Книга Комендантский патруль - Артур Черный
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Труп привозят в отдел, наводят какие-то справки, и уже к вечеру у ворот собирается толпа гражданских. Покойника опознает куча родственников. Черные траурные платки чеченок скорбно клонятся вниз, мокнут от крупных тяжелых слез. Мертвого они забирают с собой.
Среди нашей службы уже который по счету день ползут упорные слухи о продолжении грязной карьеры Рамзеса Безобразного. Во всех углах уже открыто поговаривают о скором его назначении на должность начальника участковых. Тамерлан же по реализации этого черного плана будет разжалован в рядовые участковые. В суете рабочего кабинета мы затрагиваем этот животрепещущий кошмар недалекого будущего, что вот-вот хватит нас по голове. Гарпия задумчиво протирает за столом автомат. Плюс, насвистывая, чешет затылок. Ковыряется в зубах Бен Ладен. Остальные со злым спокойствием рассуждают о реальности таких слухов. Бросив в угол тряпку, отводит на автомате затворную раму Гарпия:
— Вот придумали проблему! Будет Безобразный, не будет начальником… Как будет — так сразу и не будет!..
Он бережно проводит рукой по стволу.
Решение его одобряется. Смерть Безобразному!..
В синей вечерней тишине в моем воспаленном сознании рождаются строки.
Солдаты удачи.
Трубит походная труба.
Наточены штыки.
Нам смерть чужая и своя —
Лекарство от тоски.
Мы чуем кровь издалека
На марше и в строю.
Привычкой мясо есть с ножа
Не брезгуем в бою.
За нами пепел и костры,
За нами плачь и стон.
Строгайте доски на гробы!
Мы ломимся в ваш дом.
Вперед! Нас ждет веселый пир
Над трупами врага.
Снимайте скальпы, командир!
Мы с вами до конца.
Назад дороги нет, браток.
Могилы под луной
Себе отроем, будет срок,
Не дрогнувшей рукой.
Никто не ждет отхода в рай.
Нам не видать его.
Идти не можешь? Подыхай!
Не жалко никого!
Два десятка человек убывают в комендатуру на очередную зачистку. Вместе с ними этим утром ухожу и я. Автобус наш по доброй традиции долго не заводится, и чеченцы расходятся по собственным машинам. Мы опаздываем и заставляем всех себя ждать. Я опаздываю на инженерную разведку. По приезду оказывается, что караван саперов уже полчаса как ушел по своему безлюдному маршруту. Кто-то из офицеров комендатуры предлагает прогуляться на зачистку и мне. Но я вру, что пешком догоню разведку, а сам, только выйдя за ворота, поворачиваю в противоположную сторону. Домой в отдел!
Уже в обед, встретив в коридоре общаги Вождя, я осведомляюсь о ситуации на 26-м блокпосту. Кандидатура моя весьма кстати, некому менять вчерашний наряд, все на зачистке или просто разбежались по углам и домам, и через пять минут я топаю в сторону блока.
Летняя легкая прогулка по Грозному. Выгрызенное снарядами полотно дороги ведет меня сквозь мумии раздавленных домов, мимо Временного, через Минутку, к белым горячим стенам блокпоста.
Однако там, куда я так не спешил со своим приходом, обрадовать уже некого. На блокпосту ни души. У прохода одиноко валяется пустая консервная банка из-под рисовой каши и разбитое стекло полулитровой бутылки. Солнце, отражаясь в осколках, заливает светом рваную этикетку с сердитым лицом Иосифа Виссарионовича, «Водка. Приказ Сталина № 227. Ни шагу назад!».
Скучный блокпост оставлен мною в самом начале службы. Да и пришел я сюда вовсе не для того, чтобы торчать в нем на жаркой «кукушке». Наевшийся вкусных щей и намывшийся в горячей бане, под тихий шелест телепередач я сплю на кровати начальника штаба.
Ближе к ночи на пост подъезжают двое пэпсов. К моему удивлению, оба остаются на блоке ночевать. Мы баррикадируем двери, зажигаем в нижней комнате зеленые пластинки антикомарина и еще долго сидим при огарке свечи. Выспавшись за целый день, я приковываю внимание чеченцев рассказами о русских традициях и обычаях, о древних, тысячелетней давности, походах русских князей в Европу и на Кавказ. Черная кровь врагов рекой льется в моих рассказах, где по-прежнему мертвые срама не имут, а подвиги увенчаны славой. На какой-то момент я и сам забываю, что чеченцы — кавказцы. Но те не перебивают, а осторожно и с интересом слушают, задавая разные вопросы.
Шершавый, расползающийся по потолку чад задымленной комнаты смыкает за полночь наши глаза. Мы спим тревожным сном.
Новое утро передвигает по земле яркие столбы солнечного света. Внутри блока прохладно и сладко спится. Снаружи великан Ахиллес, суровый воин и добрейший человек, с грохотом отбрасывает в сторону хлипкие железные двери. В лабиринтах поста гудит его мощный бас:
— Ну, выходи, кому жизнь не дорога!
Взяв с себя твердое обещание не высовывать до вечера носу, я запираюсь в кубрике общаги и включаю радио. Гладкий голос перебирает, берущие за душу слова:
Лавиною на жизнь мою
Обрушился, круша надежды, год
Ошибкою непоправимою…
Все мы знаем и любим эту песню от первой до последней строчки. Потому что эти идущие от сердца слова о каждом нас. Год, который разбил, обрушил все надежды, привел нас сюда в этот пропахший войной Грозный. Ошибка этого выбора жестока и непоправима.
Наши блудные души увязли здесь навсегда. Кровь стынет при одной мысли о том, что им никогда, теперь уже никогда не дано вернуться из этого кошмара.
В конце апреля на 56-м участке нашли расчлененные, распухшие, вонючие трупы. В мешках лежали растолстевшие конечности, рядом валялись рубленые тела. Их сложили и привезли на грузовой машине в отдел. У двух трупов не хватало только рук, остальные пять были четвертованы. Весь день на солнцепеке во дворе стояла эта машина со свисающими из кузова двумя парами босых ног. Торчащие врозь пятки были покрыты землей и черными пятнами смерти. Не обращая внимания на тяжелый, удушающий запах, я стоял рядом и долго смотрел на эти босые, гниющие ноги, пытаясь что-то вспомнить, связанное с ними. И наконец вспомнил: много-много лет назад во втором или третьем классе моя соседка, девчонка с жиденькими белыми косичками, хвасталась нам, мальчишкам, что не испугалась взять за пятку покойную бабушку.
Теперь, сквозь океаны времени, уже давно отошли и стали смешными детские страхи, уже давно разошлись дороги тех мальчишек и девчонок из далекого 89-го года. Наверное, вышла замуж и родила ребенка та девочка с косичками, единственный порог страха которой был перейден ею еще в детстве. Девочка, счастливая лишь в том, что никогда в своей жизни не прольет чужую кровь и не увидит эти, сложенные в грузовике трупы. Потому что не должна это увидеть. Никогда в своей жизни. Пока я, пока все мы здесь.
Почему именно сейчас я вспомнил об этом? Не знаю.
Устав от сна и скуки, я иду в гости в соседний кубрик. Над светящимся экраном монитора пылает взъерошенная голова контра Хрона.
