Книга Грустное танго Арлекина - Анна Ольховская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да, давно.
Хлопнула входная дверь, раздался голос Лидии Васильевны:
– А вот и я! Яночка, ты где?
– Кто там у тебя?! – слышно было, что Сахновский занервничал. – Я же просил – никому не открывать!
– Да не психуй ты! – зашептала в трубку Яна. – Это Лидия Васильевна, пришла прощения просить, плакала. Не могла же я ее выгнать.
– Еще как могла!
– Не ерунди, Димыч! Лучше возвращайся поскорее. Все, я побежала.
– Яни!
Слушать, что там еще вопит не в меру подозрительный Димка, девушка не стала. У него профессиональная деформация сознания, что поделаешь. Яна нажала кнопку отбоя и громко произнесла:
– Я здесь, Лидия Васильевна! Решила пока сборами заняться, думала, вы надолго ушли.
– Ну что ты, деточка, какое надолго! У нас же чай стыл. А вот теперь не будет остывать долго-предолго!
Яна вошла на кухню и восторженно ахнула: полотенце с чайника было убрано, и на нем теперь торжественно восседала тряпичная кукла, классическая «баба на чайник». Эдакая румяная пухлая русская красавица, в роскошном сарафане, на голове – платочек, повязанный рожками. Видно было, что кукла новенькая.
– Нравится? – заискивающе улыбнулась соседка.
– Очень!
– Дарю. На память.
– Ну что вы, такая красотища! Не надо.
– Деточка, не отказывайся, не обижай старуху. – Лидия Васильевна грустно улыбнулась. – Вряд ли мы с тобой увидимся еще, если только на суде…
– Ну-ка, что там с заваркой? – решила сменить тему Яна. Сняла куклу, приподняла крышечку заварочника. – М-м-м, душистый какой! Готовьте чашку.
– Давно готова. – Старушка подвинула блюдце с чашкой поближе к Яне.
Девушка разлила янтарно-коричневую заварку по чашкам, добавила кипяток, насыпала в свою чашку две ложки песка, поинтересовалась:
– А вам сколько – одну ложку, две?
– Нет-нет, мне не надо. – Старушка вытащила из кармана халата тюбик с сахарозаменителем. – Я сукразит употребляю, диабет обострился на нервной почве.
Пирожки, как всегда, оказались невероятно вкусными. Особенно с повидлом, которые сама кулинарка не ела, ограничившись пирожками с картошкой.
То ли от волнения, то ли от количества съеденного – целых три пирожка – Яне вдруг неудержимо захотелось спать. Да так, что веки почти не открывались.
– Лидия Васильевна, – девушка широко зевнула, – ох, извините… Вы идите, а? Мне отдохнуть надо.
– Извини, деточка, – тяжело вздохнула соседка, с жалостью глядя на Яну, – но я никуда не уйду.
– Как это? – Перед глазами все плыло.
– Я не могу уйти. Я должна это сделать, чтобы спасти Кирюшеньку.
Лидия Васильевна положила на стол небольшой сверток, неторопливо развернула – блеснул скальпель, мрачно ухмыльнулись шипцы. Еще какие-то жуткого вида штуки были в свертке, но туман в глазах становился все плотнее, Яна уже почти ничего не видела. И слух постепенно гас, голос соседки звучал все глуше:
– Если бы ты знала, как мне самой страшно! Я, когда ту несчастную девушку резала, даже сознание потеряла на какое-то время. Хотя и знала, что она ничего не чувствует, я ее тоже усыпила, но все равно – это было ужасно! Я ее вчера в парке встретила, сказала, что собачку потеряла, попросила помочь искать. А когда мы с ней зашли поглубже в лес, я и уколола бедняжку, она от неожиданности не смогла сопротивляться. Сходила домой, взяла вот эти Кирюшенькины инструменты – он и у меня, оказывается, запас хранил, на антресоли. И вернулась. И сделала все так, как мне внучек описал. Он ведь смог мне письмецо тайком передать, да. Где и просил его спасти. И все подробненько по полочкам разложил, что и как. И кого… Та, первая девушка, она работала в парке, на аттракционах. Кирюша мне ее присоветовал, потому что проще всего. И она из его… ну, тех, что по Интернету этому он ловил…
«Значит, Димыч подтвердит версию с троллем», – вяло шевельнулось в угасающем сознании Яны.
– …Ну а ты… прости, деточка, я пыталась тебя спасти, умоляла Кирюшеньку! Но он написал: тебя надо убить обязательно. Ты не волнуйся, ты ничего не почувствуешь…
– Но… полиция ведь снаружи…
– Ну и что? Они вон у подъезда торчат, вокруг дома не ходят. А убийца тем временем с другой стороны проник. Или через крышу. Да мало ли… Что-то ты долго не засыпаешь, хотя я снотворное и в сахар насыпала, и в пирожках с повидлом оно было. Наверное, в пирожках от высокой температуры средство силу потеряло, надо тебе укольчик сделать. В вену я не попаду, но и так быстро подействует, я знаю.
Сопротивляться девушка не смогла, в предплечье вонзилась игла, и сознание угасло окончательно.
И подбросило слуховой глюк напоследок – звонок. Но какой-то слабенький, едва слышный.
А потом навалилась тьма.
Не было ни длинного темного тоннеля, ни яркого света в конце этого тоннеля, и саму себя Яна не видела откуда-нибудь сверху. Наверное, и хорошо: не особо хотелось наблюдать за тем, как «милая» старушка кромсает ее тело. Вот ведь семейка упырей! Что бабка, что мать, что Кирилл – генетическая аномалия какая-то.
Или вообще не люди – монстры какие-нибудь, сумевшие навести морок и выглядеть как люди. Что-то подобное Яна видела в «Секретных материалах».
Елки-палки, что за мысли такие дурацкие? Тебе волноваться надо, что в темноте по-прежнему болтаешься, впереди – никакого просвета, никуда не затягивает. Застряла между небом и землей? Как там в книгах и сериалах – ежели умершие не отправляются сразу в заслуженное жизнью место, значит, что-то держит их на земле, какое-то незавершенное дело.
«И что, мне теперь слоняться привидением, тоскливо завывать и пугать сограждан? А балахон привиденческий выдадут?»
Почему-то страшно не было. А вот обидно – да, было, только все наладилось, Димка появился, укутал теплым солнечным счастьем, впереди ждала светлая радостная жизнь…
И надо же было поселиться рядом с гнездом нелюдей!
От обиды Яна всхлипнула, по щекам потекли струйки слез.
Стоп, погодите! По щекам?!
У нее есть щеки? То есть тело?
А как же…
Додумать не удалось – слезы вытерла чья-то рука. Теплая, нежная, сильная. И тихий, осипший, словно сорванный криком, голос произнес:
– Не плачь, родная. Все страшное закончилось.
– Мишук? – Яна с трудом приподняла веки и увидела склоненное к ней лицо Димки. – Ты откуда здесь? Ты что, тоже умер?
– Ну уж нет, – криво усмехнулся Сахновский, – не дождутся уроды всякие. Живее всех живых я, хотя… Возможна скорая гибель от инфаркта, учитывая глупое поведение одной особы. Вредной, непослушной, но самой любимой.