Книга Розовая пантера - Ольга Егорова

…Тогда, шесть лет назад, он вошел в квартиру, не задумываясь о том, что нужно было бы поискать в кармане ключ. Вошел, потому что дверь была открыта для всех, кто пришел в этот день попрощаться с его отцом. А значит, и для него тоже. Кадры мелькали перед глазами: люди, лица. Он понятия не имел, что у них, оказывается, столько родственников. Зашел, увидел мать… Почувствовал, как внутри, расправляясь, поднимается стальной стержень, тот самый запасной стержень, который, наверное, имеется у каждого человека, спит где-то внутри, пока не настанет тяжелое время, время его пробуждения. Поднимается, сурово предлагая опереться и прося взамен лишь одного — чтобы каждая клеточка тела, каждый нерв — все превратилось в сталь, уподобившись ему. Чтобы не скучно было ему одному, стальному, среди груды мяса и костей, среди совсем уж неприличных и никчемных этих нервишек. И не остается больше ничего другого, кроме как согласиться на эту поддержку и превратиться взамен в комок стали. Вот, оказывается, как это бывает…

Он даже почти не помнил этот день, весь заполненный суетой и плачем. Помнил только глаза матери, ее руки, слезы. Соболезнования, слившиеся в одно, длинное, бесконечное. Помнил еще осуждающие взгляды — они были, не привиделось ему, и нельзя было от этого никуда деться, потому что на самом деле его вина. Его, и только его вина, он вины с себя не снимает, не прогоняет прочь, сживается с ней, зная, что это на всю жизнь. Спутался с малолетней девчонкой, натворил глупостей, и вот чем все обернулось… Так они и останутся теперь вдвоем — он и его вина. И мать, поседевшая за один день.

— Не вини себя, Алеша, — сказала мать, когда они остались дома вдвоем после похорон. Он посмотрел на нее: седые волосы, постаревшее лицо. — Не надо себя ни в чем винить, — повторила она спокойно, и Алексей впервые подумал о том, что мать его, оказывается, сильная женщина.

Стальной стержень, выросший внутри, обмяк на мгновение, как будто расплавившись под напором этой силы, этой горячей любви — в сотни тысяч градусов, разве способен хоть какой-то сплав выдержать такое? Прижался к матери, спрятал лицо у нее на груди, почувствовав себя снова на короткое мгновение маленьким ребенком.

Только на короткое мгновение. Потом все стало прежним — расправился опять стальной стержень внутри, стал, закалившись, еще более твердым. Время шло — через неделю он уже устроился на стройку разнорабочим, пережил первый рубеж — девять дней, и уже на следующий нашел еще одну работу со свободным графиком. Теперь работать приходилось за двоих, и жить… Еще и жить, подумал он тогда тоскливо и вдруг, оглядевшись по сторонам, заметил, что в квартире чего-то не хватает.

«Конечно, не хватает, — тут же подсказал грустный голос, — не хватает и будет теперь не хватать всегда, и не привыкнешь, наверное, к этому…» И все же какое-то сомнение не давало покоя, продолжало подавать настойчивые сигналы о том, что вокруг него что-то не так. И дело не в том, что раньше в квартире их было трое, а теперь осталось двое. Трое… «Четверо же нас было, — подумал он вдруг, — четверо, а теперь двое осталось…» И спросил у матери, поняв наконец:

— Мама, а где у нас кошка-то?

— Кошка? — переспросила мать. — Так я ее соседке отдала, чтоб под ногами не путалась. Не до кошки было.

— Так ты ее навсегда, что ли?

— Да я не знаю, Леш. Я и забыла про нее совсем, про кошку-то…

Он пожал плечами — на самом деле пускай остается у соседки. Попрощался, ушел на работу. Вечером вернулся, открыл дверь ключами, вошел и увидел ее — кошку, сидящую возле кухонной двери. Следом за ней появилась Анна Сергеевна:

— Вот забрала обратно. Знаешь, с ней как-то веселее. И спокойнее. Она все-таки не чужая нам, привыкла уже… И я к ней привыкла.

