Книга Долгий полет - Виталий Бернштейн

Утром его разбудил осторожный скрип половиц в соседней комнате. Там тетя Даша накрывала на стол к завтраку. Алик оделся, вышел к ней.

– Все куришь, куряка? – тетя Даша увидела пачку сигарет в его руке, укоризненно покачала головой. – Иди на кухню, открой фортку и дыми, сколько хочешь… Только не шуми очень – соседка под утро вернулась с ночной смены, спит.

– На заводе работает? – поинтересовался Алик.

– Считай, что так, – тетя Даша обнажила в улыбке беззубый рот. – В клубе она по ночам представление дает. Забыла я словечко это – она, значит, танцует и под музыку с себя одежку сбрасывает. Пока не останется, в чем мать родила.

– Стриптиз?

– Он самый… Говорит, что мужикам такой танец очень даже нравится.

– Сюда-то хоть не водит?

– Этого нет. У меня зятек – в милиции большая шишка, майором работает. Он сразу ее предупредил. А так она женщина неплохая. На кухне чистоту поддерживает. Сыночек ее – у деда с бабкой в Люберцах, она деньгами им подсобляет… Воистину, и смех, и грех. Даже осуждать не берусь. Трудно сейчас простой народ живет – каждый исхитряется, как может.

После завтрака, взяв Яшкину визитку, Алик вышел в коридор к телефону, набрал номер. Воркующий голосок секретарши отозвался без промедления.

– Якова Наумовича пока нет. Что передать?

– Спасибо. Я еще позвоню.

Позднее утро за окном выглядело солнечным, тихим.

– Поеду я, тетя Дашенька. Сперва на кладбище. Потом Москву посмотрю.

– Я тебе тогда писала – мамочку похоронили с отцом, в той же оградке. Найдешь?

– Найду.

– А домой когда ждать? К обеду-то приедешь?

– Думаю, часам к трем-четырем обернусь. У меня на сегодня больше никаких планов нету. Только вот до Яшки дозвониться надо… У вас где тут валюту обменять можно?

– Да прямо возле метро – два пункта обмена.

Выйдя из своего подъезда во двор, Алик прошелся вдоль дома. Девять лет назад в это время дня двор кишел малышней. А сейчас пусто. Рожать перестали?.. Алик зашел в первый подъезд. На втором этаже, на двери под номером четыре, висела, как и прежде, небольшая медная табличка: «Доцент И.И.Никитин». Тут живут, никуда не переехали. Как старую знакомую, Алик погладил дверную ручку. Чуть поколебавшись, нажал кнопку звонка.

Дверь открыл сам Никитин. «Хорошо, что не мать» – подумал Алик. В советские времена Никитин преподавал в их строительном институте марксистско-ленинскую философию. Про таких, как он, говорят – не от мира сего. Когда случилась эта история у Алика с Катюхой, Никитин и не заметил. А Елена Петровна была в курсе и, понятное дело, симпатии к Алику не испытывала.

– Здравствуйте, Иван Иванович. Катя дома?

– Здравствуйте, – Никитин прищурился, всматриваясь в Алика. – Простите, вы кто?

– Я раньше жил в этом доме, в пятом подъезде. Алик меня зовут. Вот оказался рядом и надумал зайти, Катю проведать.

– В пятом подъезде? Уж не Федоровых ли сын?.. Как же, помню ваших родителей, мир их праху. А с папашей вашим мы иногда во дворе сражались в шахматы, черными он любил сицилианскую защиту разыгрывать… Да вы заходите, заходите.

На Никитине был свитер с протертыми на локтях рукавами; ширинка на брюках по стариковской забывчивости не застегнута. В комнате, куда они вошли, Алику прежде всего бросился в глаза желтый кожаный диван. Их с Катюхой диван.

– А Катя дома? Она с вами живет?

– Катенька на работу с утра пошла. Работа у нее тяжелая – в детдоме для дефективных детишек. Сутки работает, потом двое суток дома. Если вы сумеете к нам завтра заглянуть, Катенька будет рада… Нет, нет, вы садитесь. Несколько минуток для старика найдете? Я ведь теперь на пенсии – мне интересно со свежим человеком пообщаться, обсудить текущий момент. Меня сейчас такая мысль заботит…

Дверь тихо отворилась, и вошла Елена Петровна. Неровно застегнутые пуговицы на халатике. Из-под него высовывается длинный подол ночной рубашки.

– Леночка, тебе чего-нибудь надо? – озабоченно обернулся к ней Никитин.

Елена Петровна смотрела прямо перед собой. Не отвечая, она прошла мимо Никитина, постояла немного у противоположной стены, уставившись на нее безжизненным взглядом, потом повернулась и так же молча вышла из комнаты.

– Вас, кажется, Алик зовут?.. Не обращайте внимания, Алик. Это у Леночки болезнь такая – Альцгеймер называется. Недавно читал, что Рейган, бывший американский президент, тоже эту болезнь имеет. Тот хотя бы по заслугам ее получил – матерым поджигателем войны был. А за что Леночка страдает? Память совсем потеряла, даже нас с Катенькой не признает. Если не покормим, то и не попросит. И одеть ее надо, и раздеть, и, извините, в туалет отвести…

Никитин торопливо подошел к столу. На столе – ворох газет. Томик в синем коленкоровом переплете, на обложке большими буквами оттиснуто: Ленин. Еще один синий томик лежит раскрытым – карандашные линии по краю страницы помечают особо важные взлеты нетленной мысли.

– Так вот, уважаемый Алик, я хотел бы вернуться к теме нашей беседы. Посудите сами – сколько десятков лет партия большевиков рубила головы этой гидре национализма. И все-таки недоработали данный вопрос. Как же быстро национализм развалил на части такую великую страну! И обратите внимание: в результате на Украине, в Грузии, Азербайджане, Казахстане у руля оказались бывшие руководители местных компартий. Право слово, оборотни. Никаких принципов или идеалов. Лишь бы до власти дорваться.

– Верные ученики своего учителя, – Алик кивнул в сторону письменного стола, где лежали томики Ленина. – Вспомните его крылатую фразу в октябре семнадцатого: «Главный вопрос – это вопрос власти».

– Ах, Алик, не улавливаете вы принципиального различия. Ильичу нужна была власть, чтобы повести народ к счастью. А у этих – власть самоцелью является. Возьмите, к примеру, нашего нынешнего президента. Как торопливо и радостно он подписал в Беловежской пуще документик о развале Союза. И все это с единственной шкурной целью – выбить поскорее шатающийся стул из-под Горбачева. Разве российский президент о России в тот момент думал?

– Извините, Иван Иванович, что перебиваю, – ответил Алик, с удивлением замечая, что заводится. – Большевики вообще никогда о России не думали. Вспомните Никиту, этого шута на троне, – как он в одночасье Крым подарил Украине. А Крым-то Потемкин с Суворовым у турок добывали, он к Украине никогда никакого отношения не имел. Согласны?

– Двадцать третий съезд партии осудил волюнтаристские ошибки Хрущева.

– Это верно – осудил. А подарочек незаконный в чужих руках остался. И разве это единственный случай, когда большевики Россию по живому резали?.. Вот Катя мне рассказывала когда-то про деда своего, вашего покойного батюшку. Яркая, к слову сказать, биография.

– Да. Мой отец еще в студенческие годы примкнул к революционному движению, сидел в царских тюрьмах… Потом и в наших тюрьмах довелось… Но ведь партия разобралась, осудила культ личности. Моего отца реабилитировали… посмертно.