Книга Стеклянные цветы - Мэри Каммингс

Когда она спустилась вниз, Филипп сидел на диване, откинувшись на спинку. Перед ним на журнальном столике стояли стакан и бутылка.

— Зачем ты приехала? — даже не взглянув на нее, спросил он. — Случилось что-то?

— Может, мне тоже выпить предложишь?

— Тут уже пусто. Хочешь — там, — он мотнул головой влево.

Она пошла в ту сторону и обнаружила бар. Засмотрелась на висящую над ним картину — на ней были изображены танцующие в воздухе драконы с развевающимися гривами, настолько реальные, что, казалось, художница сама их видела.

Вермута в баре не оказалось, только бренди, джин и несколько бутылок вина. Бруни выбрала джин, взяла стакан и вернулась к дивану.

— Я даже не знаю, мучалась ли она, — сказал неожиданно Филипп. — Может быть, ей было больно, плохо…

— А отчего она умерла? — спросила Бруни.

— От аппендицита… Представляешь, глупость какая?! В наше время… Говорят, сердце, во время операции…

Он налил себе полный стакан и залпом выпил. Бруни смотрела на него во все глаза — от выпивки она и сама обычно не отказывалась, но не представляла себе, что кто-то может вот так, не поморщившись, сглотнуть одним махом стакан джина. Кто-то — а тем более Филипп.

— Ты видела, какая она была… Красивая, талантливая! И так глупо!..

Он налил еще, поднес к губам — но не выпил, а поставил обратно на стол; наклонился вперед, обхватил руками голову. Сказал — глухо, в пол:

— Я изменял ей. Понимаешь? Она была здесь, живая — а я изменял ей! Когда она была здоровой, у меня даже и в мыслях этого не было! — Все-таки выпил — жадно, словно это была вода, а он никак не мог напиться. Поморщился, замотал головой. — Но я не должен был, все равно не должен! Я любил… если бы ты знала, как я любил ее! Она… она была как… как солнышко.

Откинулся обратно на спинку, добавил безнадежно:

— А теперь все…

— У тебя дочка есть, — сказала Бруни. Она сидела перед наполненным стаканом, до сих пор не отпив ни капли. Хорошо было бы этот джин чем-то разбавить или хоть льда туда кинуть, но просить сейчас у Филиппа лед было неудобно.

— Ты можешь меня кем угодно считать — но я ее видеть сейчас не могу!

— Потому что она… похожа, да?

— И это… да, тоже… — Он закрыл глаза, кивнул несколько раз, как китайский болванчик. И вдруг, на середине кивка, отключился, свесив голову на грудь и приоткрыв рот.

Громко тикали часы, и от этого обстановка казалась еще более гнетущей.

Ну и что теперь?

Она ехала за ним от самого кладбища — прыгнула в подвернувшееся такси и сказала: «Следуйте вон за той машиной». А потом больше часа просидела в сквере напротив подъезда, не решаясь войти. Было не по себе от мысли, что Филипп может снова начать ругаться, и в то же время, вопреки всякой логике, казалось, что стоит им только встретиться — и все снова станет так же просто и легко, как было еще несколько дней назад.

Но они встретились, и проще не стало. Он был осунувшимся, чужим и непонятным, и при этом жалко было его до слез.

Она вспомнила про лед и, чуть поколебавшись, встала. Кресло скрипнуло. Бруни испуганно взглянула на Филиппа — он всхрапнул и запрокинул голову, но не проснулся — и, сняв туфли, на цыпочках проследовала на кухню.

Лед нашелся сразу. Собственно, в холодильнике, кроме него, ничего и не было. То есть совсем ничего — внутренность сияла белизной, словно он был только что из магазина.

Так что же, выходит, Филипп очнется, и ему поесть даже нечего будет? Нет, это не дело — по собственному опыту Бруни знала, что после выпивки есть хочется зверски! Все так же на цыпочках она прошла в холл и, найдя в справочнике телефон ближайшего итальянского ресторана, набрала номер.

Следующие полчаса она провела в холле, прислушиваясь к шагам на лестнице. Она, конечно, строго-настрого наказала посыльному не звонить, а тихонько поскрестись — но кто их знает!

Наконец посыльный появился. Встретив его на пороге, Бруни забрала сумки с едой и, закрыв за ним дверь, снова двинулась на кухню.

Выставила на стол пластиковые коробочки с едой, попутно снимая крышки и проверяя содержимое. Не удержалась — утащила эскалоп, съела и облизала пальцы, такой соус вкусный оказался; поставила в холодильник бутылку с молоком и сама себя похвалила: умница, вовремя вспомнила, что Филипп им все запивать любит!

Натюрморт получился весьма живописный, самой даже есть захотелось. Бруни сунула в рот кусок хлеба и вышла в гостиную.

Филипп по-прежнему спал.

Ну и что дальше? Конечно, проснуться он может не скоро, а отец рассердится, если она к ужину не явится… Ну да ладно, врать ей не привыкать — скажет, что ходила в кино, а потом такси в пробку попало… И вообще, нельзя же оставлять спящего человека одного в незапертой квартире!

Повеселев от принятого решения, Бруни направилась к лестнице, ведущей в мастерскую: пока он спит, можно с удовольствием, не торопясь, посмотреть картины!

Не зря отец говорил, что Линнет Дейн была очень талантлива. Никакого сравнения с мрачной пачкотней Иви (она, конечно, подруга — но истина дороже)!

Среди прикрепленных на стене набросков Бруни обнаружила несколько портретов Филиппа и не сразу узнала его, настолько он был не похож здесь на человека, которого она привыкла видеть изо дня в день. Ни полупрезрительной усмешки, ни застывшего бесстрастного лица — веселый, улыбающийся, он казался даже красивым.

Затем очередь дошла до больших картин, стоявших у стены. Их лучше было смотреть издали, поэтому Бруни поставила одну на свободный мольберт, повернула так, чтобы картина была как следует освещена, и отошла в угол. И в этот момент услышала топот на лестнице.

«Ага, проснулся!» — подумала она и обернулась.

Филипп выскочил снизу, замер и мгновение смотрел на нее широко открытыми ошеломленными глазами. Внезапно лицо его исказилось бешеной яростью.

— Ты что здесь делаешь?

Прежде чем Бруни сообразила, что ответить, он подскочил к ней, схватил за плечо и встряхнул.

— Ты что здесь делаешь, черт тебя подери?!

— Я… ну…

— Не смей тут ничего трогать! — рявкнул он и толкнул ее к лестнице. — Убирайся!

Она испуганно отступила, запнулась за что-то каблуком, и в этот момент Филипп снова толкнул ее, грубо и сильно — так, что отлетев к самой лестнице, она беспомощно взмахнула руками и, не удержавшись на ногах, грохнулась на пол.

Филипп шагнул к ней. Бруни показалось, что сейчас он ударит ее, она попыталась заслонить лицо локтем — но он, похоже, уже пришел в себя.

— Вставай, — нагнулся, протянул руку.

Поднялась она с трудом, чуть не охнув — так болело бедро, на которое пришелся основной удар при падении. И локоть тоже болел, и плечо…