Книга Розовая пантера - Ольга Егорова

— Я, — ответила пустота и шагнула к нему. Приблизилась.

Теперь уже более отчетливо можно было рассмотреть — глаза, волосы, губы. Он огляделся по сторонам — в поисках физической опоры. Вырос бы здесь сейчас столб, уж он бы к нему привалился. Опустил на мгновение взгляд, увидел тряпку у себя в руках. Черт, какая-то тряпка. Отшвырнул в сторону, вытер руки о влажный комбинезон, совершенно не задумываясь зачем. Нужно же было, в конце концов, что-то делать, нужно было вновь ощутить течение времени, которое, остановившись, совсем погибло бы, как погибает остановившееся сердце. Нужно было помочь ему сдвинуться с места, создав если не движение, то хотя бы видимость этого движения. Тряпка, упавшая на пол невдалеке. Руки, скользнувшие по влажной ткани комбинезона. Вот оно, время. Идет, бежит. Убегает — не вернешь…

«Стоишь как дурак», — пронеслась неотчетливо мысль. Но, черт возьми, что он должен делать в подобной ситуации? Дома на полке стояла книжка — «Учебник выживания в экстремальных ситуациях. Опыт специальных подразделений мира». Купил как-то, проходя мимо книжного лотка. Как выжить в пустыне, тундре, тайге или в джунглях, используя имеющиеся под рукой средства. Чего там только не было… А вот этого не было. Не было этих глаз, зеленых, как прежде. Не было раздела «Что делать, когда вообще не знаешь, что тебе теперь делать». Не в пустыне и не в джунглях, а в средней полосе России, в гараже, с тряпкой в руках. Черт, нет уже никакой тряпки, вообще ничего нет вокруг — только эти глаза, напротив на самом деле, и пора бы уже привыкнуть, понять, что это на самом деле. И начать снова дышать, без кислорода сдохнуть можно — только ведь что-то нужно делать, если бы только знать, как это бывает… И вдруг он услышал:

— Знаешь, а я люблю тебя. До сих пор люблю, любила все эти годы. Вот, сказала…

Боже мой, как просто, подумал он. Как же все легко и просто, оказывается. Шесть лет — а ну и что, подумаешь, шесть лет каких-то. Отшвырнуть щелчком в сторону, как окурок, пусть себе тлеет оранжевый огонек, а ему остается только встать и задвинуть этот окурок под скамейку. Носком ботинка. Чтобы никто не увидел и не вспомнил. Он уже делал это однажды, шесть лет назад. На самом деле ничего сложного…

— Браво. Отличная импровизация, в твоем стиле. Только, извини, мне работать надо, — услышал он свой голос. Повернулся и ушел в ослепляющую пустоту гаража. Отошел подальше от света, льющегося прямо в глаза, опустился на импровизированную, из деревянных ящиков, скамейку.

— Эй, Лех, ты чего? — услышал голос напарника. Отозвался:

— Ты постой на моем участке, я сейчас, перекур только небольшой сделаю.

— Спину, что ли, заломило? — послышалось в ответ сочувственное.

«Если бы», — подумал он и только кивнул, безропотно соглашаясь.

Мыслей не было. Вернее, они были, но их было так много, так непереносимо много, они толпились, наскакивали одна на другую «Как стены, — подумал он, — как потолок тогда…»

Люблю. Любила. Все эти годы. И что ему остается? Что же он должен был сказать в ответ, что должен был сделать? Промелькнула в мыслях картинка: он и она. Разделенные расстоянием. Бегут навстречу друг другу — замедленная съемка. Последний кадр, еще более замедленный, превращающийся наконец в «стоп». «Стол», долго не уходящий с экрана, время совсем остановилось, стоит на месте и вот наконец пошло опять — титры. Титры, ползущие тугим и нескончаемым потоком по счастливым лицам в стоп-кадре, титры, раскрывающие тайные имена создателей всей этой любовной галиматьи. А может быть, и правда? Он и она, разделенные расстоянием, бегут… Нет, подумал он, усмехнувшись, ни черта ты здесь не разгонишься, когда всего два метра разделяют. Такие эпизоды на побережье снимать нужно, предварительно повыгоняв с пляжа всю ненужную массовку. И потом — это ж какая дыхалка нужна, чтобы бежать столько времени? Бежать, и при этом еще улыбаться?

