Книга Запах Зла - Гленда Ларк

– Я рада видеть любого из племянников Гэрровина, – воскликнула она. – Ах, батюшки, до чего же ты на него похож!

Анисти настояла, чтобы я выпил горячего шоколада с испеченным ею кокосовым пирогом; за угощением я рассказал ей, как поживает Гэрровин, одновременно оглядывая комнату. Плита и раковина располагались в пристройке за домом, и тесное помещение вмещало только стол, два стула, комод и большой – очень большой – книжный шкаф. Его полки были забиты книгами и свитками. Когда Анисти заметила, что я поглядываю на книги, она улыбнулась и сказала:

– Ах, это же все не мое, дорогой мальчик. Книги принадлежат Гэрровину. Он попросил разрешения оставить их у меня и заказал для них шкаф. Гэрровин говорил, что на старости вернется и все их прочтет… – В глазах Анисти появилось мечтательное выражение. – Он такой красавчик!

– Он дал мне письмо для тебя, – немного растерявшись от такого проявления чувств, сказал я, протягивая ей листок. Представление о Гэрровине как о красавчике нужно было переварить.

Анисти долго, краснея, разбирала каракули дядюшки.

– Ах, он такой негодник! – чопорно поджала она губы, но запах ее сказал мне, что она вовсе не рассержена, а довольна. – Гэрровин пишет, что ты, наверное, захочешь ознакомиться с книгами и бумагами, пока дожидаешься прибытия его сундука. Добро пожаловать! Приходи в любое время, когда захочешь. Просто позор, что все эти знания хранятся тут без всякой пользы. Я сама пыталась читать кое-что, только материи эти не для меня: они сухие, как выброшенные на солнце кораллы, и гораздо менее занимательные. – Она снова мне улыбнулась. – Так что приходи, когда захочешь, мой дорогой.

Я пообещал, что непременно воспользуюсь ее приглашением.

Я решил, что мое беспокойство с Флейм тоже не связано. Оказавшись на твердой земле и вернув себе аппетит, она быстро поправилась. Через неделю румянец вернулся на ее щеки, глаза и волосы обрели блеск. Флейм казалась молчаливой и не отвечала на подначки Блейз, как раньше, но я считал, что силы с каждым днем к ней возвращаются. Я приписывал отсутствие прежней живости ее тревоге о том, что ее ждет: ей предстояло столкнуться с человеком, который ее изнасиловал и заразил какой-то ужасной болезнью, из-за чего ей пришлось ампутировать руку, – для любого нормального человека этого было достаточно, чтобы впасть в подавленность.

У меня не было особого опыта в помощи жертвам нападений и насилия. Такие вещи редко случались на Небесной равнине и обычно бывали следствием психического заболевания виновника, однако Гэрровин много рассказывал мне о том, что видел в других местах, и о тех последствиях, которые бывают после таких ужасных травм. Сравнивая то, что я видел, с рассказами Гэрровина о влиянии, которое насилие могло оказать на личность жертвы, я находил мужество Флейм поразительным.

– Ты уверен, что с ней все в порядке? – однажды после того, как я побывал у Флейм, спросил меня Руарт. Он опустился мне на плечо, когда я вышел из гостиницы и уселся на скамье в саду.

– Она хорошо себя чувствует, – ответил я. – Пожалуй, я посоветовал бы вам поскорее отправиться в путь: понимаешь, бездействие и ожидание могут быть для Флейм особенно тяжелы, ведь ей предстоит снова встретиться с тем чудовищем. К тому же когда пакетбот вернется в Лекенбрейг с известием о том, что мы перебрались на Порф, феллиане и гвардейцы могут отправиться в погоню.

Мальчик-слуга, которого хозяйка послала узнать, не желаю ли я чего-нибудь, остановился как вкопанный, разинув рот, и вылупил на меня глаза.

Я ответил ему недовольным взглядом.

– В чем дело, мальчик? Ты что, никогда не видел, как человек сам с собой разговаривает?

Мальчик продолжал таращиться.

– Принеси-ка мне медового напитка.

Руарт слетел с моего плеча и устроился на перекладине стола. Только теперь мальчишка побежал выполнять мой заказ.

– Я обеспокоен, – продолжил разговор Руарт. – Мне кажется, что Флейм… изменилась.

– Ее ведь изнасиловали. Такая травма не проходит бесследно: воспоминания то и дело возвращаются. Ты не можешь ожидать, чтобы Флейм оставалась такой же…

– Ты думаешь, я этого не знаю? – перебил меня Руарт. – Я ведь был там, не забывай.

Я почувствовал, что земля уходит у меня из-под ног.

– О Сотворение, – прошептал я, гадая, правильно ли я понял его слова, – ты видел, как это произошло?

– В первый раз – нет. Флейм пошла в уборную во дворе гостиницы, где мы тогда жили. Когда она не вернулась, я отправился ее искать. Флейм лежала на земле… и я видел, как явились приспешники Мортреда и унесли ее. Я полетел следом.

Руарт умолк, и пауза, казалось, тянулась целую вечность.

– Да, – наконец заговорил он снова, – я видел, что он сделал с ней, потом, той же ночью, в своем доме. Я был там, я слышал все, что он ей говорил. – Руарт по-птичьи склонил голову и взглянул на меня одним глазом, но взгляд его был совершенно человеческим. – И он… он был не один. Они все…

Последовала новая долгая пауза. Я с трудом сдерживал тошноту.

– А потом Флейм отправилась к нему в Крид. Отправилась по доброй воле – чтобы спасти Блейз и Тора. Я присутствовал и при этом тоже. Ночь за ночью…

Выслушав Руарта, я долго не мог говорить. Я открывал рот, но не находил слов, которые выразили бы мои чувства. Я вспоминал то, что однажды рассказала мне Блейз: Флейм и Руарт выросли вместе, они были неразлучны. И он ничем не мог помочь ей, потому что был всего лишь птицей, и единственным человеком, который понял бы его, была сама Флейм…

Я пытался представить себе, какие чувства испытывал бы, случись подобное с Джастрией и со мной. Нет, такое и вообразить было невозможно… Нестерпимая боль и унижение, которые по-настоящему понять мог бы только другой мужчина… мужчина даже в облике птицы.

Когда мальчик-слуга вернулся с медовым напитком, я осушил кружку одним глотком.

– Не знаю, как вы оба это пережили, – сказал я Руарту.

– Придет день, и я убью его.

Слова Руарта могли бы показаться смешными: он был меньше моей ладони, с клювом короче моего ногтя, с когтями менее острыми, чем шипы розы. И все же в нем чувствовалась такая холодная ярость, что угроза выглядела просто констатацией факта и вовсе не казалась смешной.

Скорее всего мое беспокойство не утихало просто потому, что я снова и снова ощущал ужасное зловоние – такое сильное, что оно превосходило запах и напоминало удар физической силы. Каждый раз оно оказывалось более сильным и более зловещим.

– Дун-магия, – говорила мне Блейз. – Кто-то из злых колдунов недавно побывал здесь.

Да, так она говорила, только я был практически уверен: сама она в это не верила. Она считала происходящее вспышкой чего-то, что осталось во Флейм от осквернения ее Мортредом, чего-то, что Флейм отчасти могла в себе контролировать, но от чего окончательно избавится только в тот день, когда Мортред умрет.