Алексей снова пожал плечами — в принципе ему было все равно. Кошка, сидящая возле кухонной двери, в душе никаких эмоций не вызывала. Кошка — она и есть кошка, нечего здесь голову ломать, пусть живет себе, если считает мама, что она им не чужая. С кухни доносился манящий аромат грибного супа — после восьмичасовой смены на стройке это был на самом деле аромат рая. Думать ни о чем, кроме супа, он просто не мог.

Уже потом, опустошив вторую тарелку, перемыв всю посуду и надраив, как водится, раковину до блеска, он вдруг увидел небо за окном, россыпь колючих звезд, мохнатые тени деревьев, застывших в безветренной неподвижности, — увидел и подумал о том, что этот день какой-то не такой. Все, кажется, было привычным — утро, работа, дорога домой, вечер, грибной суп, раковина. Из традиционной схемы выпадала только одна кошка, но дело было не в ней, он знал, что не в ней, он и думать про нее забыл сразу после того, как она исчезла из поля зрения. Только вот когда же он последний раз смотрел в окно и видел звезды? Смотрел, наверное, каждый день, только звезд почему-то не замечал.

— Спать пойдешь, Алеша? — услышал он за спиной голос матери и отвернулся наконец от окна.

— Да, спать, наверное.

— Пойду постелю тебе…

— Не надо, мама. Подожди, не надо пока. Я, может быть, почитаю немного. Завтра суббота, вставать рано не надо. Я, наверное, почитаю… А ты что делать собираешься?

— Я? Да не знаю даже… Там новости по телевизору. Говорят, американцы луноход запустить собираются…

— Мам, — он улыбнулся, почти рассмеялся, — какая ты у меня современная!

— Вот такая, — улыбнулась она в ответ.

— Ладно, привет там от меня передай… Американцам.

Он опустился на диван, мельком лишь взглянув на книжную полку. Там все было в порядке, потому что он уже и забыл, когда в последний раз брал в руки книгу. Забыл, как это бывает, когда из букв, как из череды дней, складывается чужая, вымышленная жизнь, которая на один или два вечера становится чуть-чуть твоей. Алексей поймал себя на том, что то и дело поворачивается к окну. Он вздохнул, смирившись, — видно, так уж было предначертано судьбой, что весь этот вечер ему суждено пялиться в окно.

Время при этом, как ни странно, летело совершенно незаметно. Из-за стены послышалась знакомая музыка — новости на первом канале закончились. Тихо открылась дверь, — Алексей обернулся и увидел кошку, которая робко вошла и уселась на краешке паласа. «Тоже, что ли, новости смотрела?» — с усмешкой подумал он, представив, как кошка, увидев рекламу, традиционно сменившую блок новостей, лениво спрыгивает с кресла и уходит из комнаты. Через некоторое время послышалось:

— Ах вот ты где, Гелла.

Вошла Анна Сергеевна. Алексей обернулся, приподнялся с дивана.

— Да ты лежи, лежи, сынок. — Она подняла кошку с пола и взяла на руки. — Ты ведь почитать хотел?

— Не знаю, что-то ничего выбрать не смог по душе.

— А чем же занимался?

— Да так. Лежал на диване, в окно смотрел.

— Целый час в окно смотрел? — Анна Сергеевна подошла, опустилась напротив в старое кресло с деревянными подлокотниками.

— Ну да, в окно…

Алексей почему-то испытал странное чувство, похожее на стыд, как будто мать застала его за каким-то неприличным занятием почище рукоблудства. Ну и что в этом особенного — стоял себе у окна в самом деле. И почему это она смотрит на него так странно, как будто почувствовала этот его глупый стыд, а главное, поняла его причину, так и не разгаданную самим Алексеем.