Книга Джампер. История Гриффина - Стивен Гулд

— Да. И что это значит?

— Я не могу прыгать, не имея четкого воспоминания о месте. То есть я могу прыгнуть, если вижу куда или мне нужно держать это место в памяти. Поэтому у меня столько рисунков.

— Х-м-м-м. Ну знаешь, я уже, честно говоря, начинаю на стенку лезть. Если понимаешь, о чем я.

— Уж поверь, я понимаю.

Через три недели ее отец сдался.

Мы встретились на обычном месте и отправились прямо в Нору. Ей понравились и подушки, и белье, и туалет, но, кажется, она смогла рассмотреть все это только после второго захода.

— Мне так этого не хватало. Господи, как же мне не хватало! — Она пихнула меня. — Да ты тренировался.

— Да, особенно правую руку.

Мы вместе приняли душ в Оахаке, медленно растирая друг друга душистым мылом. Температура была — в самый раз.

Одевшись, сели на солнышке, я повыше, на камень, а она — у меня в ногах на песке. Я расчесывал ее волосы, пока они не высохли.

Мы расстались на углу кладбища Милосердных братьев. Я предложил проводить ее до дома, но она поцеловала меня и сказала:

— Нет. Не тогда, когда считается, что ты в Сан-Диего. До четверга!

В четверг она пришла, но была очень бледна.

— Что случилось?

— Голова раскалывается, — сказала она. — Но у меня есть хорошие новости. Я сказала родителям, что буду гулять до девяти. Мои друзья сегодня выступают в Тин-клаб. Нужно их поддержать. Так себе группа, но играют действительно громко.

Я был ошеломлен неожиданно подвернувшейся удачей.

— Да это почти шесть часов!

— Ну, вообще-то нам полагается по-настоящему пойти в клуб — но я туда не собираюсь раньше семи. — Она выглядела встревоженной. — Это нормально?

— А ты не боишься, что кто-нибудь меня увидит и скажет твоим родителям?

— Я хочу потанцевать с тобой.

— Ты когда-нибудь видела, как я танцую? В любом случае, мы можем найти, где потанцевать, — подальше от Трентона.

Она покачала головой.

— Я хочу, чтобы мы пошли.

— Конечно! Как прикажешь. А чем мы займемся до этого?

— Не знаю, как ты, а я хочу трахаться.

Что-то было не так. Она обнимала меня чуть ли не с отчаянием.

— С тобой все хорошо?

— Не останавливайся! — Она спрятала лицо у меня на груди и с силой притянула к себе. Света было мало, но мне казалось, что в ее глазах стоят слезы. Она впилась ногтями в мою спину, и мы уже ни о чем не помнили.

Она кончила, громко крича, словно в угаре, задыхаясь, напрочь потеряв самообладание. У меня закрывались глаза, и она притянула мою голову к себе на плечо:

— Поспи. На сей раз у нас есть время.

Я думал, причина в ее отце. Должно быть, тяжело врать родителям. На какое-то мгновение я расстроился, что все неприятности из-за меня, но она так нежно меня обнимала, поглаживая спину.

Потом мы проснулись и снова занимались любовью, долго и медленно. А потом она посмотрела на часы и сказала:

— Вот хрень. Ну что, в душ успеем?

Солнце в Оахаке садилось, но вода все еще была теплой, и то, что мы торопились, было очень правильно, потому что начали уже собираться полчища москитов.

Тин-клаб находился у реки Делавер, и дорога была приемлемой; хотя в Трентоне по-прежнему стояли холода, на прошлой неделе было гораздо хуже. Я надел пальто, но когда мы заплатили за вход и попали в зал, пришлось его снять и повесить на руку, такая там стояла жара — то ли из-за центрального отопления, то ли от избытка посетителей. Там было, словно в печке, хуже, чем в Оахаке.

Многие из этих детей явно не знали, что такое дезодорант.

Группа действительно играла очень громко и совсем не казалась ужасной: три пария — ударные, гитара и бас, и три девочки-вокалистки. Они играли в стиле панк с добавлением индастриал, и складывалось впечатление, что либо клуб имел в своем распоряжении кучу световой аппаратуры, либо детки происходили из очень обеспеченных семей. Шоу подсвечивалось мигающими лампочками и лазером, а сцену устилал искусственный дым.

Разговаривать удавалось только выкрикивая слова друг другу на ухо или в перерывах между песнями. Продавались освежающие напитки, но никакого алкоголя. Большая часть посетителей еще не достигли двадцати одного года, однако были и постарше; еще там находились так называемые сопровождающие, подпиравшие стенку и неустанно стрелявшие глазами. Один из них стоял, крепко заткнув уши пальцами.

В угол сдвинули столы, занятые людьми или набросанной верхней одеждой. Я заорал Эвэ на ухо:

— Почему бы мне не оставить наши пальто у меня дома?

— Чего?

Мне понадобилось повторить свой вопрос дважды, чтобы она поняла.

— А. Ладно. — Она достала свою плоскую сумочку и еще что-то из карманов, прежде чем передать пальто мне в руки.

Я отошел в сторону туалетов в поисках пустого уголка, но по всей длине коридора в темноте целовались парочки. Зато в самом туалете было пусто, так что я собрался и прыгнул.

В качестве точки возвращения я избрал пустую парковку, которую мы миновали по дороге в клуб. Там стоял разбитый фонарь, и я запомнил, как неловко пробирался там, ведя Эвэ между темных мусорных баков.

Я-то сам нисколько не волновался, даже увидев трех парней, направлявшихся к центру парковки, а когда один из них закурил трубку и, подняв руку, заорал «Стоп!», я попросту прыгнул за них, на тротуар.

Один из них охнул, а второй несколько раз воскликнул: «Что за хрень!». Я обернулся и увидел, что они повернулись, возможно, услышав мои шаги, правда следовать за мной они не пытались.

Я все еще ухмылялся, показывая охраннику печатку на своей руке.

Эвэ стояла у стойки с напитками, держа в руках два стакана и сумочку. Танцующие заполнили собой пространство, и ей было тяжело удерживать напитки в размахивающей руками толпе.

Я похлопал ее по плечу, и она подпрыгнула от неожиданности. Мне показалось, что даже вскрикнула или охнула, но я все равно не услышал: музыка заглушала все звуки. Зато стаканы с напитками полетели на пол.

Я услышал, как она выругалась, — довольно громко, потому что музыка на время стихла.

— Прости, извини! — Она хотела было нагнуться, но я удержал ее за плечо.

Пол был уже усеян растоптанными бумажными стаканчиками, на которые наступали танцующие.

Группа закончила очередной номер, ударник и вокалистки что-то обсуждали, выключив микрофон. В наступившей на мгновение тишине я смог наконец спросить:

— Что ты брала попить?

— Тебе спрайт. Что было у меня, ты знаешь. Теперь ты возьми, что хочешь.