем. Вряд ли он оказался так близко, что заглянул в сны капитана Моргана… Хотя, судя по тому, в какой проходной двор для личностей, походящих на Джека Кацмана, Анну, Логана и Гая, и незнакомых, но вполне реальных, превратились капитанские сновидения за последние дни и недели, полковник тоже мог сподобиться заглянуть «на огонёк».
Морган прикрыл глаза, и сосредоточился, припоминая последний эпизод.
Романов, кряхтя и обжигаясь об остатки зеркал, подхватил упавшего навзничь Рика, из спины которого торчал, покачиваясь и впитывая вытекающую толчками кровь, бритвенно-острый многогранный осколок.
– Капитан, твою мать… – полковник быстро сориентировался, и с натугой вытащил режущий пальцы кусок зеркала, стремящийся погрузиться в податливую плоть. – Мерзость какая!
Отброшенный осколок, обагрённый кровью, медленно шипел и растекался бурой лужицей, словно был не из стекла, а из обычного льда. Вокруг него волной расходились незаметные взгляду изменения, и разрушенные рамы зеркал распадались тонкой серебристой пылью, пластины, отражавшие водовороты цвета, сворачивались, как диковинные нежные цветы с заходом солнца, а свет, всполохами лившийся отовсюду, мигал, и бледнел.
Марк не видел этих перемен, стараясь остановить кровь, не желавшую никак сворачиваться. Ни одно из незатейливых ухищрений не помогало, слишком глубоко вошло лезвие-зеркало, и слишком много крупных сосудов находилось на его пути. Белый плащ под руками полковника дёргался и ёрзал, тоже пытаясь перекрыть поток льющейся крови. Романов на миг замер, и, отхватив кусок полы одеяния подвернувшейся под руку катаной, затолкал его в рану.
«Хрен с ней, со стерильностью – здесь бактерий нет, зуб даю. Даже два. Мне не жалко… Дотащить бы этого хрена моржового до „Ромашки“, у них регенераторы и медики… Вон, Либерти, мать его, Линденхост там до сих пор валялся, нервные волокна и костную структуру восстанавливает… Только где она, Мантикора?»
Он взял на руки обвисшего Судью, и поблагодарил богов, что импровизированная повязка помогла – ткань плотно заткнула рану, и могла помочь дотянуть до регенератора… По бледному лицу Рика сложно было сказать, серьёзна ли кровопотеря, но Марк надеялся, по древнему русскому обычаю, что кривая вывезет.
Безумный мир вокруг стал чуть менее безумным – в хаосе отражений наметилась упорядоченность. Чуть левее и позади места, где стоял Марк, пошатываясь от тяжести Судьи, свет померк окончательно, сформировав странно изгибавшийся сам в себя проход, из которого веяло холодом и свежим ночным ветром Мантикоры.