«Бред, — пронеслось в голове, — чушь собачья». Он снова огляделся по сторонам — все тот же гараж, новая машина на подходе, те же лица, те же голоса. Ее больше нет… А может быть, не ушла еще, не исчезла? Может быть, стоит до сих пор там, за воротами? Стоит и ждет, когда же он, тупица, баран безмозглый, это же надо было быть таким дураком, таким кретином, да что же это он в самом деле, это же она, она, Машка… Мысли снова взметнулись в привычном бешеном вихре, и он понял только одно — нельзя, невозможно допустить, чтобы она снова исчезла. Иначе снова придет та, другая, ненастоящая, и все начнется сначала… Любила? Но ведь и он тоже — провались этот долбанный гараж под землю — любил. Любил, до сих пор любит, и что же может быть еще нужно, что же может быть еще важно на этой земле, если два человека любят друг друга?

Он выскочил из гаража, больно задев бедром багажник стоящей на выезде «шестерки», толкнув плечом возмущенно выругавшегося напарника.

— С ума, что ли, вы все посходили? Ты еще теперь, — услышал слова из-за спины, не придал значения, не разобрал смысла. Смотрел и видел дорогу, машины, троллейбусы. Как ни старался, как ни силился — только дорога, машины, троллейбусы. И больше ничего. Как будто и не было…

— Слышь, Санек, ты здесь не видел… Не видел здесь, случайно, девушку? — спросил он, уже заранее догадываясь, что тот сейчас ответит — нет, не видел никого, не было никакой девушки. Не было…

— Видел, видел, — подтвердил тот на удивление энергично, без всяких сомнений.

— Видел?

— Да что ты на меня так уставился, Прохоров? Видел, говорю же. Чокнутая какая-то, подбежала, схватила меня, чуть не задушила.

— Подбежала? Схватила? — переспросил он недоверчиво,

— Ну да, говорю же тебе. Белая такая, растрепанная, на башке не поймешь чего.

— А потом?

— Потом убежала.

— И все? Не сказала ничего?

— Сказала. Сказала — прости… Да я ж тебе говорю, чокнутая какая-то. У тебя спина-то как? Отлегло, не болит уже?

— Нет, не болит, — честно ответил Алексей. — Душа только побаливает, знаешь, Санек…

— Душа — это ничего, — бодро отозвался напарник, — душу твою мы в момент плясать заставим! Три бутылки пива — и запляшет, знаешь ведь, проверенное средство… После смены, а?

— После смены не получится, — произнес Алексей задумчиво, пытаясь расшифровать какую-то туманную мысль, промелькнувшую в сознании. — Мне после смены нужно…

— Да брось, куда тебе нужно? Алексей молчал.

— На свидание, что ли, собрался?

— А если на свидание?..

— Да брось, ты же у нас великий отшельник! — рассмеялся Санек. — Монах нестриженый. Скажешь тоже — на свидание… С мамой, что ли, свидание-то у тебя?

Алексей уже не слышал его. Он посмотрел на часы, с тоской подумав о том, что до конца смены осталось еще целых пять часов. Подумал: оказывается, и такое бывает, что время до конца смены может тянуться медленно. Давненько с ним такого не случалось. Давненько… «Шесть лет», — тут же шепнула память. Шепнула и уже не прекращала больше своего настойчивого шепота, потому что впервые за эти долгие шесть лет ей не сказали вежливо «заткнись». Поискал глазами чистую тряпку и медленно двинулся к мокрому темно-синему «мерседесу», поджидающему его вместе с его тряпкой. А память шептала: шесть лет…